Te iubesc

      В висевших на стене немного наискосок гирляндах ощущалась напускная небрежность. Румыния проследил за ними аж до самой розетки и усмехнулся. Ему было хорошо, даже слишком. Тело было расслаблено от выпитой ракии и немного ныло от всего того, что они творили на раскладном диване десятью минутами ранее. За окном падал снег, прелестная елка сияла огнями и разнообразием стеклянных, явно старинных игрушек. Каждый год, однако, появлялась какая-то новая, Штефан всегда это подмечал про себя, не понятно зачем.       ― Держи.       Вернувшийся Сербия был обнажен, но прикрыться он явно не собирался. Да и зачем, он никогда не стеснялся своей наготы, тем более что они сейчас одни, а такое в принципе выдается слишком уж редко. Штефан довольно хмыкнул и взял из его рук бутылку. Всего лишь пиво, и это чертовски правильно. Они расслабляются, а не празднуют. До Нового года еще несколько часов, и вот тогда будет пора напиваться и веселиться. Но сейчас им стоит сохранить относительную трезвость разума.       Драган курил. Он прилег на диван и затянулся, не смущаясь того, то под рукой нет пепельницы. За нее могла сойти кружка или та же бутылка из-под пива, когда опустеет. Калиш хорошо знал о том, что Сербию вообще никогда не волновали такие вот мелочи.       Едва лишь Румыния по привычке приехал к нему, они оказались на этом самом диване. Так получалось всегда, они не могли себя контролировать, оставаясь наедине. Не то, чтобы они особо пытались. Одежда летела прочь, они соприкасались голыми телами, трогали друг друга то нежно, то подчеркнуто грубо. Драган словно бешенный вбивался в его тело, а сам Штефан царапал ему спину и кусал куда придется, в основном в шею. И вот в такие моменты им было по-настоящему хорошо вместе.       ― Спасибо.       Румыния взял откупоренную бутылку и тут же поспешил сделать несколько больших глотков. Это был их второй заход за то время, что Калиш уже провел в квартире Драгана. После первого они успели перекусить, выпить ракии и даже о чем-то поговорить.       Жизнь стран в принципе не сильно позволяет посвящать личным делам много времени. Дела государства и жизнь народа всегда в приоритете, это необходимо принимать как данность. Но Румыния и Сербия были в этом на равных, и они все понимали без слов. У них были свои личные промежутки между всей творящейся в мире вакханалией. Их было не так много, как хотелось бы, но от того они были лишь еще ценнее.       Телевизор был включен. Диктор рассказывал что-то о подготовке к празднованию, картинка то и дело переключалась, показывая праздничные виды Белграда. Штефан понимал сербский язык, но не вслушивался, а просто смотрел на экран.       ― Blestemul!* Я же совсем забыл!       Сербия покосился на него с любопытством.       ― Что бля забыл?       Вскочив с места и ненароком обронив простыню, под которой он лежал, Штефан поплелся в сторону стола, у которого он оставлял свою сумку. Драган некоторое время полюбовался его голым задом, а после хмыкнул и, потянувшись, подобрал простыню и вернул ее на место. Тем временем Калиш закончил с поисками и, обернувшись, гордо продемонстрировал сверток.       ― Вот! Это подарок!       Он поспешил вернуться обратно, по пути едва не расплескав пиво. Милошевич, однако, с куда большим интересом смотрел не на подарок, а на него самого. Уж очень они редко виделись, пусть и всякий раз, оставаясь наедине, они умудрялись моментально обнажаться. Вернувшись к дивану, Штефан лег, на сей раз с другой стороны и теперь поближе к Сербии, и протянул ему сверток.       ― Сладак,** ― улыбнулся Драган. ― И что же это?       ― А ты открой, ― Румыния хмыкнул и снова отпил пиво. ― Тогда и узнаешь, зачем спрашивать?       Сербия тихо засмеялся. Калиш просто обожал этот смех, всегда казавшийся ему особенно томным и возбуждающим. Ему, если подумать, вообще все нравилось в Драгане, даже запах курева, его порой несносный и взрывной характер, привычку сквернословить. Это все было тем, что делало Сербию тем самым мужчиной, которого Штефан однажды полюбил.       ― Охуенно простой совет, сука.       Драгану пришлось зажать бутылку меж колен, а сигарету в зубах, чтобы распаковать действительно мило запакованный подарок. Обертка могла показаться едва ли не детской, пестрая, с нарисованными Санта Клаусами и оленями. Даже слишком мило, но для Румынии простительно все. Он поглядывал на процесс распечатки подарка, попивал пиво и явно с волнением ожидал реакции.       Наконец, подарочная бумага оказалась на полу. Драган распахнул глаза от удивления и присвистнул, вертя в руках свой подарок.       ― Ну, что? ― нетерпеливо спросил Калиш. ― Что скажешь?       Он очень старался, когда подбирал этот подарок, выбирал долго и муторно. И даже зная, что ошибиться он точно не мог, все равно сильно переживал, словно дарить что-то приходилось в самый первый раз. Глупость, если подумать, но все же.       ― Офигенно, ― кивнул Сербия. ― Боље бити не може.*** Удружил.       Это был настоящий бойцовый нож в удобных ножнах, острый как лезвие и с удобной рукоятью. Милошевич вообще сильно любил холодное оружие и коллекционировал его не первый год, но такого ножа в его коллекции не было. Уж Румыния об этом точно знал.       ― Тебе нравится? ― просиял он.       Вытащив оружие из ножен наполовину и оценив лезвие, Сербия довольно хмыкнул.       ― Ты охуенно расщедрился, милый. Я польщен, ― он осторожно отложил нож на тумбу и приблизился к Штефану. ― Разумеется, мне нравится. Только ты можешь меня порадовать.       Эти слова были произнесены иначе, не так, как обычно. В них было больше чувственности и чего-то настолько откровенно интимного, что оно могло смутить даже сильнее, чем нагота. Голос Драгана стал более тихим и хриплым, таким невероятно чарующим.       ― Я рад.       Румыния сглотнул и тут же прикусил губы, демонстрируя слишком выдающийся для человека клык. Сербия улыбнулся.       ― Волим те.****       От этих простых, но таких особенных слов, сказанных именно Драганом и именно ему, у Штефана всегда трепетно замирало сердце. Он же сорвался с места, буквально бросаясь на шею Милошевичу, а тот довольно засмеялся, едва удержав в пальцах все еще недокуренную сигарету.       ― Погоди, шальной, ― Калиш сам улыбнулся и еле смог дождаться момента, когда Сербия избавится уже от сигареты. Тот не стал напрягаться, просто бросил ее в бутылку, забив на то, что та еще наполовину полна, поставил стеклянную емкость на пол и уже после этого, к большой неожиданности Штефана, свалил его и прижал к кровати. Их тела вновь соприкоснулись. ― Вот так-то лучше.       Румыния машинально раскинул в стороны ноги и, обхватив ими чужие бедра, чуть выгнулся.       ― У меня еще пара часов только, ― заметил он.       Драган близился к нему и мазнул губами по щеке.       ― Целых два часа ― столько еще можно успеть сделать.       Штефан снова прикусил губу. Ужасная привычка, которая, однако, дико заводила Милошевича. Он вообще был единственным, кого не только не смущали клыки Румынии, но и откровенно возбуждали его укусы. А ведь Калиш испытывал ту еще потребность в том, чтобы кого-то кусать. Опустив взгляд, Штефан довольно хмыкнул. Член Драгана снова стоял. На него ли или на нож ― точно не понятно, но он был в полной боевой готовности. Румынию всегда поражала его сексуальная активность. И если сам он был уже уставшим, а секса больше хотелось именно потому, что перепадает редко, то Сербия был готов всегда и везде, в любое время дня и ночи и почти не уставал при этом.       ― Тогда начинай делать, ― хихикнул Штефан. ― Я уже весь заждался.       Уж чего-чего, а ждать бы ему точно не пришлось долго. Драган тут же поцеловал его, как ему нравилось ― глубоко и пошло, а Румыния закрыл глаза, ощущая привкус табака и пива. И ему это нравилось. Нравилось именно потому, что это его Драган.       Милошевич уверенно сунул во все еще хорошо растянутый анус сразу два пальца, заставив Штефана простонать ему в губы, а после вытащил их и заскользил выше, к члену. Прикосновения не были нежными, но и откровенно грубыми тоже. Когда пальцы очутились на паховых волосках, Румыния не выдержал и разорвал поцелуй.       ― Да вставь ты уже его.       Сербия гортанно усмехнулся, но более тянуть не стал. Штефан знал, как все произойдет. Знал и желал этого как всем телом, так и всей душой. Драган резко вогнал в него член и, не позволяя даже вздохнуть, быстро начал двигаться, задав бешенный ритм. Румыния едва не завизжал. Он вцепился руками в сильные накачанные плечи Милошевича, чтобы иметь хоть какую-то опору, и просто отдался ощущениям. Так трахаться мог только Драган, и именно это стало однажды жизненной необходимостью для Калиша, которому безумно нравилась грубость вперемешку с чистым удовольствием. Он со всей силы сжал ногами талию Сербии и от всей души вонзил зубы в его плечо. Драган рыкнул, но даже не подумал остановиться. Что уж таить, он любил, когда Штефан кусал его. Кусал именно в то время, когда сам Милошевич его размашисто трахает, вырывая из горла восторженные стоны.       Едва зубы оставили в покое плечо, Штефан провел ногтями по спине Драгана, оставляя красные следы.       Все ровно так, как нравится им обоим. Возможно ли было найти более идеально походящих друг другу во всех планах людей?       Хотя, разумеется, они не люди вовсе, а олицетворения государств, и у них слишком уж многое поставлено выше личной жизни. Но они не лишены вот таких вот встреч, полных страсти и любви, нежности и грубости. Полных всего того, что им обоим так необходимо.       ― Te iubesc,***** ― прошептал Румыния, окончательно теряясь в своих ощущениях. ― Te iubesc, te iubesc…       Он судорожно повторял это, а Сербия, словно заведенный, трахал его так, что разложенный диван жалобно поскрипывал. На его теле появлялись все новые укусы и царапины, которые сойдут к их новой встрече, и тогда Штефан оставит новые, словно метку, знак принадлежности. Ведь Драган ― его, и никто не посмеет с этим поспорить.       У них и правда оставалось всего два часа, после которых Румыния должен уехать в Бухарест. Он будет встречать Новый год со всем народом, равно как и Сербия со своим. Так надо, это важное правило. И до следующей встречи придется подождать, но оно будет того стоить, определенно будет. Чтобы снова услышать слова любви, целовать друга, дарить друг другу нежность вперемешку с болью.       Иначе и быть не может, но это не плохо. Они привыкли и довольны тем, что имеют. Это и называют любовью.