i.
Алек смотрит на собственное предплечье, как на чужое. Пальцем ведет по свежему следу; готов ведь поклясться, что еще вчера его здесь не было. Большая часть шрамов приходится все равно на спину, потом на руки, кое-где на бедрах — почему-то ассоциации с суицидниками — и все. На предплечье след первый, если не единственный. — Не знаю, — продолжает Изабель начатый Джейсом разговор, — у меня несколько небольших на коленках. Причем настолько незаметные, что я вообще не уверена, что это из-за моего соулмейта. Может, просто с детства остались. И все. Либо я нарвалась на тихоню, либо ему лет тринадцать, либо вообще не существует. Она жмет плечами и улыбается, кофе наливая себе в чашку. Джейс говорит: — У меня на лопатке появился новый след. Хотя в целом не больше четырех или пяти. Алек взгляд на парабатая поднимает и пальцы с собственного предплечья убирает. — Готов поспорить, что у твоего соулмейта все тело в отметинах. Вместо ответа довольная усмешка; а Изабель напрягается, уже готовая встрять в ссору, если та появится. — У тебя что нового, Алек? — спрашивает Джейс, а тот только рукав толстовки одергивает, опуская ниже. — Неважно. И хмурится, замыкается. Ему все эти разговоры изначально не по душе. Обсуждать это с братом и сестрой почему-то кажется максимально глупой затеей. А еще — самую малость — унизительным чем-то. — У него очень любвеобильный соулмейт, это точно, — подтрунивает Изабель. Алек переводит на нее тяжелый взгляд, но ничего не говорит и никак не комментирует. Не указывает, что это не ее дело. Лишь спустя несколько минут, когда разговор уже исчерпывает себя, отзывается коротко: — Моему соулмейту нет до меня дела. Мой соулмейт просто меня не ищет. — Это все неважно, — успокаивает его Изабель, пальцы в волосы ему запускает и чуть треплет за пряди. — Я вот тоже своего не ищу и считаю, что эта чертовщина ни к чему не обязывает. Знаешь, как весело было вчера в клубе?ii.
Шрамы на собственном теле становятся привычными. Алек не считает их намеренно, просто не хочет знать, как много человек разделяет его от того самого. Сколько губ было перецеловано, сколько оргазмов получено — вся статистика у него на коже. Их никакими рунами, никакими мазями не свести. А он бы свел, хотя бы часть. Просто для того, чтобы не чувствовать на себе сочувствующие взгляды тех, кто уже нашел своего соулмейта. Тех, у кого соулмейт не пускается со скуки во все тяжкие. Он не ждет. Порой даже кажется, что он не хочет знать, кто именно этот человек. Или нефилим. Нежить. Неважно. Алек уверен: кем бы тот ни был, сам Алек будет ему уже не особо нужен, даже если они когда-нибудь и найдут друг друга. Живут же другие как-то, просто плюют на всю эту херню с соулмейтами и живут. Ему двадцать два, ему о карьере думать надо, о том, чтобы получить достойную должность и имя семьи не опозорить. А не о глупостях вроде соулмейтов. Он смотрит на собственную сестру и думает, что Иззи поступает правильно. Не ждет, не надеется, просто живет своей жизнью. Иррационально только почему-то благодарит ее соулмейта. У нее слишком красивое тело, чтобы портить его всеми этими шрамами. И если где-то там ее соулмейт заботится о ней, даже не зная о том, кто она такая, он просто ему благодарен. Изабель красивая, с детства такой была. И Алеку почему-то это кажется естественным. Само собой разумеющимся; именно так ведь и должно быть всегда. Он просто не представляет, что у нее могла бы быть такая же спина, как у него. Такие же следы, как у него по всему телу. Это правильно. Так и должно быть.iii.
Все прекращает быть какой-то глупой игрушкой для дураков, когда Джейс хлопает его по плечу, заходя в тренировочный зал и говорит: — Знаешь что? Вчера я целовался с Клэри, потом не только целовался, — и когда Алек морщится, быстро переводит тему, — короче, если к сути, то у меня ни одного нового следа. Ни малейшей царапины. Я спросил у нее. И что ты думаешь? Тоже. Он в ответ только плечами пожимает. — Думал, ты в эту херню не веришь. — Не верю, — отзывается Джейс, скидывая толстовку, и тянется за эластичными бинтами, чтобы замотать костяшки на ладонях. — Но факт есть факт, я ее нашел. И она чертовски горячая. — Отвратительно, — коротко комментирует Алек. Он несколько раз укладывает Джейса на лопатки в спарринге, тот едва не разбивает ему нос от совсем не тренировочного удара. Но почему-то спустя несколько часов мысли из головы никуда не испаряются. Он снова вспоминает о всей этой чертовщине. И когда вечером решает поговорить об этом с сестрой, то ловит ее уже в коридоре — накрашенную, на каблуках и в одном из этих слишком коротких платьев, в которых она всегда ходит в клубы — и понимает, что разговора не получится. Она губами его в щеку чмокает, игнорируя все его «не надо, Из», и пальцем оттирает след. — Не бери в голову, Алек, — продолжает повторять. — Даже если ты так и не найдешь своего соулмейта, хуже твоя жизнь не станет. И если уж честно, то это не ты что-то теряешь, а он. Потому что ты просто замечательный. Ее слова не спасают. От этих слов остается только пустая дыра, а стук ее каблуков в пустом коридоре резонирует где-то в самом мозге. Той ночью он находит на спине еще один шрам, на этот раз практически на плече уже. Где бы ни был его соулмейт, он точно проводит время просто замечательно.iv.
Он не особо помнит, как так получается. То ли ранение во время рейда, то ли просто неудачная тренировка, но Изабель вызывается помочь обработать ему рану на лопатке. — Ты сам не справишься, большой брат. Хватит уже строить из себя героя. — Только потому что ты врач, — все же соглашается он. — Ну конечно, — отзывается она с этим хитрым выражением лица. Идея кажется откровенно херовой в тот момент, когда он понимает, что просто сидит перед ней без майки, а она там замерла, кажется. И когда оборачивается через плечо, Алек понимает, что он совершенно прав. Изабель кончиками пальцев невесомо прижимается к шрамам на его спине и губы поджимает. Жалость. Он видит у нее на дне глаз эту жалость. На секунду кажется, что у нее глаза слезятся, но потом она моргает несколько раз, а он цедит: — Нечего меня жалеть. Я не какой-то калека, ясно? Изабель кивает часто-часто, беззвучно практически говорит: — Прости. Ладонью снова по спине его гладит, а потом принимается все же за рану. Они сидят в этой тишине, что давит на уши ужасно просто. Так, что глушит, что становится не по себе. Ровно до тех пор, пока она первая не прерывает эту тишину, уже забинтовав почти рану. — Пройдет через пару дней, и… — и замолкает. — Что, Изабель? Она время тянет, его это раздражает. Он не хочет к себе такого отношения просто потому, что его соулмейт хер на него клал. — Что? — повторяет. — Давно у тебя появился последний? — вдруг спрашивает она, причем практически тараторя, сливая слова в одно длинное слово. Алек кивает ей в знак благодарности, майку уже натягивает, когда поворачивается к ней лицом. Изабель в глаза не смотрит, по рукам его взглядом — он видит. Видит слишком явно, во взгляде читает, что она думает о том, сколько же их там еще. И он почему-то отвечает на этот вопрос. Говорит: — Вчера. Больше вопросов она не задает. Только бросает короткое «поправляйся» прежде, чем выйти из его комнаты. Ни в этот вечер, ни в ближайшую неделю ни одного нового шрама у него не появляется.v.
Он находит его. Мысль безумная, но почему-то кажется такой правильной. Потому что у Магнуса взгляд обволакивающе-заботливый, руки теплые и с ним хочется просто орать с Эмпайра о том, насколько его разрывает от всей той бури эмоций, что творится в голове. Алек понимает, что находит его, когда на одном из свиданий Магнус признается, что у него было столько любовников и любовниц, что он уже и не помнит. И Алек совершенно не из тех, кто верит во все эти сопли и романтичные истории, но он ничего с собой поделать не может — просто вспоминает все то бесчисленное множество шрамов на своем теле. Они не говорят о соулмейтах. Он обходить эту тему пытается. Просто пытается со всей бурей эмоций разобраться, понять самого себя; напомнить себе, что вся эта теория с соулмейтами ведь его ни к чему не обязывает, да и сколько было случаев, что соулмейты становились самыми близкими друзьями, взаимно игнорируя все те шрамы на телах, как и их избранники. В этом мире, увы, шрамы есть у всех. Просто у кого-то больше, а у кого-то меньше. На теле Магнуса он находит три шрама. Далеко не сразу, лишь тогда, когда они как-то вечером лежат в кровати. Один на животе, другой на внутренней стороне локтя и последний на тазовой кости. Всего три. Мало; ровно столько, сколько и должно быть, если это и правда его соулмейт. — Не смотри так на эти следы, Александр, — у Магнуса даже тон бархатистый, но это никак слова не смягчает. — Он умер лет двести назад. Сто восемьдесят девять, если быть точным. Но иногда точность бывает лишней.vi.
У него в голове куча вопросов остается, когда он возвращается в Институт часов в семь утра, если не раньше. Каша дикая, ощущение собственной наивности и полного идиотизма. И он понять не может, от чего именно. То ли от того, что он так и не нашел своего соулмейта, то ли от того, что это не Магнус. Поток из мыслей прерывается тогда, когда на него в коридоре, в тупике между их комнатами, налетает Изабель. И Алек ловит ее непроизвольно, а она руки его отпихивает. — Уйди, — говорит. — Уходи, пропусти меня. Он понимает, что у нее с голосом что-то. — Мне нужно в общую ванну. Там другое зеркало. У нее голос по интонациям скачет, звучит несколько истерично, она вырваться пытается. Плачет. Она плачет, Алек замечает это совершенно неожиданно для себя. Выпускает ее, только она почему-то шаг назад делает. И то, что он замечает, — нет, быть этого не может. Просто не может. — Из, подойди ко мне, — он просит спокойно, даже размеренно. Она взгляд на него волком поднимает и головой отрицательно мотает. У него волосы от этого жеста колышутся, и след становится еще заметнее. Изабель руки на груди складывает, к себе их прижимает и пройти, протиснуться мимо него пытается. Алек за руку ее к себе тянет. Она головой отрицательно мотает. — Не могу поверить, — сипит, говорит тихо. — Я просто не могу поверить. И этот ее голос кажется ему таким жалким. Он волосы ей за спину убирает и видит глубокий шрам четко на шее, чуть слева. Так, будто бы ей кто-то пытался вскрыть глотку. С поправкой на то, что тогда это можно было бы исправить рано. — Правда красиво, да? — едко спрашивает она. — Он ненавидит меня, видимо. Изабель отпихивает его в сторону и сбегает по коридору буквально. Он так и остается стоять, смотря ей вслед. Картинка как пазлом собирается, он до последнего верить отказывается. В коридоре так и провисает никем не услышанное, тихое: — Ты знала? Никого нет только, никто не отвечает. Алека обухом по голове осознанием: его соулмейтом всегда была его сестра. И эта инфантильная влюбленность стоила ему ее идеальной кожи.