Замкнутый круг

      У Мерлина жизнь кажется поломанной на две части, словно разрубленной топором на «до» и «после» где-то под ребрами. Виной тому проклятая ведьма, стоящая по обратную сторону баррикад, уничтожившая все самое дорогое для его сердца, посеявшая семена вечной войны, повторяющейся из века в век.       Меняется время, предпочтения людей во всех сферах жизни тоже не остаются прежними, а они умело сохраняют в себе приверженность своим нравственным устоям, встречаясь на поле брани с колкими усмешками в адрес друг друга.       Мерлин, вечно правильный, но так уставший от постоянной череды сражений, предлагает Моргане остановиться, просто сложить опаленный дыханьем дракона кинжал, потому что так будет правильно. Она же кривит губы в усмешке, закатывает глаза, и сильнее сжимает рукоять оружия в руках. — И не надейся, Мерлин, мой клинок пронзит твое сердце вновь, — ее голос звучит рвением стрел, сорвавшихся с тетивы охотничьего лука, пронзающих пространство своим свистом. Моргана занимает исходную позицию. — Как бы не вышло наоборот, Моргана, — он отвечает под стать ей; начинается новый виток миллениума, сейчас состоится последнее сражение в этом столетии.       Они стоят по разные стороны поляны, вкрадчиво осматривая друг друга, ожидая кто же начнет первым. Это кажется каким-то странным, неправильным, жутко неверным, как допущенная в расчетах ошибка. У них же вечный исход событий: в итоге один убивает другого, чтобы в следующей жизни жертва расправила крылья возмездия. Другого пути нет. Это чертов замкнутый круг.       Но что-то ломается в привычной системе, лампочки с треском перегорают. Кажется, они дошли до конечной станции. И больше ничего не осталось — ни любви, ни ненависти, что они проносили с собой сквозь века. Лишь большое пустое ничто.       Даже от ненависти, такой яркой, полыхающей всеми оттенками алого, ничего не осталось. Они окончательно растратили себя в нескончаемом потоке времен, что горько смотреть. Бессмертие — щедрый дар богов, ставший их личным проклятием, вытравившим что-то внутри них обоих.       Для Морганы стоять так, посреди опустошенного поля и смотреть на Мерлина взглядом, таким диким, необузданным, оттого и странным — в новинку. Она прожигает его воспламененными глазами в ожидании нападения, понимая, что в груди ничто более не потрошит тот огонек самолюбия, разожженный ненавистью. Этого больше не осталось. Ненависть — чувство, а ощущать что-то они разучились давно. Кажется, в прошлой жизни еще. — Чего же ты стоишь? — вопрошает она, щурится, с неподдельным интересом ожидая дальнейших действий чародея. — Могу задать тебе тот же вопрос, — Мерлин неодобрительно качает головой, не желая отвечать на какие-либо вопросы. Не откровенничать же с первостепенным врагом перед часом гибели, так успокаивает себя волшебник, не желая признавать тот факт, что он и сам не понимает причины своего бездействия. — Я… я просто устала от этого нескончаемого круговорота перерождений, — она тяжело вздыхает, прикрывая на крохотное мгновение глаза. — Я уже не хочу убивать тебя, все равно от этого нет проку. — Да неужели? — слышится саркастичный ответ с его стороны. — Мерлин, не издевайся. Я больше не могу, — обессиленно отзывается Моргана, — Мне надоело умирать, чтобы вновь воскреснуть. — Чертов замкнутый круг. — За что Боги нас так наказали, Мерлин? — голос звучит непривычно тихо на последних аккордах. — Если бы я только знал, Моргана…       Безоблачное, светлое небо накрывает волна свинцовых туч, закрывающих своими громоздкими боками ослепительное солнце. Наступает тишина, зловещая, напряженная, словно мертвая. И они понимают, что подходят к той черте, разделяющей и соединяющей их. Из века в век. — Мы должны сделать это, Мерлин, — убежденно говорит она, стараясь поверить в истинность собственных слов. — Вместе.       Мерлин молчит выжидающе, одобрительно кивает головой в знак согласия, наблюдает за тем, как вечно сильная, ненавидящая всем сердцем его Моргана нерешительно сжимает в ладони свой заговоренный кинжал. Их взгляд встречаются, когда они оказываются на расстоянии вытянутой руки друг от друга.       Ей хочется произнести что-нибудь колкое, язвительное, чтобы побольнее задеть его. Но вспоминает, что они стоят на поле брани, прожигают друг друга взглядами огненными, заполненными какой-то туманной примесью, потому что по сути они живые мертвецы. От них ничего не осталось, кроме пепла и боли, пронесенных сквозь столетия. Даже ненависть сгорела, осела алым пеплом на воротнике.       Моргана тяжело вздыхает, смотрит на своего идеального врага и понимает, что конец уже близок, но, конечно, не в прямом смысле. У них еще бесконечное количество жизней впереди, как и новых встреч. Но отчего-то это столкновение кажется особенным, а возможно и является таковым.       Она смотрит Мерлину в глаза, чистейшие сапфиры, непривычно прикусывает нижнюю губу, внимательно осматривая каждый миллиметр лица. Это ее смертельная ошибка, не сравнимая со всеми ее остальными промахами за последние пятнадцать столетий.       Несколько минут стоит тишина, звенящая, оглушающая, нарушаемая лишь биением двух сердец. Они продолжают смотреть друг другу в глаза, играть в эту нескончаемую игру, в которой нет победителей. Но Моргана, искренне ненавидящая Мерлина пятнадцать столетий, делает шаг назад — прямиком в бездну — приподнимается на носочках, чуть подавшись вперед, и касается столь манящих и желанных губ.       Сначала он стоит, непонимающе, ошарашенно смотрит на девушку, а потом просто отбрасывает все глупые мысли на второй план, отвечая на этот сладкий поцелуй с привкусом горечи. Она целует его настойчиво, страстно, жмется к нему сильнее, словно пройдет еще одна секунда — и он безвозвратно исчезнет в прозрачной дымке тумана. Да и сам Мерлин приобнимает ее, наслаждаясь порывом вспыхнувшей страсти. И не важно, что у каждого из них одна рука покоится на теле другого, а во второй — сложен меч.       Но в данный момент все кажется таким правильным: у них в головах даже не проскальзывает мысль, что это может быть чудовищной ошибкой, которая перечеркнёт их и без того сломанные жизни на «до» и «после», что уже случалось неоднократно. Однако сердца, опустошенные до предела под гнетом времени, не желают подчиняться разуму.       Лучше полностью сгореть в этом разбушевавшемся пламени, а затем воскреснуть из собственного пепла, как это делает бессмертная птица-Феникс. Возрождение и гибель — их вечные спутники жизни.       Но, может быть, в этот раз все будет иначе?

— До встречи в следующей жизни.