***
Каон — мрачный и темный город, в котором Орион ориентировался еще хуже, чем можно представить. И именно поэтому не выходил из кварты Мегатронуса без самого Мегатронуса или его друга — Саундвейва. Вообще, он даже время от времени начинал скучать по Аякону, но только стоило начаться всей этой хандре, как возвращался серебристо-пепельный. Как всегда спокойный и прохладный, словно бы уставший, но полный сил для любых свершений. Вот и сейчас произошло то же самое: не успел красно-синий толком загрустить, начать вновь листать снимки столицы, как в кварту вошел высокий гладиатор, властно притягивая за талию архивиста и крепко прижимая его к себе. А Орион и не сопротивлялся, потому что знал — без согласия Мегатронус никогда ничего с ним не сделает, тем более, не сделает ему больно. — Мегз… ты сегодня так долго, — выдохнул красно-синий колесник, обнимая чуть более старшего и крупного механоида за шею, улыбаясь ему и легонько касаясь его губ своими. — Сегодня было что-то вроде… собрания. — По поводу? Что-то случилось? Это все по поводу тех твоих речей? — Все в порядке, не нужно волноваться. Считай, что эти мои речи набирают все большую популярность и сегодня я произносил одну из таковых на очень большую публику. Кстати говоря, фанаты моей гладиаторской карьеры теперь стремительно становятся сторонниками моего видения мира и всего остального. Шлак. Надоело. Не хочу больше об этом, — Мегатронус фыркнул, наклоняясь и вновь накрывая губы Ориона. Властно, собственнически, так, словно он был правителем Вселенной, делал все, что только хотел, и никогда не просил — только приказывал. Большие серебристые манипуляторы медленно стали скользить по тонкой сегментированной талии. Когти залезали в стыки брони, щекотили проводку и чувствительные датчики, очень медленно спускаясь все ниже, к гладким бедрам. И в этот раз не встречали никакого сопротивления. Странно. Но вот ультракрасный на светлых щеках Пакса был на месте, значит, он просто стесняется попросить перестать, боится обидеть. Мегатронус не дурак, уже вернул манипуляторы на талию архивиста, но тот вдруг воспротивился этому, несколько скованно надавив на предплечье серебристого цвета, намекая на то, чтобы тот опустил ладони ниже… — П-продолжай, — кое-как выдавил из себя колесник. Он уже как минимум два мегацикла собирался с силами, старался подготовиться к тому, на что время от времени намекал Мегатронус. Уже пора, уже можно, уже… давно хочется. В любом случае, если что-то пойдет не так, можно попросить остановиться. — Уверен? — выдохнул серебристо-пепельный своим низким голосом с приятной хрипотцой. — Да. Мегатронус вновь усмехнулся, сохранив на губах эту усмешку — так забавно. Пять астроциклов прошло, а Пакс только решился. Маленький, красивый и нерешительный мехлинг. И откуда берутся такие… такие? Но это не так важно как то, что найти «такого» — просто чудо, ведь, как ни как, такие не замечают недостатков, такие всегда где-то рядом, под боком, такие любят безгранично сильно, а если что-то им и не нравится — они молчат. Молчат потому, что не хотят обидеть. Но по ним видно, когда что-либо их не устраивает — начинают грустить, больше молчат, делают вид, что смеются, когда им даже самую тупую и идиотскую шутку рассказывают. И Мегатронус, за все прошедшее время, еще ни разу не заметил такого поведения со стороны колесника, следовательно, он все еще не увидел ни одного недостатка того, с кем делил платформу. Недостатков много, более, чем достаточно, но этот наивный мехлинг совсем-совсем ничего не видит, ослепленный своей влюбленностью. Или же любовью… шарк их разберет. Во всех этих чувствах гладиатор не разбирался, не для него все это было. Для него куда важнее политика и то, что сейчас происходит в обществе, а не то, что значат и как различать практически одинаковые чувства. Когтистые пальцы скользили по броне младшего механоида, находя чувствительные датчики, касаясь их, заставляя Пакса тихо пищать и стонать, заливаясь ультракрасным все сильнее и сильнее с каждым кликом. В какой-то момент, когда пепельный наткнулся на горячий интимный сегмент брони своего будущего злейшего врага, гладиатор кое-как сдержал смешок. Но резких действий сдержать не смог: он резко развел стройные сервоприводы в стороны, немного подкинул Ориона вверх, поймав и разместив его серво на своей талии. Теперь уже сам Мегатронус снизу вверх смотрел на архивиста, улыбаясь ему, при этом двигаясь в сторону спального отсека, к платформе, на которой до этого они лишь перезаряжались вместе. Неужели, настало время, когда не только оффлайн они будут проводить на этой самой платформе? Процессору не постижимо… Орион в какой-то момент стал снова сомневаться в том, что сделал правильное решение, разрешив Мегатронусу сделать то, что он сейчас делал. Да, прикосновения широких ладоней были просто умопомрачительны, приятнее не было еще ничего в жизни архивиста, но… было безумно страшно. Он боялся того, что последует дальше, боялся, что будет слишком больно, что он сделает что-то не так и Мегатронус в нем разочаруется… глупые страхи, самому даже смешно. Но что уж тут поделаешь? И… какое-то жгучее любопытство, какое-то разрывающее изнутри желание не позволяло отказаться от всего происходящего. Не было каких-то сил для того, чтобы попросить перестать, остановиться, подождать до другого раза. Наверное, он просто и сам очень хотел такого времяпровождения, вот и… От этих мыслей он еще сильнее смущался! Но на платформе хотя бы термоодеялом можно лицевую закрыть, чтобы хотя бы чуть-чуть успокоиться… И вот, Мегатронус уже стянул с него интимную броню. Но прикосновений еще не последовало. Он словно бы… да, он просто смотрел. И от этого Орион смущенно и протяжно что-то неразборчиво простонал, снова откидываясь назад и закрывая лицевую одеялом. Хотелось сквозь эту самую платформу провалиться. Этот изучающий и какой-то завороженный взгляд он никогда не забудет. Это как будто бы… шлак, да что же он там увидел? Все же как у всех, чего он там рассматривает, смущая молодого архивиста своими взглядами? — Мегатрону-у-ус… — Я думаю, не отвлекай, — только и сказал пепельный, продолжая смотреть на интимные системы Пакса, при этом одним только легким движением не позволив тому свести серво. Он первый раз был у кого-то первым, это весьма памятный момент, стоит как можно лучше все взвесить, понять, как сделать все максимально мягко при условии того, что он не умел и никогда не делал ничего мягко…***
Популярность Мегатронуса росла. Ориона, это, конечно, радовало, ведь как могут не радовать успехи того, кого любишь, верно? Но, вместе с тем, его что-то настораживало и пугало. Нет, Мегатронус… все еще был с ним таким, каким никогда и ни с кем другим не был, все еще дарил мягкие прикосновения, поцелуи, везде, куда бы они ни шли, держал за руку… Но что-то точно было не так, как раньше. Хотя бы даже и то, что теперь он больше времени проводил вне дома. Да, теперь и самого Ориона «выгуливал» чаще, но все же. А еще теперь рядом появились и другие механоиды, которые были сторонниками идей гладиатора, но, при этом, говорили о том, что они с ним друзья. А сам серебристо-пепельный не подтверждал статусы «друзей» тех, кто теперь вклинился в их жизнь, но и не отрицал. Это так неоднозначно. И больше всего напрягало то, что теперь в обществе его механоида был этот неприятный сикер, Старскрим, что, кажется, готов был перед любым, кто крупнее и сильнее, встать на колени и… сделать то, что они с Мегатроном первый раз сделали поластрацикла назад, повторяя время от времени, при чем далеко не единожды… Мегатронус все время его успокаивал, говорил, что все это просто паранойя, глупости. И Орион верил ему. Все время верил. Постепенно он еще и перестал вовсе бояться по поводу того, что рядом с его возлюбленным были и другие, будучи полностью уверен в том, что любят только его и будут только с ним. По крайней мере, наивность Пакса никаких иных мыслей не допустила бы. Святая вера в верность и вечную любовь. Такие глупости, честно говоря. Все эти любовь, верность… те, кто уже обжегся, прекрасно это понимают, не верят в то, чего просто нет и не бывает. Но только не такие светлые и наивные Искры, как Орион Пакс. А когда Мегатронус завершил свою гладиаторскую карьеру, красно-синий нарадоваться не мог! Ровно до того момента, пока не узнал, что он настроился на то, чтобы теперь начать политическую карьеру. Хотя, в смысле — начать? Продолжить официально. Нет, речи его, конечно же, были правдивы, близки многим по своему смыслу и содержанию, но причина волнения была в том, что Мегатронус не остановится на чем-то малом, он пойдет до конца. Возможно, что… он даже и до Совета дойдет с тем, чтобы предложить свое видение дальнейшего развития событий. И, скорее всего, у нынешней власти не будет выбора, кроме как поддержать его и согласиться с тем, что он скажет — растущее число сторонников просто поражало. И все, каждый, был недоволен существующим строем. А во всем сам Совет и виноват, так как именно власть держащие стали коррумпированными и продажными оплавками, которых поддерживают только им подобные — те, у кого на счетах чуть ли не миллионы кредитов. А за Мегатронусом стоит и идет народ, готовый к любым действиям, готовый потерять все, потому что ничего у него и не было, кроме желания жить в достойных условиях, а не на подачки властей… И сам Орион поддерживал идеи Мегатронуса, но он понимал, что тот, если все-таки как-то выйдет, что Совет его отвергнет, поднимет самую что ни на есть настоящую революцию. Совсем недавно он уже устроил маленькие «показательные» бунты, беспорядки, восстания. А что же будет потом, когда он будет это делать не ради того, чтобы просто показать свою силу и недовольство народа? Это будет поистине ужасно и для каждого на планете просто губительно. И так сильно хотелось бы, чтобы все обошлось без лишних трагедий и жертв… Но если Мегатронус придет к выводу, что никаких других вариантов развития событий быть не может, кроме как откровенного вооруженного конфликта, то остается только надеяться на то, что он не станет причинять вред обычным гражданским…***
Сегодня был несколько особенный вечер. В честь чего — Орион еще пока что не знал. Но партнер потащил его с собой, в этот раз даже и не спросив у него, хочет он пойти или нет. Обычно всегда спрашивал, а сегодня вот не спросил, просто велел собираться. При этом с крайне напряженным и даже недовольным чем-то видом. Что не так и в чем проблема — не ответил, просто отмахнулся, сказав, чтобы он поторапливался. Малость даже напрягало все это и пугало. Казалось, что-то нехорошее случилось, но, при этом, еще и совершенно неожиданное и непривычное ощущение некоторой… в общем, на Искре теплилась странная надежда на то, что вечер обернется чем-то поистине хорошим, а не таким, как на первый взгляд могло бы показаться в этой напряженной и сложной ситуации. Как ни как, Орион Пакс читал много романов, в которых были показаны схожие ситуации: один из двух партнеров, весь мрачный и суровый, как грозовая туча во время сезона кислотных дождей, велит собираться другому, при этом не говоря, куда и зачем, а потом все переворачивается так, что это просто сюрприз. Такой сюрприз, что должен до самого конца остаться сюрпризом, чтобы все было наиболее неожиданно, ярко и празднично. Так хочется, чтобы так это все и оказалось… Мегатронус и всю дорогу сохранял напряженное молчание, не произнес ни единого слова и даже не намекнул на то, что же ждет их в конечном месте назначения. Теперь уже было такое напряженное предвкушение, что Пакс прямо так и передергивал плечами время от времени, но серебристо-пепельный только крепче сжимал его ладонь, поглаживал своими когте-пальцами, но все еще молчал. Может, у него просто было плохое настроение, вот он и не хотел говорить? Ну, черт, вообще все так как-то гнетуще и непонятно. По крайней мере, так было для Пакса, что даже и близко не мог представить, зачем и почему Мегатронус куда-то его ведет, молчит и так напряженно смотрит куда-то вперед. Прямо даже и по-настоящему страшно стало. Раньше он никогда еще себя так не вел. Да, бывало злился, нервничал, раздражался и чуть ли не рычал, но всегда называл причины. Бывало он и просто ходил целыми днями и неделями молча, мало на что реагировал, не хотел разговаривать и просто даже игнорировал Ориона, но потом всегда делал вид, что ничего не случилось, и вновь принимался разговаривать с красно-синим, улыбаться ему, рассказывать что-то, просто шутить… По правде сказать, каждый раз такие «перепады» очень сильно напрягали Пакса, он искал причины такого поведения партнера в себе, думал над тем, что же он сделал не так, старался так или иначе выпытать причину у самого Мегатронуса, но все бестолку — тот только хмурился, отворачивался, а когда злился, тогда реагировал в крайней степени агрессивно на такое, часто говорил и повторял о том, что действия Ориона его бесят, раздражают, старался всячески отогнать от себя бывшего работника Архивов Аякона. А потом, когда эти странные периоды проходили, он просто подходил к Паксу сзади, обнимал его, утыкался лицевой пластиной в его шею и что-то неразборчиво мурчал. Именно мурчал — необыкновенная способность мурчать кулерами была обнаружена у Мегатронуса, пусть тот каждый раз и говорил, что Ориону просто кажется. Забавный такой, странный, совершенно непредсказуемый. И сейчас серебристо-пепельный снова делал что-то неожиданное. Отчасти. Да, тут был какой-то праздник или же просто официальный вечер, как Пакс частично и предполагал. Ах, ну, вот и стала ясна часть причины, по которой гладиатор так сердился — он очень сильно не любил подобные мероприятия, считая их сплошной тратой кредитов, времени и сил. Но иногда (особенно после того, как он взошел на политическую) ему просто необходимо было присутствовать на некоторых вечерах. И почти каждый раз он брал с собой Ориона, отвлекаясь от общества тех, кто просто хотел убить время и подлизать чужой выхлоп ради своей выгоды, на, как он говорил, единственный луч света во всем Каоне. Достаточно спорное утверждение, но когда суровый и достаточно черствый механоид говорил такое, на Искре становилось как-то слишком уж хорошо и тепло, так, что колесник вовсе забывал обо всем на свете, только и делая, что с глупой улыбкой глядя на своего гладиатора, в его оптику, горящую льдом, на его жаркие губы, местами пересеченные шрамами… но шрамы нисколько не портили этого механоида. Они словно бы подчеркивали в нем что-то, делали его еще более мужественным и прекрасным. — Орион, — наконец что-либо сказал пепельный механоид, подняв свободным манипулятором лицевую партнера на себя, заглядывая в его линзы. Такой холодный, но словно бы горящий взгляд… — От меня не отходи. Здесь столько народу, потеряться более, чем легко. — Я тебя всегда найду, не переживай, — улыбнулся колесник, поддавшись было вперед, но крупный механоид отстранился, шепнув что-то о том, что не сейчас, какой-то официальный прием сейчас, встреча с каким-то там ученым, что должна очень сильно помочь Мегатронусу с его делами. Даже как-то вдруг обидно стало, что-то внутри дернулось очень неприятно. Но высокий механоид вновь погладил пальцами ладонь партнера, вновь стараясь успокоить. И сработало, стало спокойнее, как ни как, просто ситуация, необходимость, а не смена отношения со стороны партнера. Долгий, очень долгий вечер. Орион Пакс безумно устал здесь, устал сидеть тут, смотреть на все это лицемерие: приглушенная классическая музыка, фальшивые улыбки, измотанные официанты и совершенно неугомонные гости, которым всего было мало, которые постоянно что-то обсуждали, постоянно требовали что-то от официантов, постоянно шумели, но даже несмотря на то, что вечер должен был быть официальным и более менее приличным, все кругом то и дело о чем-то спорили, громко кричали, пару раз даже подрались, из-за чего теперь в зале иногда расхаживали охранники, проверяя, все ли тут идет должным образом. Вроде бы, приличное общество тут должно было собраться, а на деле… это все маски. Одни сплошные маски. Везде все так было, только на других, менее официальных встречах, где мало кого волновали приличия и нормы, все вели себя так, как привыкли — на таких мероприятиях и Мегатронус вел себя более, чем расслабленно, никогда не злился из-за того, что приходилось туда идти, никогда не был таким недовольным, как сейчас. И было так слегка… странно из-за того, что бывший гладиатор, оказывается, тоже умеет становиться «кем-то другим». Умеет надевать маску спокойствия, равнодушно и несколько даже высокомерно улыбаться, умеет быть лицемерным… но в оптике цвета льда было видно его настоящего, было видно, насколько ему противно от собственного поведения и противно находиться в таком обществе. Скорее бы уже домой, это будет самое лучшее событие дня и превосходнейшее окончание вечера! — Мегатронус, — приторным голосом произнес серый сикер, подходя ближе к пепельному и красно-синему механоидам, положив свои ладони с непомерно длинными пальцами на плечи Мегатронуса и Ориона, привлекая внимание к себе. Вот именно он архивисту и не нравился, именно с ним и не хотелось встречаться когда-либо, но, увы, он был приближенным Мегатронуса, никак не получится тут избежать этих встреч, да и своего гладиатора от него никак не спрятать — у них были кое-какие важные общие дела, из-за чего не могло быть и речи о том, чтобы Мегатронус перестал с этим шарком взаимодействовать. Оставалось только терпеть… — Да, Старскрим? Тебе что-то нужно? — немного нахмурившись, спросил серебристо-пепельный. Вероятно, до этого Скрим что-то не то сделал или сказал, потому как Мегатронус, увидев его и услышав голос летуна, стал еще более напряженным и сердитым. Но приличия пока какие-то сохранял. — Не позволишь украсть на время Ориона? Так хочется поговорить с кем-то образованным, спокойным и знакомым, а тут совсем никого, подходящего по моим критериям, не осталось, — прямо-таки пропел крылатый, улыбаясь так… хитро и мягко, что слов просто не было. Архивист даже… поверил в то, что Старскрим действительно хочет сделать именно то, о чем и говорит. — Нет, плохая идея, — сказал, как отрезал, Мегатронус. Его когтистая ладонь сильнее сжала ладонь партнера под столом. И отчего-то вдруг захотелось воспротивиться. Так… совсем уж сильно и тотально воспротивиться, сделать все не так, как хочет и требует бывший гладиатор. Очень глупое желание, совсем ему не свойственное, но, при этом, он все равно не мог ничего с собой поделать. И, погладив в ответ ладонь серебристо-пепельного снизу, колесник привлек к себе его внимание, после же спокойно ему улыбнувшись. — Ничего страшного не произойдет, я совсем не против поговорить немного с твоим другом, — выдохнул красно-синий, поднявшись на сервоприводы и подойдя чуть ближе к серому летуну. А Мегатронус тем временем, кажется, готов был в любое мгновение подорваться следом, схватить красно-синего за манипулятор и утащить прочь отсюда, заперев в этот раз навсегда дома. Но сдержался, только отвернулся, продолжив диалог с этим странным фиолетовым механоидом, вместо лицевой у которого была одна сплошная линза. Это даже как-то задело, но Пакс все равно сделал сейчас так, как хотел. Некая минутка своевольства, за которую потом… за которую потом придется выслушать много-много недовольства со стороны серебристо-пепельного. Возможно, он даже бойкот устроит, кто его знает? Но один раз можно показать денты, можно показать, что он не просто декоративный экспонат, не просто домашняя игрушка. Говорил Старскрим много и не совсем по делу. В большинстве своем он только и делал, что восхвалял кого-нибудь, при чем больше не просто восхвалял, а откровенно и бессовестно льстил. Мегатронуса всеми возможными и нет словами поднял над всем и каждым, самого Ориона полностью облизал лестью, захвалил целиком и полностью того самого фиолетового механоида с одной только линзой вместо фейсплейта. Оказывается, этот самый Шоквейв — ученый. Но его исследования сочли слишком… аморальными. Исключили из организации ученых, чуть ли не вовсе хотели отправить на эшафот, устроили ему какое-то якобы случайное нападение на улице, после чего его фейсплейт оказался настолько обезображен, что и сделать ничего не смогли хирурги, разве что закрыть маской смогли. Понимая и видя потенциальную опасность, он вовремя сбежал из столицы, подстроив свое «убийство», перекрасил корпус, заменил маску, документы, и теперь продолжал свои исследования, продолжал какие-то свои игры, занимаясь тем, что (на самом деле) и стало причиной, по которой с ним так поступили власть держащие. Вообще, выходит, что он очень интересный механоид, хоть из разговоров с ним такого никогда в жизни сказать нельзя. Просто… как будто бы совсем не о нем Ориону только что рассказал Старскрим. А сам Старскрим, пусть и был очень умен (такой вывод будущий хранитель Матрицы Лидерства уже давно сделал, видя и прекрасно понимая, что сикер просто до безобразия умен, прекрасный стратег, но слегка недальновидный), но был для самого себя врагом номер один. Еще рано о таком говорить, они виделись всего в пятый раз, а разговаривали толком — первый, но, тем не менее, уже сейчас для колесника было понятно, что всегда сикер был для себя врагом и будет им до конца. — Орион, а ты не боишься, что Мегатронус так много проводит времени везде, но только не дома, рядом с тобой? — Я… не совсем понимаю тебя, Старскрим. Почему и чего я должен бояться? — Ну, как же? — хитро и широко улыбнулся летун, украдкой взглянув в сторону того, о ком шла речь. — Вокруг него все время так много разных мехов и фем, весьма смазливых, хочу заметить. Кстати говоря, учитывая его совсем недавнее прошлое, его титул Лучшего гладиатора, все еще у Мегатронуса множество поклонников, что готовы на все, чтобы оказаться на платформе вместе с ним… — Старскрим, я доверяю ему целиком и полностью, а все эти разговоры о том, что с ним крутятся другие, мне неприятны. — А все же, ты допускаешь вероятность того, что он может взять и изме… — Старскрим, прошу, прекрати. Я не хочу этого слышать, — твердо произнес Пакс, с некоторой даже злостью взглянув на собеседника. Теперь же небесно-голубая оптика смотрела куда-то в сторону балкона, где сейчас никого не было. Темно, спокойно… и обе луны видно. Правда, в Каоне они не так видны, как в Аяконе, но… и тут они тоже были прекрасны, как и везде. И сейчас хотелось пойти туда как можно скорее, остаться там, а не сидеть здесь, в этом жарком и душном помещении, в котором с каждым кликом все сильнее и сильнее пахло сверхзарядкой, дымом и еще каким-то неприятным шлаком. Скорее бы выйти, скорее бы вовсе уйти отсюда, чтобы не слышать и не видеть этого сикера, не слышать того, что он говорит… Хуже темы для разговора он не мог придумать. Ничего хуже придумать он вообще не мог. Просто сволочь распоследняя… — Я всего лишь хотел узнать, как ты к этому относишься, вот и все. Ну, и предупредить на всякий случай. А вот сейчас захотелось прямо со всей силы ударить этого оплавка. При всем при этом, такое желание у него было в первый раз. Первый раз в жизни ему хотелось кого-то ударить. И в момент осознания этого факта, Пакс чуть заметно вздрогнул, сделав треть шага назад, но вот что было неожиданно — врезался в кого-то. И в кого же «кого-то»? Конечно же, в Мегатронуса, что появился как всегда вовремя. И с ним снова стало так… хорошо. — И что ты ему успел наплести? — тяжело громыхнул механоид, глядя на сикера сверху вниз, уже успев собственнически сжать ладонь партнера своей. — Ничего такого, — ухмыльнулся Старскрим. А после он спешно попрощался со всеми, покинув огромный ресторан, а после и здание в целом. К своему же счастью, в самое верное время сбежал, до того, как Мегатронус почти что собрался выдергивать ему крылья. Еще пока не знал, за что, но вырвать собрался. — Так что он сказал тебе? — спросил бывший гладиатор, потянув Пакса в сторону выхода на балкон. Судя по всему, в этот раз он не собирался злиться из-за того, что Орион столь своевольно поступил, не послушав партнера и все равно отправившись беседовать с крылатым шарком, хотя стоило послушать, сейчас не было бы так тяжело и неприятно на Искре, не хотелось бы… и правда заставить пепельного каким-то образом сидеть дома безвылазно. Не вышло бы, как бы он ни пытался, но хотелось хотя бы попробовать. — Говорил о том, что рядом с тобой слишком много других мехов, других фем, — только на балконе произнес колесник, остановившись рядом с широкими перилами и уложив на них свободную ладонь. Внутри было так тяжело, гадко. Вечер сразу ничего хорошего не предвещал, судя даже по настроению Мегатронуса, а теперь еще и этот разговор… Мда, почему же с ним вечно так: хочется по хорошему, по доброму, а выходит, как всегда. Хотя, по большому счету, это же были только необоснованные дурацкие наговоры на бывшего гладиатора, неправда. Просто зачем-то этому механоиду понадобилось рассоривать их, зачем-то понадобилось заставлять Ориона волноваться и переживать из-за того, из-за чего он и так волновался очень сильно. Очень сильно. Так, словно бы уже произошло что-то такое, чего он и боялся. Но, на самом-то деле, ничего же не произошло, верно? Не произошло же?.. — Больше ничего не говорил? — Спросил, как я к этому отношусь, не тревожит меня это… И рассказал много про Шоквейва, о тебе говорил, о себе, обо мне… — И как ты относишься к тому, что вокруг меня много других? — Мегатронус приобнял партнера сбоку, положив шлем на его плечо на пару мгновений, после снова поднимая голову, таким образом показывая, что готов продолжать разговор. — Я тебе верю, Мегатронус, так что не думаю, что ты станешь еще на кого-то обращать внимание. А если что-то такое и произойдет, ты не станешь молчать об этом и скрывать, сразу скажешь, что я тебя больше не интересую, что ты меня больше не любишь. — Я не знаю, как могу разлюбить тебя, — выдохнул гладиатор, поворачивая к себе партнера и накрывая его губы своими, обнимая за шею когтистой ладонью и поглаживая большим пальцем у самого основания челюсти любимого меха. Нет, Орион, ты очень сильно ошибаешься! — хотелось сказать, но пепельный промолчал. Старскрим, этот шарк… он мастерски крутил бампером. Настолько мастерски, что даже с выдержкой Мегатронуса (конечно же, в плане коннекта, провокаций и всего из этой серии) не получилось бы устоять. И не получилось. В один момент, когда они с летуном остались наедине, серый просто откровенно вешался на бывшего гладиатора. Тот его игнорировал, один-два раза даже оттолкнул, попросив прекратить, но Старскрима это не останавливало: летун придумал себе, что просто обязан стать личным интерботом вождя поднимающейся революции, и шел к цели всеми доступными способами. И как раз в тот самый раз… частично что-то у него получилось. Ну, если можно считать за осуществление цели всего лишь… ох, как Мегатронус не любил даже мысленно произносить это слово и все схожие по значению, но… проще говоря, Старскрим полностью облизал коннектор пепельного, до этого, якобы случайно, сорвав с него интимную броню. А после, при следующей встрече, этот шарк принялся шантажировать бывшего гладиатора тем, что произошло, сказал, что обязательно поделится подробностями с Орионом Паксом, если Мегатронус откажется от условий летуна, если откажется коннектиться с ним время от времени. А бывший гладиатор не собирался регулярно изменять тому, кого любил, не хотел его терять, всеми силами сделал бы все так, чтобы Пакс ничего не узнал, чтобы был с ним. И как тут поступать? Сразу все рассказать, попросить прощения, сделать все, чтобы планы Скрима пошли ко всем шаркам? Это как-то слишком непривычно и не в характере самого Мегатронуса. Или, все же, стоит пойти на уступки сикеру? Или просто выдрать ему Искру и успокоиться? Шарково тяжело все это… — Мегатронус, — тихо позвал Орион, вырвав партнера из его рассуждений, возвращая в реальность. Пепельный буквально покрыл весь красно-синий корпус мысленными поцелуями. Нет, а как иначе? Как не восхищаться столь прекрасным мехом? Эти изящные и правильные черты лицевой, нежные, сладкие губы, мягкий взгляд, тонкая талия, гладкие бедра… а его прикосновения? Его прикосновения — это просто что-то с чем-то! От каждого внутри происходит мини-взрыв! — Мегатронус? — снова позвал красно-синий. И в этот раз гладиатор перестал молча пялиться на смотрящего вдаль колесника, полностью возвращаясь в реальность. — В чем дело? — Как все прошло, не считая появления Старскрима? — Полный порядок, поддержкой Шоквейва мы заручились. Теперь мы еще на шаг ближе к осуществлению всех планов, — совсем не об этом хотелось поговорить, но о другом… было слегка опасно, что ли. Не очень-то уж хотелось портить свои отношения, не очень-то уж хотелось делать больно этому наивному красавцу. Хотелось всеми силами сохранить то, что у них было. Сохранить и не позволить этому погибнуть, даже если придется лгать… — Это очень хорошо, Мегатронус. Какие дальше планы? Или вы еще пока что ничего не планировали? — Думаю, что не хочу сейчас обсуждать то, от чего у меня уже голова кругом идет. Может, хочешь прогуляться? Или просто домой пойти? Мне тут страшно надоело, как будто бы мы тут не несколько джоор, а целую вечность, — механоид очень плавно огладил когте-пальцами щеку партнера, глядя на него таким томным взглядом, словно бы и правда устал просто до невозможного сильно. И его состояние Пакс полностью разделял, был абсолютно не против покинуть не очень приятное место, хотелось как можно быстрее уйти отсюда, оказаться где угодно, но только не здесь. Только не в этом месте, где столько фальши и надменности, что… хотя, если бы Орион раньше больше времени проводил вне стен Архивов, то он знал бы, что Аякон целиком и полностью пропитан всем тем, что так угнетало его здесь, на этом вечере. Но откуда об этом было знать тому, кто был практически затворником в стенах своего рабочего места? Верно, неоткуда. — Так не хочется идти куда-то, но и оставаться здесь вообще никакого желания нет. Какое-то прямо… опустошение внутри. — Хочешь, сейчас выйдем отсюда, и я тебя понесу домой? Красно-синий смущенно улыбнулся, хохотнув. Временами Мегатронус говорил такие забавные и милые вещи, предлагал что-то такое… настолько смущающее, что просто невозможно было не начать улыбаться, точно маленький смущенный спарклинг. Особенно приятно слышать что-то такое после такого вот плохого настроения пепельного, когда тот снова становился расслабленным, милым и, как обычно, холодно-жарким. Это всегда даже звучало очень странно и совершенно противоположно по значению, но так и было: весь вид и каждое действие Мегатронуса показывало всю его холодность и отстраненность от всего мира, но внутри, за всем этим безразличием, архивист очень ярко и четко чувствовал совершенно обратное, чувствовал, насколько он горяч внутри. Это все так забавно, здорово… — Думаю, так мы с тобой привлечем еще больше внимания, чем если просто будем идти по улицам. — Не важно, больше или меньше внимания — без разницы. Это мало волнующий фактор, так что пойдем, если устанешь, то я все равно понесу тебя, это будет весьма забавно, не находишь? — Нахожу, но, все же, поспешу отказаться от этой затеи, Мегатронус. Пусть это и было бы весело, но это еще и глупо. Особенно со стороны, — Орион Пакс повернулся к партнеру лицевой, положив на его щеку свою ладонь, погладив столь суровый и мужественный фейсплейт. — Просто пойдем домой, хорошо? А там, если ты так сильно хочешь, я залезу к тебе на манипуляторы и мы будем бегать по кварте, как два дурака. — Хм, мне нравится твое предложение, — усмехнулся пепельный, медленно наклонившись вперед и поцеловав историка в губы. И еще через пару кликов он уже потянул его за манипулятор в сторону зала, а там уже и к выходу вовсе. Ночь. Снова ночь. Любимое время суток, как самого Ориона, так и Мегатронуса. В ночи… все более искренне. В ночи все чище, ярче, приятнее. Разговоры — дольше, объятия — крепче, взгляды — жарче. Ночью все лучше. Да, ночью плохая видимость, но, тем не менее, ночью видно не корпуса — Искры. И от этого в разы приятнее, чем просто видеть и разглядывать чужие тела, черты лицевых пластин. Ночью, особенно в темноте, почти что никто не строит из себя того, кем не является. И даже Мегатронус ночью, в темноте, становится каким-то не таким, каким-то более… романтичным. Несколько раз даже бывало такое, что серебристо-пепельный читал своему партнеру стихотворения, когда они были одни дома, когда в кварте был отключен весь свет, закрыты плотной материей окна, когда единственным светом был свет их окуляров. Правда, Орион ненамеренно каждый раз портил столь сладостные моменты: или продолжал дальше читать те же строки, что не дочитывал Мегатронус с какой-то своей целью, или называл авторов этих строк и даты, когда те были написаны. И после этого гладиатор всегда недовольно фыркал, сообщая Ориону о том, что он снова испортил просто прекрасный момент. А вот уже после этого Пакс всегда чувствовал себя неловко, чувствовал себя виноватым в том, что все испортил. А будущий лидер Десептиконов после этого только смеялся, игриво кусая партнера и балуя с ним. — Мегатронус, как думаешь, что будет дальше? — А конкретнее? — Что нас с тобой ждет дальше? — Думаю… что как только я разберусь с Советом, окончательно и бесповоротно заберу твою Искру себе, так что дальше нас с тобой ждет вечность рядом друг с другом. Такое будущее тебя устраивает? Сказать, что Орион… был шокирован — не сказать ровным счетом ничего. Он почему-то никогда даже и не задумывался над тем, что у серебристо-пепельного такие планы на счет их отношений. Хотя, нет, не так. Он сам никогда не думал о том, что будет между ними дальше. Совсем-совсем не думал, никогда и ни разу. А сейчас он спросил не об отношениях, а о планах в целом, о том, что же будет дальше вокруг них, как все будет происходить дальше, развиваться… А Мегатронус сразу же подумал о них, заговорил об отношениях, озвучил свои планы. И вообще, сам же Пакс не был, наверное, готов к такому. Морально, конечно же, морально. Шлак, он правда никогда еще не думал о совместном будущем. Нет, он, конечно же, рад, конечно же, за то, чтобы навсегда связать Искру с Искрой Мегатронуса, за то, чтобы навсегда остаться вместе с ним. А раз уж и сам серебристо-пепельный заговорил о таком, раз уж сам предложил все это… значит, он тоже этого хочет, значит, он тоже хочет навсегда остаться с Орионом. Наконец-то осознавая все то, о чем думал, наконец-то осознавая всю суть слов партнера… Орион Пакс смущенно раскраснелся, улыбаясь. И это, естественно, не осталось незамечено механоидом в серебристой броне. Теперь уже Мегатронус посмеялся, притянув красно-синего прямо посреди улицы к себе, чуть-чуть приподнимая его над поверхностью планеты на пару мгновений. Временами он делал такие забавные и странные вещи, от которых прямо внутри все переворачивалось. Да и сам серебристый, когда был в хорошем настроении, был в разы шикарнее, был просто… еще более восхитительным, чем в обычном своем состоянии. Да, он и так, и так был превосходен в понимании архивиста, но когда эти пересеченные парой шрамов губы украшала счастливая и совершенно довольная улыбка, Пакс готов был… готов был просто растечься рядом с возлюбленным. И сейчас он, отчасти, так и растекся на нем, обнимая его за шею. Так тепло было на Искре, так было вообще тепло… просто прекрасно! — Орион, ты мне сегодня ответ дашь или как? — хохотнул механоид, возобновив движение по практически пустым улицам, при этом продолжая тащить партнера почти на руках, прижимая его к своему боку. — Я… Мегатронус, я самый счастливый мех из всех! — рассмеялся красно-синий, всем своим видом упрашивая пепельного опустить его на сервоприводы. Но вредность гладиатора не позволяла ему опустить колесника, хотя бы даже просто потому, что… потому что это будет не столь весело, как наблюдать за барахтаньем Ориона. — Но зачем тогда ждать? Пойдем скорее домой, прямо сейчас все… — Идем, — перебил бывший гладиатор, поставив партнера на сервоприводы и потащив его вслед за собой в сторону их кварты. Ну, да, все-таки поставил его на ноги, но только для того, чтобы увеличить скорость движения…***
Уже несколько мегациклов. Несколько мегациклов они были… они были вместе. Они были совсем-совсем вместе. Теперь навряд ли что-либо разлучит их. Теперь — никогда. Альфа Трион, узнав об этом, был… опечален тем, что его ученик поступил столь необдуманно и глупо, связав нерушимыми узами Искру с таким, как Мегатронус. Но это, как сказал и сам Орион, его личное дело, его жизнь и его Искра. А, значит, никто не может влиять на его решения и действия. И Трион отступился, не стал более ничего говорить против решения архивиста, но вновь предупредил о том, что все это может плохо кончиться. Но Пакс снова не понял слов своего старого наставника, не понял, о чем тот говорит. Как может плохо закончиться то, что идет столь превосходно? Что вообще может случиться такого, чтобы их счастье вдруг перестало быть счастьем? Они ведь… они ведь любят друг друга, что может не так пойти? Да и почему? Наверное, Альфа Трион просто переживает за него, как за своего спарка, вот и все. Наверняка любой создатель так же переживает за свое создание, говорит что-то подобное, когда спарк сходится окончательно с тем, кто не по нраву тем самым создателям… а Мегатронус никогда не нравился старику, он всегда был против и всегда говорил, что этот гладиатор принесет всей планете только беды и несчастья, но и тут колесник не слушал учителя. Как он может всему Кибертрону как-то навредить? Это же глупо. Да, Альфа Трион один из самых умных механоидов на планете, он видел всех Первых Праймов, общался с ними, учился у них… но это совсем не относится к настоящим вопросам и настоящим проблемам. Искра Мегатронуса была столь… сильной и мощной, что Ориона Пакса выбросило в перезагрузку в тот же самый клик, когда они с серебристо-пепельным только соединили свои Искры. Архивист просто напросто не выдержал и коннекта, и Слияния Искр одновременно. Да чего уж там? Мегатронус продержался онлайн от силы на одну десятую часть минуты дольше, после же рухнув на новоявленного бондмейта. По выходу онлайн оба уже знали то, что теперь им все не по чем, теперь они навсегда-навсегда вместе. Теперь уже никто и ничто им не помешает. А серебристый понял, что теперь уже никто не сможет заставить его выполнять идиотские условия Старскрима. Теперь у него просто нет никаких аргументов, которыми сикер сможет оперировать. А вообще… все же, будет лучше скрыть факт того, что между ними произошло. Но можно попытаться так или иначе изменить условия. По крайней мере, попытаться. Попытка не пытка. Да, сейчас не самое подходящее время, но это не отменяет того факта, что попробовать можно. Да, можно попробовать. Можно и нужно. Теперь он просто обязан сохранить их отношения целиком и полностью, теперь ему не просто хотелось бы это сделать — должен. За эти несколько мегациклов много чего изменилось. Например, Мегатронус окончательно взошел на политическую арену, сократил свое имя и теперь он был Мегатроном. А своего настоящего имени он так и не сказал Ориону… интересно, а это его имя хотя бы кто-нибудь, кроме самого Мегатрона знает? Наверное, раз уж оно нигде так и не всплыло за столько-то времени, значит, никто не знал. Или же Мегатрон просто успел сделать все для того, чтобы избавиться от тех, кто знал хотя бы что-то о его прошлом. Хах, так странно… они уже почти что десять астроциклов вместе, достаточно небольшой, но и не малый срок, а Орион почти ничего так и не смог узнать о прошлом того, кому так легко и играючи отдал свою Искру и свою жизнь. Он совсем немного знал о том, кого любил и с кем жил. Например, Мегатрон был просто прекрасно образован, несмотря на то, что был гладиатором. Он знал практически столько же, сколько и сам Орион, но в его познаниях было чуть меньше искусствоведческих знаний, столько же истории, а больше естественных наук, математики, искусства ведения боя… да Мегатрон был просто Богом гладиаторской Арены! Он сражался так, словно был активирован только для того, чтобы сражаться, только для того, чтобы лишать других жизни и демонстрировать поразительные танцы со Смертью. И, по большей мере… это было все, что знал Орион Пакс о партнере. Такое образование и такие боевые навыки, как у Мегатрона, обычно были лишь у представителей высших сословий, таких, как спарклинги… членов Совета или же… в прошлом, много ворн назад, во время войны с Квинтесонами, у потомков последних Праймов. Но и последние хранители Матрицы Лидерства, и их создания, погибли во время той войны. А Мегатрон одним из таковых не мог быть даже в теории — ему не сотни ворн, максимум несколько десятков, не более. Да и на всех, кто входит в Высший Совет, пепельный точил дентопластины, навряд ли кто-то из них был его создателем. И теперь оставалось только ждать момента, когда бывший гладиатор сам расскажет что-либо о себе и своем происхождении. А пока что это было… как что-то такое, о чем нельзя было узнать ниоткуда, кроме как у самого бывшего гладиатора. А вот бывший гладиатор всегда избегал разговоры о собственном прошлом, словно бы это причиняло ему неимоверную боль или же просто напросто заставляло его злиться. Все время так сильно хотелось как можно скорее сменить тему разговора, прекратить все эти допросы, что, собственно, и делал Пакс каждый раз, когда заводил подобные разговоры о прошлом… Сейчас же Орион просто гулял в парке рядом со зданием, в котором располагалась их кварта. Раньше он боялся выйти из дома один, но после того, как они с Мегатроном связали свои жизни воедино, он многого перестал бояться, словно бы… как пошутил сам Мегатрон — в себя поверил. Но теперь он не боялся потеряться, ведь, как ни как, теперь он чувствовал, что его всегда найдут. Всегда и везде найдут, в какой бы шлак он ни влез и где бы ни застрял. Так что… никакого страха перед возможными блужданиями в малознакомом городе больше у историка-архивиста не было. Но только он все равно особо далеко никуда не уходил, так, в радиусе пяти-шести километров шатался от дома. Но пару раз заплутал и, как по мановению волшебной палочки, рядом оказался тот, кто и должен был найти его. Уже в который раз произошла случайная и неожиданная встреча этих двоих? И посчитать не выйдет. Но сейчас, конкретно в этот самый момент, он был совсем один, никого из тех, кого он знал, не было. Хотя, в принципе, красно-синий и не ждал встречи с кем-нибудь. Просто сидел, читал какую-то очень-очень старую поэму, что была написана примерно на самом расцвете Золотого Века. Он уже неоднократно ее читал, но сейчас почему-то вновь хотелось перечитать ее. Поэма о любви, о страсти, о том, как двое влюбленных преодолели все тяготы жизни, все проблемы и невзгоды, прошли войну, но… так и не смогли остаться вместе, ведь одного из них поразил смертельный вирус, лекарства от которого не существовало на тот момент. А второй не стал жить без первого. Просто… просто умер без каких-либо объективных на то причин. И Орион считал эту историю просто невероятно трагичной, невероятно интересной, трогательной и романтичной. Почему-то он… неосознанно сравнивал себя и Мегатрона с героями этой поэмы. И ему неосознанно хотелось испытать что-то похожее, не в точности, как в романе, а как-то относительно похоже. Например, ему хотелось так же, как и героям этого произведения, пройти сквозь все мыслимые и немыслимые преграды, сохранить те же яркие и пылкие чувства, остаться навсегда вместе, ему хотелось думать, что у них такие же чувства, такие же крепкие, такие же сильные. И ему было так как-то приятно думать о чем-то таком, о чем-то высоком, вечном, светлом… — Орион Пакс, какая чудная встреча! — из всех мыслей колесника снова вывело неожиданное и резкое обращение к нему. Шлак, а он так прелестно мечтал о настолько высоких чувствах, что выше и быть не может, и тут снова весь этот жестокий и обычный мир. А, главное, кто пробудил от прекрасного «сна»? Правильно, тот, кого видеть не хотелось, тот, кого лучше было бы вовсе забыть и не вспоминать никогда в жизни. — Добрый день, Старскрим. Совсем не ожидал встретить тебя… — Как твои дела? Как вы с Мегатроном? Кажется, или он стал несколько задумчивым и слишком молчаливым? — Не знаю, не замечал ничего такого, — да, замечал, мы с ним счастливы, но он слишком много молчит, молчит столько, сколько никогда раньше не молчал. — Ох, надо же как, видимо, мне одному кажется. Или же я один впал в немилость нашего Лорда, — оскалился сикер, усаживаясь рядом с Орионом на скамейке в парке, где тот и находился ранее в гордом и довольном одиночестве. — Прости, «Лорда»? Я не совсем тебя понимаю, Старскрим. Почему ты так назвал Мегатрона? Это какая-то шутка, так? — Он тебе еще не сказал? — хитро оскалился летун, закинув серво на серво, при этом глядя своими раскосыми окулярами в оптику красно-синего. Слишком странно он выглядел, слишком странно он смотрел, говорил, сидел… понять его механоид был не в силах. Слишком уж он странный и непонятный, точно бы нарочно запутывает собеседника с какой-то своей целью. — Что он должен был мне сказать и не сказал? — Ох, милый Орион Пакс, теперь нашего с тобой общего знакомого практически все называют Лордом Мегатроном. Это малость странно и совсем неожиданно, как для него самого, так и для меня (думаю, для тебя тоже), но уж как есть. Кстати говоря, мне кажется, ему такой титул идет, как считаешь? Лорд Мегатрон, — мечтательно протянул Старскрим, слишком странно мигнув оптикой. — Звучит так, словно бы всегда так к нему обращались, не иначе. Орион нахмурился, полу-отвернувшись от крылатого. Ему было до боли неприятно разговаривать с этим механоидом, было до боли неприятно слушать все то, что он там говорит, как ухмыляется, как смотрит на него самого и на его партнера тоже. А знает ли он о том, что они с Мегатроном Искры соединили? Навряд ли. Очень навряд ли. Скорее всего, Мегатрон не стал перед всеми распространяться об их личной жизни и о том, что у них и как происходит. Особенно, он навряд ли стал бы делиться такими подробностями с таким подонком, как Старскрим. С ним и сам Орион не особо сильно имел желание о личной жизни говорить. Но сейчас его всего как будто бы… буквально изнутри жгло и заставляло самого меха зверски желать сказать о том, что Мегатрон только его и больше ничей. Проснулось эдакое чувство собственности после того, как серый столь мечтательно стал говорить о том, кто ему не принадлежал, кто был ему никем, разве что говорил о тех идеалах и принципах, что были близки Старскриму, да и добрым двум третям населения планеты минимум. Кажется, только сейчас колесник задумался о том, что его соузник не принадлежит одному только ему хотя бы даже из-за того, что… он был предводителем, был вождем целой Юникроновой кучи народу, что видели в нем чуть ли не Божество…шлак. Как и сам Орион Пакс, черт возьми. Он и сам видел в своем партнере какого-то Бога, видел в нем того, кто способен сделать абсолютно все, что от него только может понадобиться и нет. Какой-то полный шлак. — Орион? Все в порядке? — Старскрим положил свою ладонь со слишком длинными и острыми пальцами на колено красно-синего, тем самым обратив на себя внимание колесника, из-за чего тот вздрогнул, дернув сервоприводом, скидывая с себя загребучие лапы крылатого механоида. — Не нервничай ты так, я же не хотел… — Старскрим, прости, просто задумался. Так, значит, теперь его зовут Лордом, да? Ты прав, звучит хорошо. А есть ли еще что-то такое, о чем Мегатрон со мной не поделился? — ревность, злость, да и просто внутренняя вредность, что до этого момента сидела и помалкивала. Все это в кубе вдруг взыграло в архивисте и заставило его заговорить весьма напряженным и злым тоном. От сикера это не укрылось, и теперь он решил сыграть в том же направлении, развлечься и посеять раздор между этими двумя, между самой обсуждаемой и всех интересующей парой на планете. Ох, Орион, это одна из твоих самых главных ошибок, что после приведет к самым ужасным последствиям, таким последствиям, что даже и представить нельзя в самом страшном кошмаре. Как же странно, обыкновенная ревность стала одной из причин самой длительной и самой кровопролитной войны в истории Кибертрона. — Ну, допустим… а что он через мегацикл выступает перед Высшим Советом, знаешь? — Нет, это я знал. — Тогда даже не знаю, что еще можно сказать. М-м… нет, не знаю. О вопросах, что поднимаются на собраниях, я говорить не могу, иначе Лорд будет очень зол на меня и не выполнит данного мне обещания. — Обещания? Что за обещание? — колесника, кажется, сейчас любое слово могло заставить одновременно заходиться в приступе злости из-за ревности и, при этом, разрываться от мыслей обо всем том, что говорит этот сикер. Так шарково сильно хотелось… ударить этого оплавка. И не только ударить, не только просто заткнуть его приемник, но и… сказать о самом личном, тем самым заставив его замолчать очень надолго. О таком, о чем нельзя говорить. И Мегатрон будет очень зол, когда узнает, что партнер растрепался кому-то… — Не волнуйся, Орион, — Старскрим оскалился, полу-поворачиваясь к собеседнику, — мне обещано всего лишь место подле него. Так сказать, если я буду хорошим мальчиком, я буду вторым после Мегатрона в иерархии Десептиконов. Это слово Орион уже слышал от соузника. При чем не один раз. Это было очень интересное слово… «Обманутые». Мегатрон даже название своей… так сказать, политической партии выбрал соответствующим своей идеологии. Но, по большому счету, это была… очень растянувшаяся проповедь. Очень растянувшаяся проповедь, которую практически каждый готов сцапать и проглотить после того, как услышат первые пару слов, произнесенные этим низким и хриплым голосом. Да и сам Пакс был точно таким же, как и толпа кругом. Но только он купился не на речи Мегатрона о несправедливости и превосходстве этих самых «Десептиконов» над «Автоботами», а на диалоги с ним, на разговоры с вечера и до утра, на приятное и легкое молчание, на его взгляды, поцелуи, прикосновения, объятия… — Хочу поделиться с тобой, — снова этот странный дух бунтарства забурлил внутри, снова захотелось сделать то, о чем он будет сожалеть и то, чего ему было велено не делать. — Чем же? — хохотнул летун, немного наклонив шлем вперед, точно собирался подставить аудиосенсоры к губам красно-синего поближе, чтобы только он сам и услышал то, что ему скажут. — Мы с Мегатроном слили наши Искры. Изумление Старскрима надо было видеть. Его мимика была настолько поразительно яркой, что и описаний подобрать было нельзя. По крайней мере, у Ориона не выходило. Настолько живых эмоций и настолько яркого их проявления архивист еще ни разу и ни у кого другого не видел. Он словно бы… жил всеми и каждой из своих эмоций, шел на поводу у них. Нет, не словно. Так и было. Все и каждая эмоции Старскрима были его жизнью, они влияли на его состояние, как моральное, так и физическое. И все это было столь очевидно всем вокруг, кроме самого Старскрима. И именно эта чрезмерная эмоциональность делала его отвратительным лгуном — у него не получалось лгать так, чтобы никто не замечал его скрытых мотивов. Интересно, а если он будет долго репетировать перед тем, как солгать, у него получится сделать это более убедительно?***
— Он сказал тебе ЧТО?! Громкий и хриплый выкрик разорвал тишину, что до этого царила в штабе подпольного сопротивления. Мегатрон был зол. Просто невероятно сильно зол. Он был в ярости, свирепствовал так, словно случилось нечто невероятно ужасное. Нет, почему снова это «словно»? Совершенно точно произошло что-то ужасное. Орион на какой-то шлак сказал этой сволочи, Старскриму, что они с Мегатроном стали бондмейтами. Квинт возьми, зачем он это сделал?! Что его заставило так поступить? Кто его за глоссу тянул, чтоб его?! Идиот. Просто идиот. Конченный, поехавший идиот! Где его процессор вообще?! Зачем ему это нужно? Что за глупые игры?! — Не горячись, красавчик, я буду молчать, — сикер достаточно собственнически положил ладони на плечевые накладки бывшего гладиатора, наклоняясь над ним и улыбаясь. Уже через мгновение летун нагло уселся на колени серебристо-пепельного, теперь же гладя его крепкую шею своими длинными пальцами. — Но не бесплатно. Мою цену ты знаешь, так что… — Что ты в этот раз хочешь? Ты и так теперь второй после меня, хотя больше на это место подошел бы Саундвейв, как более компетентный механоид, так что еще? — рычал Мегатрон, готовый в любой клик схватить серого за крылья и швырнуть его куда подальше. — Ну, не надо грубости, я же по хорошему с тобой, любя, а ты… — Старскрим поддался вперед, гладя щеки пепельного. Но вот механоид потянулся было к губам вождя, но тот отстранился, откинувшись шлемом на спинку кресла. — Давай, не будь букой. Сейчас с тобой повеселимся, выместишь весь пар, а потом ты пойдешь к своему ненаглядному Ориону, будешь улыбаться ему, читать сказки, снова напишешь ему новый стишок, который он потом будет пытаться найти в сети, так и не поняв, что ты сам сочинил это для него. Давай, ты же знаешь, что так будет легче и что так ты не начнешь предъявлять ничего милому и наивному Ориону Паксу. А, следовательно, ничего-то ваши с ним отношения не подпортит. Мегатрон снова зарычал, хмурясь и сильно царапая подлокотники кресла. Он был просто в бешенстве. И сейчас… сейчас ему как никогда сильно хотелось выдрать чью-нибудь Искру, раздавив ее собственными руками. Кандидат есть, есть возможность, но… но что-то не давало это сделать. Возможно, тот факт, что от Старскрима зависел союз с другими сикерами. Если не будет Скрима — летуны отступят, и дело Десептиконов накроется. Он не может рисковать всем из-за того, что этот ублюдок вывел его и продолжает выводить. Да и шарк с ним! Десолидер резко рванул крылатого на себя, резко и грубо впиваясь в его губы. Уже через миг по острому подбородку Старскрима скатилось несколько капель энергона из прокушенных губ, а сам сикер блаженно простонал, прогибаясь в спине и цепляясь за шею бывшего гладиатора. В коннекте с ним Мегатрон был просто зверем, диким и безумным зверем. У него словно крышу сносило, а Старскрим, на самом деле, был и не против, ему это нравилось, ведь он просто потрясающий! Во всем, начиная одним только его внешним видом, а заканчивая тем, какие штуки он вытворял на платформе. Хотя, нет. На платформе у них ни разу не было. У них было на столе, на полу, у стены, в кресле, в сан-отсеке… а на платформе вот не было. Даже на окне было. А платформу Мегатрон словно бы считал какой-то неприступной крепостью, каким-то храмом, на котором он позволял себе брать только одного меха. А Старскрима даже с дивана, когда тот садился рядом с ним, сталкивал, чего уж говорить о том, когда сикер залезал к нему на платформу, садился рядом с ним, прикасался к его броне — в такие моменты серый летал по отсеку, не используя крылья и антигравы. — Мегатрон! — Старскрим отстранился на мгновение, после вновь впиваясь в губы серебристо-пепельного, прижимаясь к его корпусу и всячески подставляясь под прикосновения больших ладоней. А вот уже через несколько мгновений экс-гладиатор подорвался на ноги, роняя летуна на поверхность стола спиной и гладя его стройные бедра, что были закинуты на его собственную талию. Хотя, «гладя» это слишком мягко и нежно сказано, — Мегатрон сжимал, царапал, практически мял бедра крылатого, оставляя заметные следы на них. Больно, да, безумно сильно больно, но это была такая сладкая, такая приятная боль, что не было сравнений. Просто умопомрачительно все это, как какая-то магия, какое-то… общее безумие, что захватывает целиком и полностью, накрывает с головой. Просто шикарные ощущения! — Старскрим, заткнись, — рыкнул гладиатор, впиваясь в шею крылатого и прокусывая тонкие топливные магистрали. Кусать этого оплавка он просто обожал, от этого ему словно и правда легче становилось. — Надоел пищать, как какой-то дешевый интербот! — Под тобой иначе не выходит, Повелитель, — Старскрим захлебнулся собственным стоном, когда сильные пальцы пепельного сорвали с него интимную броню, а после этого в его неподготовленные приемные системы, истекающие смазкой, резко вошел крупный и твердый коннектор Мегатрона. А Мегатрон вновь совершил кое-что очень резкое и неожиданное: он упал на поверхность стола спиной, усаживая на себя крылатого. — А если будешь на мне, заткнешься? Тяжело гоняя по вентиляции воздух, летун царапал плечи более крупного механоида, наклоняя шлем вниз и стараясь успокоиться, стараясь перестать кричать. Но вот сильный удар статики по проводке заставил снова вскрикнуть, а через пару мгновений начать самостоятельно двигать бедрами, насаживаться и подниматься, в общем, делать все то, что от него требовалось. Хах, кажется, Мегатрон держит его исключительно за шлюху. Шлюху, которой платили не за ее действия, а за то, чтобы она молчала. Хм, получается же так, что именно Старскрим был «при кредитах», а Мегатрон был той самой шлюхой, что работала за молчание. Но только серебристо-пепельный был такой шлюхой, что может и порвать, если ей не понравится, как прыгают на ее коннекторе. Какая красота. Даже смешно. Сикер закричал, когда крупный механоид сам дернул вперед, прорвав внутренние мембраны приемных систем крылатого. Просто чертовски больно в первые пару мгновений, но после по корпусу буквально растеклось самое яркое удовольствие, наслаждение и блаженство. Болезненное удовольствие. Звучит как какой-то оксюморон. Но, в принципе, звучит красиво. Почти так же, как звучит новый «титул» Мегатрона. Ему он шел, несомненно шел, ведь и сам бывший гладиатор был столь величественным, был таким сильным, суровым, безразличным к тем, кого считал слабыми или же просто недостойными своего общества, внимания. Просто идеальный лидер. А плюс ко всему, огромный плюс, — он был идеальной машиной для убийства, был просто поразительно сильным и умелым воином, за которым с радостью и вприпрыжку шли толпы. А бывшему гладиатору было просто невероятно сильно мерзко от того, что он делал. Но он продолжал это делать. Наверное, только из-за того, что злился и хотел делать все то, что делал. Глупо как-то, ярость толкала его на такие дурацкие поступки, о которых он жалел до момента их свершения, во время и после. Но это было так неправильно и неприятно, потому что он предавал того, кого любил, предавал его доверие, его веру в него самого. И он был просто самым жутким и ужасным предателем. В оптику говорит одно, улыбается Ориону, целует его, обнимает, а как только он отворачивается, как только сам отходит в сторону, коннектится с этим подонком-сикером. Но уж хотя бы в одном остается «верен» — в отношении. Он терпеть не мог Старскрима и не мог улыбаться ему, говорить те же приятные и нежные вещи, какие говорил своему истинному возлюбленному, не мог даже просто прикасаться к нему так, как делал то с красно-синим. И вообще со Старскримом все было совершенно не так, тут была просто… необходимость и «призрачное» желание, что появлялось только после некой стимуляции со стороны летуна, а так еще ни одного раза не произошло с инициативы Мегатрона. Шлак, какие глупые и идиотские рассуждения. Тупо звучит даже в голове, а как, должно быть, тупо это все звучало бы вслух… — М-мой господин… — Замолчи!***
Мегатрон заявился в кварту поздно ночью. До того самого дня, когда планета окончательно расколется на два противоборствующих «лагеря», всего несколько дней. Серебристо-пепельный нервничал и злился, когда ему об этом напоминали, Орион же… волновался и переживал так, словно это ему предстояло предстать перед теми, кто правит их планетой, а не его бондмейту. Хотя, какая разница? Он все равно пойдет вместе с Мегатроном, все равно будет слушать вместе с ним все то, что скажут члены Совета. Он все равно будет с ним, так что… шлак. Так это все волнительно! А Мегатрон относится ко всему столь безобразно, уже две недели приходит в кварту так поздно, почти что все время от него чувствовался запах сверхзарядки. Интересно, он хотя бы чуть-чуть готовится к предстоящему? Осталось так мало времени… Фигура Ориона Пакса у широкого бронированного окна выглядела просто потрясающе, так, словно бы сам красно-синий был создан только для того, чтобы вот так вот стоять. Каждый сегмент его брони оглажен светом, каждый изгиб словно облизали бледные лучи спутников Кибертрона, а сам он… был похож на существо из мифологий более отсталых цивилизаций. Название вспомнить не получалось, видимо, в этот раз он слишком сильно переборщил со сверхзарядкой, поскольку первый раз у него действительно помутнел рассудок. Гордиться нечем и радоваться, кстати, тоже совершенно нечему. Возможно, будет правильно прямо с этого самого момента завязать со всеми этими вечерними попытками расслабиться и забыть о времяпровождении со Старскримом… но это было проблематично. Нет, не потому, что без всего этого бывший гладиатор не мог представить своей жизни, а просто потому, что это было необходимо для дела Десептиконов, его дела. Да, сверхзарядка не особо так и нужна была, мешала скорее (но это все последствия стресса, не более), а вот сикер… увы, пока что было необходимо все это. Но скоро, совсем скоро, все изменится. И он, Мегатрон, полностью готов заявить всем о себе еще более громко, чем раньше, еще более ярко. И уже после этого ему не нужны будут посредники для того, чтобы привлекать кого-то на свою сторону. И тогда он разберется с этим шарковым сикером, в тот же самый день разберется! Крепкие когтистые ладони легли на тонкую талию историка, оглаживая ее и после укладываясь на ней в весьма многозначном положении. А Орион делал вид, что ничего не происходит, что соузника все еще нет дома, что он как был один, так и остался. Это снова был акт протеста. И это был совет Старскрима: игнорирование Мегатрона в последствии заставит его задуматься о собственном поведении, заставит его перестать делать то, что он делает. Наивный мальчишка и впрямь считал, что это поможет, что это будет правильно, что Старскрим желает им с Мегатроном хорошего. Знай тот же Мегатрон о советах сикера и о том, что Орион нашел в его лице себе верного советника, был бы более, чем недоволен. Но, пока что, ему не было известно о том, с кем завел дружбу его возлюбленный. И это только на благо самого Ориона. И Старскрима тоже… — Орион, ты на меня обижаешься, сладкий? — хриплый голос прямо над аудио заставил чуть заметно передернуть плечами. Нет, не выйдет у него игнорировать бондмейта, не получится. — Скажи, может быть, я могу что-то сделать для того, чтобы заслужить твое прощение? — Мегатрон, что за дела? — Пакс положил ладонь поверх ладоней соузника, откинувшись на его серебристую грудную броню, успокаиваясь частично. — Мне все это не нравится, ты сам не свой в последнее время. Что-то случилось или ты таким образом показываешь, насколько сильно волнуешься? — Я не волнуюсь, перестань, — фыркнул вождь поднимающегося сопротивления, уложив подбородок на плечо соузника. Стоять и смотреть вместе с ним с высоты тридцатого уровня на ночные улицы Каона было просто… восхитительно. — Я просто устал, вот и все. А если устал, значит, имею право отдохнуть, нет причин для того, чтобы постоянно мне напоминать о Совете и просто надоедать ежедневными упреками. Орион, правда, я все понимаю, это неприятно, но сейчас надо так, подожди немного. После Совета, обещаю, я буду хорошим мехлингом, брошу пить вообще и буду брать тебя везде с собой. Договорились? — Обещаешь? — Конечно, разве я буду тебя обманывать? — пепельный снял со своей головы шлем, отбрасывая его куда-то на пол, теперь же полноценно прижимаясь щекой к щеке бондмейта. Орион непонимающе полуобернулся, глядя на бывшего гладиатора. Он первый раз снял свой тяжелый и крепкий шлем при нем, теперь… будущий Прайм мог очень хорошо и детально рассмотреть множественные шрамы на его голове. Старые шрамы. Он точно не мог получить их в своем недавнем гладиаторском прошлом. Это было невозможно, ведь некоторые сварные швы были настолько потертыми, что… сколько вообще их обладателю ворн? Он точно намного старше Пакса… — Мегатрон… как тебя зовут? — Орион, кажется, пьян не я, а ты, — посмеялся серебристо-пепельный, мягко куснув бонди за щеку. — Ты же только что обратился ко мне по имени и тут же спросил, как меня зовут. Тебе не кажется, что ты сейчас глупость сказал? — Нет, я серьезно. Все вокруг знают о том, что ты назвался в честь Тринадцатого Прайма, а настоящее имя… — Предлагаю заключить некую сделку. — Какую? — В тот самый день, когда пройдет ровно ворн с момента, когда мы соединили наши Искры, я назову тебе свое имя, идет? Красно-синий слегка нахмурился, задумываясь на какое-то время. По большому счету, не так уж и много, к тому же, у них впереди их вечность, чего уж там — подождать какой-то ворн? Ну, чуть меньше, но почти что целый ворн. Ничего, это всего лишь мелочи. — Идет. Только не забудь. — Я ничего не забываю, — рассмеялся пепельный, прислонившись лбом к височной части шлема красно-синего, притушив голубые линзы. — Скрепим сделку поцелуем? — Ох, мой загадочный любимый мех, — улыбнулся красно-синий, поворачивая фейсплейт к Десолидеру и накрывая его губы своими, но уже через полклика отстраняясь — сверхзарядка заметно раздражала все вкусовые датчики, из-за чего долгого поцелуя Пакс не выдержал, не любил он все это, неприятно. — Но давай со сверхзарядкой завяжем уже сегодня? Пойми, я же и о твоем здоровье переживаю… — Если прямо сейчас пойдешь со мной в бар и выпьешь со мной, то на этом я и закончу с выпивкой. — Какой хитрец, — рассмеялся архивист, укладывая ладони на шею партнера и снова коротко его целуя. — Неужели, прямо сейчас хочешь пойти и… — А чего тянуть? Считай, сейчас у нас мало времени, после будет уже не столь интересно заняться чем-то таким. К тому же, потом у нас с тобой и правда не будет времени на то, чтобы по барам разгуливать. Ты же не хочешь, чтобы я завтра или даже накануне выступления перед Советом пошел с тобой во все тяжкие? — Ты всегда добьешься того, чего хочешь, верно? — Когда действительно этого хочу, — оскалился серебристо-пепельный, резко отстраняясь. Теперь, получив что-то вроде согласия, Десолидер действительно потянул Ориона к выходу, а там уже и до ближайшего бара, в котором Десептикон несколько раз побывал, недалеко. И… так почему бы не развлечься прямо сейчас? Скоро у них и впрямь не будет времени. Сейчас они оба считали, что времени у них не будет потому, что Мегатрон будет занят более важными делами планетарного масштаба, но, на самом деле, все обстояло куда менее приятно — на «счастливы вместе» у них осталось всего три орна, после же в Искрах обоих от былой всепоглощающей любви не останется ничего, кроме разочарования у одного и ненависти у второго. Какая забавная штука, эти чувства. После ненависти внутри остается хотя бы что-то, остается горечь, боль, дикое желание отомстить или просто навредить, но после разочарования Искра теряет все, теряет любые чувства, и им уже неоткуда взяться…***
— Мегатро-о-он, — протянул Орион Пакс, сидя на коленях Мегатрона и свешивая шлем и манипуляторы с его наплечников. Он, кажется, для такого времяпровождения приспособлен не был совершенно: Мегатрон выпил раза в три больше, чем Пакс, но выглядел практически полностью трезвым и адекватным (разве что более веселым и раскрепощенным), а вот красно-синий, как это называется, был уже совсем никакой. Голова сильно кружилась, чуть-чуть поташнивало, слабость такая сильная была во всем корпусе… так сложно было даже просто говорить. — Кажется, ты уже вдоволь расслабился, — широкая ладонь огладила спину колесника, остановившись в районе поясницы. — Домой хочешь? — Не-а, — посмеялся Орион, прижимаясь еще чуть теснее к бондмейту, теперь же сидя на его интимной броне аккурат своей. — Пойдем танцевать? Хриплый смех эхом отдавался в аудиосенсорах. Но в этот раз этот смех был еще и очень заразителен, из-за чего наэнергонившийся архивист тоже засмеялся, но менее громко, утыкаясь в крепкую шею лицевой пластиной. Так хорошо, но и не очень. А еще очень здорово вот так сидеть на Мегатроне. Когда он трезв, он себе такого не позволяет, никогда не позволяет себе сидеть вот так на бывшем гладиаторе, уж тем более никогда не позволял себе откровенно вешаться на пепельного и говорить ему всякие глупости, в основном, конечно, о своих чувствах и просто странных привычках. Только все равно было так прикольно сидеть с ним и говорить обо всем, что только вздумается и нет. А вот когда Мегатрон зачем-то поднялся на сервоприводы и его тоже поставил, историк невнятно простонал, сразу же роняя отяжелевший шлем на грудную броню партнера. Нет, не очень-то ему и хотелось сейчас стоять тут, прямо посередине помещения, пока на них смотрят оставшиеся посетители бара. Но был ли тут кто-то еще, помимо персонала и них самих? А эта музыка… для этого места она была совсем неподходящей. Это… это что — вальс?***
Тот самый день. Самый ужасный день для всей планеты. Да, сегодня не было стольких смертей, как некоторое время спустя — сегодня не умер вообще никто, но уж лучше бы умер, чем все это, чем война, что развернется во всем своем смертельном великолепии буквально через несколько дней. А если бы не сегодня, если бы не произошло то, что случилось брийм назад, войны не было бы вовсе. Не было бы стольких жертв, стольких разрушений и стольких увечий в Искрах каждого жителя планеты. Каждого жителя планеты, что остался жив… Произошедшее можно было рассматривать с двух строго противоположных друг другу позиций. Одни считали, что произошедшее во время выступления Мегатрона перед Высшим Советом Кибертрона, можно назвать амбициозными и жестокими планами по насильственному свержению старого строя и верховного органа управления, что можно было расценивать как предательство всей планеты. Для других все было совсем не так: Орион Пакс, шарков выскочка, вылез во время выступления лидера Десептиконов, все испортил, все отправил к Юникрону в выхлоп, уничтожил одним необдуманным действием все то, к чему так долго и старательно шли все «обманутые». И каждый из участников произошедшей ситуации был приверженцем одной из двух сторон. А сам красно-синий не видел ничего такого, не понимал, почему партнер столь резко вышел из огромного зала, где сегодня собрался весь Высший Совет. — Мегатрон, постой! Куда ты уходишь? — архивист выбежал вслед за высоким и крупным механоидом, схватив его за локтевой шарнир левого манипулятора, таким образом стараясь его задержать. — Что происх… Договорить он не смог. Мегатрон всегда был очень стремительным, очень резким и очень непредсказуемым для своего бондмейта. И сейчас он очень быстро полуобернулся, ударяя тыльной стороной ладони красивую лицевую пластину наотмашь. Орион отшатнулся, сразу же прижав свою ладонь к месту удара. Он… он не понимал, за что и почему пепельный его ударил. Он никогда не поднимал на него руки. Никогда! Но почему же и за что? Только еще через несколько нанокликов тот, кого буквально пять минут назад назвали следующим Праймом, смог заметить, что на него смотрит не привычная всем и вся оптика цвета голубого льда, а пылающие алым пламенем окуляры, в которых горела такая дикая и испепеляющая все на своем пути ненависть. Орион испугался. Он правда испугался! Он никогда не видел Мегатрона таким свирепым, таким злым и просто… ужасающим. Не бояться его просто не выходило и не вышло бы ни у кого… таким он никогда не был раньше, таким его и правда еще никто, наверное, не видел. Сам колесник точно никогда не видел. — Мегатрон, в чем дело?.. — Заткнись, чтоб тебя! — прорычал бывший гладиатор, теперь надвигаясь на того, кто предал его, кто влез не в свое дело, разрушил все его труды. Он и впрямь выглядел пугающе, как будто бы древнее зло, что стремилось к отмщению за давние обиды и ссоры, не испугался бы его лишь глупец. — Я не хочу тебя слышать и видеть, шарк возьми! Кто вообще просил тебя говорить?! Я взял тебя с собой не для того, чтобы ты мне все испортил, чтобы ты уничтожил весь мой труд! За каким шарком ты раскрыл свою пасть?! — Мегатрон, я не хотел… но… но все можно использовать во благо! Мы с тобой… — Забудь обо мне! Никаких «мы с тобой», ничего больше нет! Катись к Юникроновой дани, там будешь влезать без спросу в чужие дела! К оптике, кажется, подступил омыватель. Он ощущал такую сильную боль внутри, ему было так плохо… Вроде бы, только что все было так хорошо, они шли сюда, к дворцу Совета, рука об руку, улыбались, Мегатрон так тепло и крепко его обнимал, так мягко поцеловал его, смотрел с такой любовью, такой нежностью, а уже сейчас, кажется, готов был в клочья его разорвать, готов был убить и растоптать, уничтожить, но, вероятнее всего, единственное, что его останавливало — Искровая связь. Он не стал бы его убивать, ведь если бы он убил своего соузника, он мог и сам погибнуть. Последнее серебристо-пепельному было совсем не на руку, совсем не к месту. Скорее всего, только это сейчас и удерживало разгневанного Десептикона от столь серьезного поступка. А теперь бывший гладиатор оттолкнул от себя партнера подальше, собираясь снова что-то говорить, снова, возможно, хотел ударить. Такие рваные, дерганые жесты, такие грубые слова, такая ярость в каждом мельчайшем движении… Орион неосознанно стал пятиться назад, в то время, как Мегатрон все наступал на него, говорил что-то, чего Пакс не мог понять из-за собственных мыслей, странной сковывающей боли внутри, какого-то шума в голове… Эти окуляры… полыхающие злостью, испепеляющие все на своем пути. Ничего от той приятной и нежной льдисто-голубой оптики, от света которой любая тревога и страх полностью рассеивались, превращаясь в ничто, становились лишь мимолетными расстройствами. Что же теперь? Бешенное пламя ярости, ненависти и самой сильной всепоглощающей злобы. Неужели, такого механоида любил красно-синий? Всего из-за одной проблемы, что и проблемой назвать было сложно (Орион считал, что это наоборот было на руку: Совет изначально искал любую даже потенциально незначительную мелочь, чтобы зацепиться за нее, чтобы все повернуть против Мегатрона и вовсе отправить его на эшафот, а теперь Орион сможет защитить бондмейта, сможет не дать кому-то его устранить, убрать, но только почему же Мегатрон так отреагировал?), он так сильно злился, такое говорил, так делал? В чем же дело? Почему так? Мегатрон… всегда был таким, а он, Пакс, просто не замечал этого, будучи очарован им? — Мегатрон, прошу тебя, — красно-синий нерешительно, вздрагивая и напряженно вентилируя, коснулся наплечника партнера, каждым своим незначительным жестом стараясь успокоить гладиатора, заставить его перестать кричать, ругаться и злиться, но совсем не выходило, Мегатрон только ударил его по руке, отталкивая, а после вновь ударив его. — Я не хочу ничего слышать! — выкрикнул пепельный, со злостью сжимая кулаки и разворачиваясь. И тут же гладиатор наткнулся взглядом на серого сикера. В его оптике, что светилась злобой, загорелось что-то такое тяжелое, что-то такое… что и ему самому причиняло сильнейшую боль, что-то такое, из-за чего он свирепел еще сильнее. Ему было так… тяжело. Неприятно, больно. Он не хотел делать и говорить всего того, что делал, что говорил. Было противно из-за собственного поведения, злость на себя разрывала изнутри, что способствовало еще большему гневу с его стороны, еще более резким действиям и еще более неправильным поступкам, которые он никогда в жизни не совершил бы, будь он более или менее спокоен. — Мой Лорд, в чем дело? — Старскрим опасно приблизился, снизу вверх глядя на серебристо-пепельного, а после выглядывая из-за него и глядя на колесника, что выглядел сейчас таким разбитым, по его щеке стекала небольшая прозрачная капелька. На самом деле, крылатый был слегка даже рад раздору между этими двумя, но он не хотел такого, его несколько пугало такое состояние самого Мегатрона, еще и оптика… ужасающий алый цвет. — Мегатрон, прости меня… — Катись к Юникрону, — рыкнул гладиатор. И тут снова что-то его дернуло. Он схватил Старскрима за шею, поднимая его на уровень своей лицевой пластины и целуя его в губы. Снова резко, снова грубо, до энергона. Но больно было не столько самому сикеру, сколько тому, кто его целовал, и тому, кто смотрел на них со стороны. Так больно им обоим еще никогда не было, но… будет еще больнее. Намного больнее. — Что ты делаешь? — дрожащим голосом спросил колесник, отшатываясь еще дальше. — Ты… ты не такой! Прошу, перестань! Давай уйдем отсюда, пожалуйста, Мегатрон… Серебристо-пепельный замер. Он опустил шейную проводку серого, из-за чего тот чуть не упал, благо, успел ухватиться за броню Десолидера и устоять на сервоприводах. А после он пугающе-медленно обернулся к бондмейту, сделав шаг к нему. Массивный серебристый шлем наклонился на бок, а пылающая оптика смотрела так холодно-безразлично, что по корпусу прошлась статическая дрожь. Этот взгляд… Мегатрон словно бы смотрел в самую Искру через оптику. Смотрел в Искру, прожигая ее насквозь, выжигая из нее все, что только можно, превращая ее во что-то такое… пустое, бесчувственное, сухое. Но пока что в Искре Ориона Пакса еще было что-то, что не давало окончательно перестать что-либо чувствовать, это что-то — надежда. Она еще не умерла, она еще была жива, ведь надежда умирает последней… Серебристо-пепельный сильно сжал наплечник архивиста, оставляя на нем сильные вмятины от своих крепких и острых когтей. Оптика в оптику. Полный боли и страдания взгляд против полного злобы и боли. Голубые линзы против алых. Это лишь начало, но скоро, совсем скоро, это будет вечным противостоянием, которому не будет конца и края. — Я хуже всех, кого ты знал в этой жизни, — прохрипел Мегатрон еще более низким и страшным голосом, чем ранее. А клик спустя он снова оттолкнул от себя будущего Прайма, уходя. И сейчас бывший гладиатор уже не обращал внимания на все, что там кричал и говорил Орион, не оборачивался, не смотрел на него. Рычал, сжимал кулаки, стискивал дентопластины, но молчал. Старскрим пытался что-то говорить, прикасался к своему Лорду, пытался всеми силами обратить его внимание на себя, но это было… просто невозможно. Нереально. Мегатрону было плевать на все и всех. Искру словно сжимали прямо внутри ее Камеры, давили, разрушали… но все это делал он сам. Вся боль была создана им самим, все это — его. Его личные персональные плавильные ямы для собственной души…***
Война. Самая долгая, самая жестокая, кровопролитная, ужасная. Ничего хуже этой войны Кибертрон еще никогда не видел. Хотя, чего уж там? Вселенная никогда не видела ничего хуже. Это было не противостояние двух существ, таких, как Праймас и Юникрон, где не было никаких жертв, все начиналось и крутилось вокруг двух Первых существ, эта война была настолько ужасным событием, что никто и никогда даже близко не поверил бы в то, что такое может вовсе быть. Счет жертв никто уже давно не вел — не было смысла, ведь с каждым днем погибших становилось все больше и больше. Остановить ее было практически невозможно. Для того, чтобы остановить это безумие, было нужно лишь одно — уничтожить главного ее разжигателя. Но кто сможет это сделать? Проникнуть в его крепость никто не мог, никто не мог подобраться к нему, чтобы сделать это, а на поле боя Мегатрон был… был тем, кто заведомо превращал любой бой между Автоботами и Десептиконами в бойню, после которой в живых оставались лишь единицы, да и то через раз. Тот, кто должен был стать Праймом, был еще не столь умелым воином, скорее… строго наоборот. У него плохо получалось сражаться, а Мегатрон исключительно из соображений собственной безопасности не наносил ему сокрушительный удар. Не было гарантии, что он станет тем, кто не погибнет, если второй партнер будет убит. Но виделись они исключительно на поле брани. Это, конечно, если не считать моментов, когда они видели друг друга на разных записях. Так… шарково больно было каждый раз видеть друг друга, не чувствовать их близость, не чувствовать связь. Но один из них и близко не собирался менять свои планы, не собирался сдаваться, проигрывать. Он уничтожил Совет, уничтожил все, что мог и все, что хотел, но так и не останавливался. Казалось бы, всего, что он собирался достичь, он достиг, но от чего же не останавливался? Теперь это было чем-то за гранью понимания архивиста. Ну, то есть… того, кто был одним из тех, кто управлял сопротивлением Автоботов. Да, у него не очень хорошо получалось, но он учился, он делал все, чтобы помогать, чтобы завершить войну. Военные действия постепенно отравляли планету изнутри. Паксу пришлось отправиться к ядру Кибертрона, где… Праймас даровал ему Матрицу Лидерства. И после этого он наконец стал Праймом. А его Искра… утратила что-то. Он все никак не мог понять, что именно, но не особо и думал над этим, у него было много других проблем и забот, таких как, например, ведение войны, забота о своих солдатах. И теперь во время сражений он показывал весьма неплохие результаты. А еще он больше не чувствовал того тягостного ощущения в Искре, что преследовало его все прошедшие ворны боевых действий… То, что утратила Искра Оптимуса Прайма, было самым важным, это было тем, что потерять колесник боялся сильнее всего в своей жизни, а потеряв это, он и не понял — что-то новое поспособствовало тому, чтобы не осталось ничего из прошлого, чтобы не было ясно, что же он потерял, без чего остался. Он потерял связь с тем, кого любил больше всего и всех на свете. Теперь по отношению к Мегатрону он чувствовал лишь… тяжелое разочарование. А вот Мегатрон… во всех красках ощутил то, что их связь перестала существовать. Почувствовал физически, почувствовал морально, почувствовал всем своим естеством то, как Искры оказались буквально оторваны друг от друга, как связь просто исчезла, растворилась, перестала существовать как таковая вовсе. Его ломало, жгло изнутри, кристаллик Искры немного треснул в тот самый миг, когда узы оказались разорваны окончательно. Он бился в агонии, падал на пол, ударялся шлемом о стены и пол, кричал, царапал все вокруг себя, включая и свой корпус тоже, рычал, сжимался от дичайшей боли, не мог пошевелиться и все с самого начала. И так снова и снова, и снова, и снова, и снова… казалось, этому аду не было конца и края, эта боль не прекращалась ни на мгновение. Было ощущение, точно прошла вечность. Но прошло всего три клика. За эти три клика в тот день он испытал настолько сильную боль, что не мог подобрать ни одного сравнения, ни одного описания всей той страшной агонии, что перенесла его Искра. И после того, как все это прекратилось, ему ничуть не стало легче. Ни на одно мгновение, лишь строго наоборот. Но с тех пор боль была не физической, а исключительно моральной. Моральная боль делала свое дело. Бои становились все более и более тяжелыми, суровыми. Мегатрон не останавливался ни перед чем. А Оптимус Прайм стал тем единственным, кто мог ему противостоять должным образом. Теперь каждое сражение двух армий заканчивалось тем, что двое механоидов, что когда-то без памяти любили друг друга, всеми силами старались друг друга убить, кружились вдвоем в смертельном танце, совершенно не таком, в каком они кружились тогда, так давно. Как странно, как тяжело, как больно… неужели, любовь может обернуться чем-то настолько… противоречивым? Тяжело поверить. И так… до бесконечности. Точнее нет, не так, совсем не так. Все эти битвы, сражения, потери, боль, все это никак не могло остановиться. Но было остановлено в одно мгновение, так, словно это было так легко, так просто, словно бы легче и проще этого ничего не было. Столько ворн они шли к победе, столько ворн они (как Оптимус Прайм, так и Мегатрон) стремились к тому, чтобы завершить войну, а принести победу одной из сторон смог тот, от кого этого ожидали меньше всего. И убить того, кого не мог убить даже Прайм, смог убить всего лишь какой-то разведчик. Так… глупо. Но почему-то… после смерти Мегатрона внутри вновь появилось странное чувство. То самое необъяснимое чувство потери, что и в тот день, когда он получил Матрицу Лидерства. Но только оно так и не проходило, сколько бы времени ни прошло. Он очень долго из-за этого переживал, страдал. Ровно до того момента, когда он увидел вновь живого Мегатрона. Это стало каким-то странным, потрясающе сильным облегчением. Но долго наслаждаться этим не было совершенно никакой возможности: он отдал свою жизнь ради того, чтобы на их планете вновь появилась жизнь. Но вот он вновь вернулся. Вновь сражался, как это в шутку называется, за мир во всем мире. Да только его миссия теперь была выполнена, а чем еще заняться тому, чье дело уже сделано? Верно, заняться тем, что было нужно и интересно ему самому. После возвращения он… снова стал ощущать то чувство невосполнимой потери. Снова в Искре проснулись те тягостные чувства, которых Прайм уже и вспомнить не мог толком. Прайм — не мог. А вот Орион Пакс, если бы он остался самим собой с того самого момента и до сегодняшнего, никогда бы не забыл этих чувств, не смог забыть их причину, не смог бы забыть того, кто подарил ему и самые лучшие моменты в его жизни, и самые ужасные тоже. Но Оптимуса Прайма Матрица Лидерства избавила от большинства воспоминаний о Мегатроне, осталось только то, что наставило бы Прайма против лидера Десептиконов. Да, что-то хорошее тоже все-таки осталось, но этого всего осталось настолько мало, можно считать, что вовсе не осталось. А сейчас еще какая-то часть воспоминаний к нему вернулась. Он вспомнил о том, как им было хорошо друг с другом, как смотрел раньше на это чудовище, что чувствовал рядом с ним, как радовался его возвращениям домой… но, вместе с тем, он прекрасно помнил и понимал, что этот механоид был виновен слишком во многом. Он сделал слишком много зла, слишком много плохого, ему нельзя было всего этого прощать, нельзя было забыть всего того, что он сделал. Он же сам в тот день его отталкивал, старался отогнать от себя, отправить куда подальше, делал так больно, как только мог. Только сейчас Искра снова вспомнила все это, все счастье, всю боль. И этот чуть ли не смертельный коктейль вынуждал всеми силами стремиться туда, к тому, кто был основным ингредиентом этого коктейля. Мегатрон был тем, кого ненавидел каждый, но Оптимус Прайм… всегда сомневался в том, что он заслуживает ненависти и смерти за все то, что он творил. Прайм считал, что каждый поступок пепельного — поступок того, чья Искра была разбита и сломлена. Да, он был сильнее многих, во всех смыслах и отношениях был сильнее многих, но внутри он давно был сломан, куда более давно, чем когда они с Орионом Паксом столь плохо расстались, задолго до того, как все это произошло. По убеждениям красно-синего колесника, было неправильно держать зло на того, кто творил ужасные вещи из-за собственной слабости и боли. Он был виноват, бесспорно, но наказание для того, кто потерял все внутри себя, будет бесполезно, принесет только еще большее зло в его Искру, заставит его стать еще более жестоким, еще более озлобленным и еще более… потерянным. Допустить этого было нельзя, хотя навряд ли у него что-то получится столько времени спустя. Пепельный выглядел настолько отстраненным и холодным, словно он был давно мертв. Оптика не горела. Его лицевая, практически до неузнаваемости изменившаяся после восстания Юникрона, была слишком спокойна, была такой, словно бы теперь на ней никогда не отражалось никаких эмоций, никаких чувств, ничего. Просто пустота. Боль. Да, точно, в этих словно опустевших, когда-то невероятно прекрасных, чертах все еще было видно боль. Так глубоко и так сильно в его лицевую въелась боль, которая была слишком старой, слишком древней, но настолько сильной, что от нее ему никогда не избавиться. Свет далеких звезд мягкими бликами лежал на этих строгих линиях фейсплейта, совсем немного сглаживая их, лишь ненадолго осветляя, ненадолго делая мягче. Мегатрон, казалось, полностью абстрагировался от всего мира, сейчас даже не замечал того, что кто-то стоит в нескольких метрах от него. Или замечал, но не собирался показывать этого. А вот его оптика медленно загорелась. Алая, но безумно холодная. Безразличие, холодность, но вдруг, как только тонкое кольцо чуть более светлого фокуса линз сфокусировалось на красно-синем, в этом ледяном взгляде появилось что-то теплое, что-то мягкое, стыдливое… вина. Да, точно, чувство вины тоже было в этом взгляде. И это чувство было слишком сильным, горячим. Таким горячим, что этот ледяной алый взгляд точно растаял. На отстраненной лицевой пластине, на которой до этого не было совсем ничего, кроме спокойствия и полной отстраненности, появилась целая гамма эмоций. Сожаление, отчаяние, страх, та же боль… ни единой капли того, что Оптимус видел раньше, много ворн назад. Не было злости, ярости, ненависти, обиды. Он точно сожалел о том, что произошло слишком давно. — Оптимус… сколько времени прошло? Еще более хриплый, еще более низкий голос. Как же он изменился. Но… он был тем же механоидом. Если вновь вдохнуть в него жизнь, он снова станет тем превосходным существом, что похоже на древнего Бога. Да, даже сквозь все эти вековые усталость от жизни и сожаление обо всем на свете, в нем можно было увидеть все того же великолепного гладиатора, что мог сделать все мыслимое и немыслимое. Черт, Прайм никогда не думал об этом механоиде так, никогда не обращал внимания на то, каким он был раньше, каким стал, что было у него внутри и как. А сейчас он смотрел на него и просто не мог поверить в то, что никогда не замечал в нем такого великолепия. — Много, — колесник сделал шаг вперед, затем второй и третий. Между ними оставалось чуть меньше метра. — Что бы ты хотел сказать мне? — Многое. Что бы ты хотел услышать сначала? Все было так медленно, так… словно бы они оба слышали друг друга через какую-то пелену. Отвечали, глядя друг на друга, не сразу. Длинные, очень длинные паузы между их ответами друг другу. Клик, полтора, два… так странно. Да только все равно они продолжали так медленно говорить, совсем не сразу. Вообще, словно бы весь мир вокруг замедлился, перестал куда-либо и как-либо спешить, просто затормозив. Но они были и не против, было очень приятно совсем абстрагироваться от мира, теперь они были… снова только вдвоем. — Ты не скажешь мне того, что я хочу от тебя услышать. — Почему же ты так думаешь? — Потому что ты, это ты. Ты никогда не просишь прощения, Мегатрон. — Ты хочешь, чтобы я извинился перед тобой? — крупный механоид немного опустил шлем, но ощутил на своем плече чужой манипулятор, сразу же вновь медленно поднимая голову и глядя в голубую оптику бывшего соузника. Глупо будет просить прощения после того, как ему на это «намекнули», но… плевать. Почему нет? Никому не мешает немного глупостей. К тому же… пора прекращать выжидать чего-то и просто идти навстречу. Красно-синий уже сделал первый шаг к нему, значит, самое время и самому перестать вести себя, как упертый баран, сделать ответный шаг и завершить все эти расприи. — Я очень сожалею обо всем том, что произошло тогда и что происходило позже. Если ты сможешь, то… — Смогу, — кивнул Прайм. На его губах появилась мягкая и нежная полуулыбка. — Мегатрон, почему ты тогда так поступил? — Потому что я, как ты и говорил, пленник собственных извращенных иллюзий, помнишь? — Помню, — кивнул Автобот, теперь положив доселе свободную ладонь на шею бывшего лидера Десептиконов, но уже через клик он легким движением снял с его головы тяжелый боевой шлем, откидывая его на землю. Тонкие антенки остались такими же, как и тогда, давным давно. А серебристый механоид и не подумал как-то негативно на это реагировать, так и продолжил стоять возле него. Мегатрон чувствовал себя очень странно. Вроде бы как, Искра трепетала от радости, он был очень-очень рад видеть Прайма столько ворн спустя, больше не считая его своим врагом и чувствуя то же в ответ, но была такая жуткая неловкость, так странно это было, после всего того, что было между ними, снова смотреть друг на друга без ненависти и злобы. Возможно, конечно, было не очень правильно все это, возможно, было рано, но… пепельный немного наклонил голову, прикоснувшись своей щекой к манипулятору колесника, что лежал у него на плече. — Но… я правда очень жалею обо всем… — Это все было очень давно, Мегатрон. Теперь это уже не имеет такого значения, как раньше, прошлое не изменить, как бы сильно ни хотелось. Хранитель Матрицы Лидерства прикоснулся к щеке гладиатора, огладив ее большим пальцем. Он так никогда не делал, но всегда хотел, даже после того, как стал Праймом. А теперь смог сделать и сделал. — Меня зовут не так. Красно-синий, как бы сильно ни хотел сохранить спокойствие на лицевой пластине, сделать вид, что все в абсолютном порядке, не смог. Он вспомнил, как пепельный обещал ему сказать свое настоящее имя, как они танцевали вскоре после этого. Он вспомнил и уговор, в котором лидер Десептиконов пообещал ему назвать свое имя после того, как пройдет ворн с момента заключения союза Искр. Прошло больше ворна, так что… А сейчас Оптимус Прайм тихо усмехнулся, широко улыбнувшись. Так весело и тепло внутри стало… — Мегатрон… как тебя зовут?