Новогоднее проклятие

Чимину было всего пять, когда его постигло первое разочарование. Давайте будем честными, сложно заслужить кармический пинок, когда, максимум, виновен в том, что ботинок правый с левым путаешь с завидной регулярностью. Вот и Чимин, кладя руку на сердце, был совсем не виновен, доставая из коробки под елкой костюм Микки Мауса, а ведь хотел нарядиться волшебником. Хотя некоторые невысказанные претензии остались и к родителям: ну кто, скажите, кто в здравом уме оденет своего ребенка мышью, а то и крысой – кто там в шорты Микки Маусу заглядывал? Не исключено, что до желаемых двух метров Чимин так и не дорос именно из-за того рокового вечера. Вместе с верой, что все желания обязательно исполняются, закончилось и волшебство праздника. Чимин не параноик, дальше больше. Ему семь, и на тренировке по хоккею ему ломают ключицу. Хотя тут опять к родителям возникает вопрос, потому что… ну… где Чимин и где хоккей! В десять он решил, что стоит заесть стресс, а потом радостно вскочил в новый год возможностей и открытий прямо на фаянсовом друге. В тринадцать – вместо совместной поездки с одноклассниками на лыжах, бабушка тискала его за щеки все каникулы. А в семнадцатый канун Нового года вообще произошло непоправимое: в квартиру по соседству въехала семья Чон Чонгука! И если раньше можно было запереться в комнате и переждать недельку черную полосу, то Чонгук мельтешил перед глазами триста шестьдесят пять дней в году. Праздничных и не очень. Чимин ненавидел его в каждый из них. Как уж тут не объявить протест? Чимин бойкотировал зимние праздники двадцать один год из своей двадцати двухлетней жизни, по секрету сказать, первые несколько лет помнил он довольно смутно, но для красивого счета добавлял и их. Тем оглушительней стала победа Тэхена, когда под натиском лучшего друга Чимин сдался, давая празднику второй шанс, который тот явно не заслуживал, но что не сделаешь ради дружбы, которая, кстати, второго шанса не заслуживала тоже, просто Тэхен все никак первому не позволял закончиться. Поэтому все, что остается Чимину, кивать головой и бубнить себе под нос, что именно потому он и ненавидит новогодние чудеса, по причине их с Пак Чимином неслучания. Кто знает, может, у них темпераменты разные или знаки зодиака несовместимые. Но в этом году Чимин предусмотрел все, что мог: ни одна праздничная песенка, ни яркий огонечек гирлянды не смогут застать его врасплох. Он даже нашел губы, которые можно будет поцеловать под последний бой часов в уходящем году. Правда, зануда Джиху, староста их группы, никогда не был эталоном бойфренда, зато с регулярной стабильностью приглашал Чимина в кино, когда другие почему-то не понимали своего счастья. Даже уговаривать на полумеры себя не пришлось, ведь губы Джиху гораздо приятней целовать, чем мягкую игрушку. Чимин не пробовал… ну, может, однажды. Правило трех секунд, когда не считается. И уж тем более приятнее, чем Тэхена, который благородно заявил, что если лучший друг опять останется «вечно молодым и вечно пьяным», то может воспользоваться его губами. Чимин забегает в подъезд, скользя подошвами, толкает тяжелую дверь, расставляя набегу мысленные галочки напротив пунктов, которые уже успел предусмотреть. Ахтунг! Новый год через неделю. Губы – есть, в смысле, парень есть. Игнор Тэхена, который каждый год предлагает отсыпать новогодних чудес – есть, хотя это несложно, у Чимина и в другие времена года много практики в данной области. Родители обезврежены рождественским отпуском и отправлены в путешествие на снежные склоны Швейцарии, с ними мучиться Чимину предстоит позже, когда станет листать бесконечные фотоснимки. Учебный год проходит вполне гладко: тут праздники не при чем, просто кое-кому следовало больше стараться в течение минувших семестров, но без задолженностей и на том хорошо. Чимин выуживает вибрирующий смартфон из заднего кармана джинс, когда кричит, чтоб в лифте, дверцы которого начинают закрываться, его подождали. На работе, опять же, у Чимина все в порядке, теперь по прошествии месячной стажировки, жизнь устаканилась, и он больше не безработный студент, поедающий рамен в каждый прием пищи. Ну, только если по желанию! Чимин на последних секундах успевает впихнуть в узкую щель лифта ногу, а пока дверцы вновь медленно открываются, пробегает глазами по смс. «Сообщаем, что вы сокращены по причине пятой, указанной в трудовом договоре…» Ну, началось! В этот момент дверцы открываются, и старенькую кабину лифта хорошенько встряхивает, Чимин не удержавшись, влетает в нее, упираясь лицом в пушистые ветки ели. Проклятый Новый год! Вот нельзя было слушать Тэхена, теперь вся жизнь под откос. Уволен после рабской стажировки в угоду сну и молодой жизни, которая, между прочим, не была бурной именно по этой причине. Чимин верил в проклятие Нового года, поэтому и в это поверить не составляло труда. А самое подлое – выбранное время! Ничего стоящего в нынешний аврал найти не предвидится. Пусть говорят, что не в деньгах счастье, но Чимину без них, как-то, счастья нет. За переживаниями, что снова пришлось выйти на тропу войны, Чимин и не заметил, как оторвал пару веточек с пахучей ели. А еще не заметил, как эта пара веточек в ногах сложилась почти до колена, пока из гущи колючек не сверкают враждебно глаза. Чимин потирает и прижимает к груди отбитую ладошку. - Ты мое дерево не порти, не для тебя росло и себя хранило, браконьер! Ну, вот, как и предсказывал: проклятие в действии – Чон Чонгук! И чтоб правильно понимать масштабы катастрофы, нужно знать, что Чимин Чонгука ненавидит чуть меньше, чем Новый год, но больше, чем костюм Микки Мауса. Если бы о них, например, слагали легенды – хотя вот с какой радости? – но если вдруг, то один непременно лед, а второй точно пламя. Причем их случай осложнялся тем, что, совершенно очевидно, оба бы захотели стать либо льдом, либо пламенем. Чимин и Чонгук, словно с разных планет. Если Чонгук высокий и плечистый, то Чимин только думает, что он высокий и плечистый. Чонгук брюнет, а Чимин вообще-то тоже, но красит корни каждые две недели. Чонгук любит собак, а Чимин – кошек. Чонгуку хватило всего лишь появиться в их школе, а позже и в университете, чтоб люди вокруг удивлялись тому, насколько он славный мальчишка, Чимину же пришлось вырывать общественное внимание зубами. Если Чонгук бам-бам, то Чимин – бум-бум. Но главное их отличие состояло в том, что Чимин ненавидел зимние праздники, тогда как Чонгук был от них без ума. Чимину хочется кричать о том, что Чонгук – последний человек, которого он должен был встретить, если бы проживал нормальную жизнь, а не проклятую гирляндами и новогодними гимнами, причем настолько громко, чтоб где-нибудь на вершинах Гималаи доносилось глухое «гук-гук-гук». Но вместо этого он решает поступить куда более изощренней: Чимин расплывается в ехидной усмешке и медленно отрывает от елки, которая уже успела изрядно поредеть, еще одну ветку. В следующий раз, когда двери лифта открываются, и у их общей соседки по лестничному пролету отвисает челюсть, было бы неплохо вспомнить, по какой именно из причин Чимин сидит верхом на Чонгуке, пытаясь, если и не оторвать ему нос, то хотя бы сделать существенный вклад в костюм Рудольфа, на простого-то оленя, чертов Бэмби, и так похож, но тот не сдается, сжимая его бедрами в каком-то причудливом захвате. Нынче единоборства уже не те. У Чонгука вроде даже пояс какой-то имелся из разряда единоборств на «до», но еще ни разу ему не удалось одержать верх. Чимин поднимается на ноги, медленно отряхивается от елочных иголок, разгребает ногами ветки, склоняется в приветствии соседке и гордо удаляется к себе в квартиру. Вот как после такого любить праздники? *** До Нового года шесть дней. Время, когда люди начинают подводить итоги и взвешивают плоды проделанной работы. По крайней мере, так говорит Хосок, который пару дней назад вернулся в Сеул, и с которым Чимин теперь спешит на встречу. Но привязанность к другу и даже очевидный факт тоски по нему по причине учебы за границей не позволяют ему согласиться с выводами хена. Только глупые люди подводят итоги! Можно подумать, когда стрелка сделает двенадцатый оборот, закончится вся жизнь. Или, может, они рассчитывают, что обнулятся, им простят грехи? Да как бы ни так, просто всему прибавится еще один год. Вот и огромной дворняге, которая уже как неделю прибилась к их двору, праздник не кажется чем-то удивительным, оно и понятно, когда живешь на улице. При виде Чимина собака виляет хвостом и даже старается подойти, выражая всем видом дружелюбие, хотя он всего-то пару раз покупал ей хот-доги. Не исключение и сегодняшний день, позволить оставаться на улице, где градусы играют в «упал, отжался» еще и голодным, совсем как-то не по-человечески, с той лишь разницей, что теперь необходимо соблюдать осторожную субординацию, держа пришедшее в исполнение проклятие в голове. Чимин кидает рыбный пирожок, купленный еще с утра, на расстояние добрых двух метров, а сам торопится в противоположном направлении. Как замечает – будь он неладен – Чон Чонгука, идущего широкими шагами своими длинными ножищами чуть впереди. Чимин искренне не понимает, когда ровняется с ним плечом, за что судьба так его ненавидит. Чонгук же повсюду, с тех пор как у них начали проклевываться первые волоски в бородке, причем, к стыду Чимина, у них обоих одновременно. Дома, в университете, на улице – да этому нет конца! Так этот гаденыш еще и в компанию к нему затесался, сначала завербовав Тэхена своей кроличьей улыбкой (самому Чимину внимание лучшего друга пришлось добиваться, колотя того игрушечным грузовиком по голове, пока Тэхен не сдался. Может, поэтому они со времен детского сада дружат), а после и Хосока - растерянным и туповатым видом, когда записался следом за Чимином в их школьный танцевальный клуб, после чего его уже было не выгнать. Все разом решили, что из Чонгука выйдет очаровательный макнэ в их компании. Все, кроме Чимина, разумеется, уж он-то его видит насквозь! Чонгук бросает на него косой взгляд, улыбается, как будто знает какой-то секрет, и ускоряет шаг, обгоняя Чимина. Но не тут-то было! Чимин вообще проигрывать не любит, особенно всяким соплякам, которые не знают, где их место. Они вновь ровняются плечами. Кое-кто очень сильно надеется, что тот факт, что ради этого пришлось пуститься вприпрыжку, останется незамеченным. Чимин коварно улыбается, когда начинает представлять, что они не люди вовсе, а, скажем, танчики. Из него получился бы очаровательный легкий танк, который из-за высокой проходимости по неустойчивой почве с легкостью бы уничтожал соперников. Чимин с силой отталкивается от земли и врезается в Чонгука, который валится кубарем на асфальт, не ожидая подобной подлости, после чего сам пускается в бешеный марафон. Последний раз он так быстро бегал, когда Тэхен уговорил его продать телевизор и еще парочку более мелких бытовых предметов, чтоб жилось веселей. Если веселей должно означать, что навсегда запомнится, то разъяренного отца он еще не скоро забудет. А уехать в Африку на вырученные деньги им так и не удалось. Когда сердце почти пробивает грудную клетку, а сам Чимин буквально окрылен своей оглушительной победой, оторвавшись на несколько метров вперед и уже почти достигнув остановки, где как раз из-за угла появляется нужный автобус, он как истинный победитель по жизни чувствует, как что-то внезапно ударяет его по левой ноге. Чимин валится на землю, прокатываясь еще немного на брюхе, когда мимо проносятся знакомые тимберленды. И вот Чимин готов дать голову на отсечение, что сноп изморози, полетевшей при этом в чиминово прекрасное лицо, не совпадение. Но самым досадным стало осознание, что его левую ногу ударила правая. Он быстро поднимается, но уже слишком поздно: Чонгук за это время успевает запрыгнуть в автобус и теперь машет ему на прощание ладонью через грязное стекло, на котором кто-то нарисовал сердечки, при этом счастливо улыбается, отчего около глаз появляются морщинки, делая его каким-то по-особенному довольным и уютным. Чимин хватает первое такси, что, на самом деле, не являлось лучшей идеей для любого человека, который недавно остался без работы. Для любого, кто не Пак Чимин. Где-то на заднем фоне должна глушить эпическая музыка из старых вестернов, он кидается в погоню, жаль только, что свое лассо оставил дома. Машина быстро догоняет автобус, и Чимин с особым удовольствием возвращает должок Чонгуку через окно, разыгрывая миниатюру с воображаемой музыкальной шкатулкой, только вместо танцующей балерины заворожить и приобщить к прекрасному, должен средний палец. Чимин никогда не проигрывает. Праздничное проклятие дает о себе знать всего лишь один раз за дорогу, когда в попытках срезать, такси вляпывается в небольшой затор, люди в это время года совсем одичавшие, сносящие с прилавков все, что естся, пьется и блестит, но уже через каких-то двадцать минут машина паркуется на стоянке нужного кафе. Да и рожи Чонгука поблизости не наблюдается. Поэтому Чимин победоносно вносит свою тушку с центрального входа и уже с порога слышит, как причмокивает губами Джин, как вычленяет из себя нечеловеческие звуки Хосок, почему-то называемые смехом, как раздувает ноздри Намджун, и как Юнги мысленно сгорает со стыда за них. Он машет, когда замечает красную макушку Тэхена, склонившуюся над самой столешницей, чтоб что-то там такое интересное карябать ручкой, скорей всего – увековечивает Чимина. Что абсолютно справедливо, он ведь, как Геракл, у которого вместо немейского льва дебильный Чонгук. Обидно только, что Тэхена Чимин замечает, а длинных вытянутых из-под стола ног в обтягивающих черных джинсах – нет. Поэтому валится в лапы проклятому льву, попутно начиная рассказывать друзьям об успехе своих дней так воодушевленно, что некоторые из присутствующих за соседними столиками вынуждены закрыть своим детям уши. - И приз за самое эпичное появление года достается Пак Чимину! – тоном профессионального варьете провозглашает Намджун, кивая сам себе головой для убедительности. - Ой, брось, - лениво оспаривает Юнги, - он каждый год ему достается, там вообще бывают другие номинанты? Ну, не то чтоб я жаловался, - тут же добавляет он. - Это все новогоднее проклятие, - бурчит Чимин как раз в тот момент, когда осознает, что все еще протирает пол под ступнями Чонгука, словно древний египтянин перед великим Ра. Чонгук тоже осознает или просто, падла, выжидал лучшего момента, протягивая ему руку, чтоб помочь подняться. - Хен, давно не виделись, я тебя и не заметил! - Только не говорите мне, - восклицает Хосок, театрально вскидывая руки и чуть не опрокидывая на себя тем самым капучино, - что Чимин по-прежнему верит в свое новогоднее проклятие?! - Еще скажи, что ты удивился, - расставляет все по своим местам Джин. – Он же чокнутый! – А после прикидывается моржом-убийцей с помощью намджуновых палочек для еды. Чимин ничего не отвечает, слишком занят отправлением плевков во все еще протянутую Чонгуком руку, но все равно успевает подумать, почему вообще с ними дружит. - Наши планы в силе? – спрашивает Намджун. В этом году они затевают какую-то новомодную вечеринку-марафон, смысл которой сначала пялиться в телевизор несколько часов, а потом пить и есть, пока не упадешь. Очень новаторски! По позвоночнику пробегает холодок, правда, Чимин не успевает определиться, отчего именно. Тэхен из противоположного угла посылает ему какие-то сигналы на азбуке Морзе, которую только думает, что знает, и складывает губки бантиком, намекая, что не бросит своего бро в беде, и ведь даже не догадывается, что именно на это его и обрекает. Или Чонгук всему виной, хотя Чонгук для Чимина всегда виной, но когда об твои ягодицы вытирают тобой же оплеванную руку – это новый уровень отношений. - Я пас, - быстро вставляет Чимин, шмыгая в угол стола и почти впечатываясь в безопасного Хосока. Обещание второго шанса празднику аннулировалось еще тогда, когда все поехало на каникулы к чертовой бабушке. Опять же, мудрым решением станет избегать чьих-то на все готовых братских губ и – оторвать бы – рук. Чимин предпочитает отсидеться денек дома с Джиху, что кажется почти безопасным. Не успевает последовать бурная реакция с уговорами, как вторым ударом всех поражает Чонгук. Вот кто бы сомневался, всю жизнь второй номер! - Я тоже! У Чимина резко появляется желание сходить на вечеринку, на десять вечеринок, да хоть на пик Эвереста, лишь бы с Чонгуком не сталкиваться, но благо тот спасает его от поспешных решений, поясняя: - В этом году хочу сходить в горы! «И остаться там навсегда! Ну, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста», - мысленно добавляет Чимин. Что там Тэхен нес про новогодние чудеса? Им неплохо было бы начинать осуществляться. *** До Нового года пять дней. Город тонет в снежной буре, унося за собой невинные жизни последнего людского благоразумия, по версии Чимина, разумеется. Ну вот что особенного в льдинках, сыплющихся с неба? Разве что – раздражение, вызванное тем, когда те таят за шиворотом. А про снежинки вообще глупость придумали, наверняка, чтоб ценности им набить! Не бывает одинаковых: так Чимин и поверил. И не поверит, пока воочию не увидит человека, сумевшего перепроверить все снежинки в мире. - Если уж отпечатки пальцев подделывают, то ваши узоры – такая себе сложность, - ворчит Чимин и пинает сугроб, которого накануне там точно не было, но нога лишь проваливается в липкий снег, отчего щиколотка мгновенно намокает. Он тормошит мохнатый капюшон куртки и морщится, когда на лицо падает снег, слегка пощипывает и тут же тает на теплой коже. Чимин воровато оглядывается по сторонам. Зима – тупое время года, приходится мерзнуть под снежными покровами и пронзительными порывами ветра, а все навеянные развлечения сводятся к катку, горке, санкам и снежкам – вообще ни капельки невесело. Чимин запрокидывает голову и высовывает язык только затем, чтоб поймать, прожевать и выплюнуть этот чертов праздник! А потом заскакивает в сугроб двумя ногами. Разумеется, только для того, чтоб затоптать дурацкий снег. Миссия по уничтожению проходит весьма успешно, и Чимин даже смеется от удовольствия, пока позади не доносится ехидное: - Так-так-так! Чимин медленно оборачивается и мысленно клянется, что если это окажется всего лишь слуховыми галлюцинациями, то непременно весь следующий год потратит, чтоб стать почетным донором крови, а, может, еще и волонтером запишется. Но – нет! – вместо безобидного диагноза у психотерапевта перед глазами маячит широко улыбающийся Чонгук, показывая крупные белоснежные резцы, а вокруг век появляется тонкая сетка мимических морщинок. Но и на этом неприятные сюрпризы не заканчиваются: на длинном поводке у него огромная дворняга, та самая, которую Чимин подкармливал, и выглядит она гораздо лучше, чем раньше. Чимин так сильно ненавидит Чонгука за то, что иногда ненавидеть его нереально сложно. Благо Чимин от природы упорный. - Ты этого не видел! – предупреждает он, вскидывая в протесте руку. Если бы то дало свои плоды, Чимин бы и ногами потопал, но в последний раз такие меры сработали, когда ему отказывались покупать золотых рыбок в шесть лет, поэтому ограничивается угрожающей интонацией в голосе, только вот на непробиваемого Чонгука ничего все равно не действует. - Еще как видел! Чимин демонстративно закатывает глаза к небу, хотя на самом деле просто еще не придумал оригинального ответа и пользуется секундным промедлением, хотя в следующий миг оказывается, что оно ему и вовсе не нужно. Потому что собака вырывается из рук расслабленного Чонгука и, по всему видимому, узнает человека, который кидался в нее сосисками. Чимин впервые в жизни благодарит свое праздничное проклятие за то, что научило быть быстрым, гибким и мгновенно соображающим, когда со скоростью света вскарабкивается на дерево, а псина с громким лаем подбадривает его снизу. Может, она, конечно, таким образом решила выразить благодарность, но проверять у Чимина как-то нет настроения. Вот всего пару дней с Гуком провела и уже отупела. Чимин давно такую тенденцию подметил. Когда Тэхен начал с Чонгуком дружить… А, нет, Тэхен сам по себе такой. - Убери от меня свою шавку! Чонгук внизу виновато суетится, пытаясь успокоить возбужденную собаку, но как только слышит разгневанный чиминов писк с ветки, его настроение резко меняется. - Хен, мир не крутится вокруг тебя одного. Мы просто гуляем под этим деревом, расслабься, ты нам не мешаешь! Первой мыслью Чимина стала месть. Он с грацией бабуина повисает на своей ветке и стягивает ботинок, которым метко запускает Чонгуку в голову. Мысль, что подобное не является лучшей идеей, пришла, к сожалению, второй. - Чонгук, - зовет Чимин тихо, когда поджимает тут же схватившиеся пальцы ступни, - подай мне ботинок, пожалуйста, нога мерзнет! - Только после того, как извинишься за свое ужасное поведение! - Извиниться? Извиниться? Я? – кричит Чимин на всю улицу, привлекая всеобщее внимание, и быстро стаскивает второй ботинок, запуская им в наглого обидчика. – Вот тебе мое извинение! Чонгука вообще ничему жизнь не учит, когда и второй снаряд попадает точно в цель. Чимина, правда, не учит тоже, когда он растерянно пялится на два разноцветных носка, зато они хотя бы целые. - Извиняйся, - требует нахально Чонгук, жонглируя его обувью. - Да никогда! Я не тороплюсь! – насмешливо кричит ему сверху Чимин, удобней устраиваясь на ветке. - Фас! Собака в новом приступе энтузиазма начинает кидаться на ствол и даже подпрыгивает на задних лапах, из-за чего херовенькому Тарзану-Чимину приходится поджать ноги. - Мне очень жаль, что ты, недомерок эдакий, постоянно попадаешься у меня на пути, а потом бежишь жаловаться мамочке, что плохой Чимин-хен тебя обижает! Чонгук молча подходит и дергает его за штанину, отчего яркий носок зависает в воздухе совсем рядом с огромной разверзнувшейся пастью. Почему этому животному никто не объясняет, что оно – собачка, а не крокодил? - О, мудрейший из Чонгуков, с высоты своего чистого сердца вы должны быть снисходительны и простить проступки глупому Чимину, который очень извиняется!!! - Вот, хен, видишь? Мы же можем жить дружно! – задирая голову, говорит Чонгук и ярко улыбается, когда отпускает его ногу. Чимин, все еще находящийся в прострации после чудесного спасения пятки, кивает головой, но облегчение быстро сменяется противными догадками. - Эм, Чонгук, а ты ничего не забыл? – спрашивает он, косясь на пса, которого, кажется, извинения не тронули за душу. - Ах, об этом, - виновато признается Чонгук, - на самом деле, он еще не знает никаких команд… *** До Нового года четыре дня. Чимин несколько раз зло пинает железную дверь собственной квартиры, ключи от которой потерял, но добивается лишь того, что отбивает ногу. Единственное, что он уяснил за тот час, который проторчал в подъезде, что золотые рыбки – тупые и бесполезные создания, сколько не долбись, а открыть дверь они не в состоянии. Те закатанные им шестилетним истерики вообще себя не оправдали. Чимин прижимается лбом к холодной поверхности и косится на соседнюю дверь, за которой, как он точно помнит, хранятся запасные ключи. Ну должно же ему везти когда-то! Может, Чонгук протирает джинсы где-нибудь в уютном кафе или темном зале кинотеатра, а вот его мама раскроет теплые объятия, ласково пожурит за рассеянность, а потом, чтоб поднять настроение, угостит чем-нибудь горяченьким и вкусненьким? У них вообще с Чимином замечательные отношения: госпожа Чон всегда говорила, что он очень хороший мальчик. Надо же, чтоб у такой умной и проницательной женщины родился сын, как Чонгук. Жизнь – несправедливая штука. Чимин скребется в дверь, как побитый пес, а когда она распахивается после довольно долгого ожидания, даже не удивляется. Вернее, не удивляется по началу, бесцеремонно перешагивая порог без приглашения. Надежда умирает последней, но в его случае она еще при родах себя задушила, открывая Чимину полный перспектив путь. Перспектив вляпываться в дерьмовые ситуации. Вот как теперь, когда напротив стоит Чонгук и хлопает своими большими оленьими глазами, но дело даже не в Чонгуке, и не в глазах, в конце концов, они у всех есть. А в том, что Чонгук со своими оленьими глазами почти раздет. Теперь становится очевидной причина задержки, по которой его продержали под дверью. С темных мокрых волос, в которые до сумасшествия хочется запустить пальцы, скатываются капельки воды, играясь и дразнясь, по крепкому торсу и подкаченной спине, а затем прячутся под приспущенной резинкой домашних шорт. Чимин прокладывает тот же путь взглядом и непроизвольно сглатывает. Чонгук после душа посвежевший, разгоряченный, с легким румянцем на лице – какой-то очень настоящий. Не для посторонних глаз. Но прежде, чем Чимин успевает окончательно смутиться, цепляет взглядом темные бусинки сосков, и тут же опускает голову в пол, где поджидает новый сюрприз: на Чонгуке высокие красные носки с оленями, распивающими грог. То есть футболку ему натянуть было некогда, а?.. - Я потерял… - «голову», - очень хочется признаться Чимину, но он сдерживается, - ключи. Чонгук тоже как-то неуверенно топчется на месте, а потом молча уходит искать, чем может помочь. Он бесшумно возвращается обратно через пару минут, и Чимин, который так и не решился поднять головы, вновь ухмыляется, встречая оленей-алкоголиков. - Классные носки, - говорит он, скорее, чтоб заполнить неловкую паузу и немного отыграться. - У нас в семье есть носочная традиция. Чимин – ненавистник Нового года со стажем, поэтому в комплект включались и всевозможные праздничные традиции, но вот о носочной слышать не доводилось, поэтому он с интересом смотрит на Чонгука. Только вот тот до сих пор без футболки. Боже, помилуй, спаси грешную чиминову душу! Поэтому он с маневренностью скорострела вновь концентрируется на одном из алкоголиков с рогами. - Вы развешиваете яркие носки, чтоб крошки-эльфы наполнили их сладостями и прочими мелкими приятностями? Чимин умело притворяется, что детский восторг, проскользнувший в голосе, принадлежит кому-то другому. - Нееет, - тянет удивленно Чонгук, - мы просто дарим друг другу праздничные носки, но для парня, который игнорирует Новый год, голова у тебя работает неплохо. - Бесишь, - рычит Чимин, выхватывая у него из рук ключ и выскакивая за дверь, что из-за зажмуренных глаз получается сделать только со второй попытки. Уже отдышавшись в собственной прихожей, Чимин никак не может взять в толк: проклятие, определенно, проявило себя новым ярким витком, но что стало тому виной? Потерянный ключ или потерянный разум где-то в области чужих кубиков пресса? *** До Нового года три дня. Чимин ведь не параноик. И вовсе не какой-то завистливый мудак, которому претит видеть лица счастливых людей вокруг, которым в свою очередь, может, повезло чуть больше. Разве так эгоистично осознавать, что с ним, в отличие от них, происходит одно дерьмо? Чимин ведь бы тоже мог носиться по городу, как угорелый, выстаивать огромные очереди в супермаркетах за милыми безделушками в подарок, которые греют душу и наполняют жизнь воспоминаниями о необходимом внимании со стороны. Он мог бы слушать рождественские песни для атмосферы и танцевать, пока не перехватит дыхание. Мог бы улыбаться по-идиотски счастливо и верить, как в детстве, в чудеса. Только у Чимина на дисплее «прости, ничего не получится». Конечно, черт возьми, не получится! Теперь, когда его кинули! Джиху никогда не будоражил его сознания и уж тем более не лишал сна, но занудливый Джиху был лучше дырки в груди, быстро заполняющейся одиночеством. У Чимина чувство досады и такой детской обиды, когда губы начинают трястись, словно всех уже забрали с утренника, а он сидит такой маленький и покинутый на стульчике и смотрит на убегающие стрелки часов. Словно Чимин занял не ту очередь на карусели жизни, или он тупо по росту не прошел. Ну, случаются же где-то яркие и хорошие вещи, так почему никогда не с ним? Чимин в ярости срывает гирлянду с окна, пытается разорвать ее руками, кажется, даже кричит, но все равно ничего не получается. Не получается даже этого! Разноцветные лампочки трескаются под силой сжатых пальцев, впиваясь в кожу осколками поломанного самообладания. Громкий стук в дверь прерывает потоки самоуничтожения, и Чимин, застигнутый врасплох, подпрыгивает на месте от неожиданности и спешит открыть ее, хотя вовсе не собирался, ведь пытался задушить именно ту частичку глубоко внутри, которая продолжала верить, что на пороге, как в красивых, добрых сказках, обязательно окажется спасение. Но на пороге Чонгук в большом свитере с растянутым воротом. - У тебя шумно, что-то случилось? - Проклятие! – То ли дает объяснение происходящему, то ли выругивается из-за внезапного появления Чимин, когда пытается закрыть дверь. Но Чонгук оказывается проворнее, успевая вклинить ступню в проем, а потом и сам протискивается в прихожую, внимательно рассматривая ее владельца. - Ясно, - чеканит он, поднося чиминову ладонь ближе к глазам, из которой сочится тоненькая струйка крови. – Ты такой нелепый, хен! Чимин почему-то не сопротивляется, когда его тащат в ванну, аккуратно сжимая руку за запястье, а после и тщательно промывают рану, закатав рукава до локтей. Тут же ловко обрабатывают поврежденные участки кожи лосьоном для бритья и даже дуют легонько, хотя он совсем не щиплется. Чимин не сопротивляется, когда стоит, прижавшись лопатками к стене, а Чонгук быстро сметает осколки разбитой гирлянды. Просто Чимин смирился. Чимину уже все равно. Но когда Чонгук усаживает его за стол на кухне, а сам начинает хозяйничать, шарясь по ящикам в поисках чая, он наблюдает за ним с интересом и вспоминает, с чего все началось. Чимину семнадцать. Он староста класса, неплохо учится и ходит в танцевальный кружок. Чимин вот-вот должен перейти на последнюю ступень своего школьного образования, и, в общем-то, всем доволен. Он, правда, немного застенчив и не умеет первым начинать разговор с незнакомыми людьми, но для этого у него есть Тэхен, которого знает каждый в их академии. Знания, мечты, друзья – все по плану. Пока однажды, перед Новым годом, в соседней квартире не поселяется семья Чонгука. В тот день Чимин потерял голову, сердце и покой. Чонгуку пятнадцать, он никого не знает в новой школе, зато смотрит дружелюбно и с интересом своими огромными, распахнутыми глазами, чем сразу привлекает всеобщее внимание, а чуть позже и благоговение. Они ходят вместе в школу и вместе возвращаются домой, но почти не разговаривают, а когда пересекаются взглядами, неловко улыбаются и тут же отводят глаза. Чонгук, оказывается, хорош буквально во всем: он первый в своем классе, первый в спорте и даже в кружке танцевальном сразу делает успехи, попадая в центральную линию. Чонгуков школьный шкафчик разрисован сердечками и полон записок с признаниями и номерами телефонов. А Чимин часами дома рассматривает себя в зеркале, надеясь, что завтра эти ужасные щеки опадут и прекратят быть такими ужасными. У Чимина блокнот разрисованный сердечками и красивым именем на каждой страничке. И вовсе не по-девчачьи! Он всегда пишет черной гелевой ручкой. А еще иногда Чимин стучит легонько костяшками пальцев по стенке в своей комнате и притворяется, что ничего не делал, когда слышит неуверенный стук в ответ. У Чимина выпускной класс, много учебы, жесткая диета, занятия в спортзале и пухлые щеки, которые, кажется, начинают поддаваться дрессировке. Но больше экзаменов и своего внешнего вида Чимина волнует Чонгук. До перехватывающего дыхания, до потери сна и аппетита, до первого постыдного акта онанизма, прижавшись затылком к стенке, с любимым именем на губах. Близится еще один Новый год, и Чимин, когда рассматривает себя в зеркале, почти остается доволен, но понимает, что так не может больше продолжаться. Он собирает все мужество в кулак и признается. Не Чонгуку, конечно, а Тэхену, но для начала, считает, что неплохо. Только вот Тэхен предупреждает, что Чонгук уже давно в кого-то влюблен. Чимин выбрасывает блокнот, который бережно хранит под подушкой. Отказывается выходить к праздничному столу, сославшись больным, весь вечер слушая «Christmas day», доносящуюся из-за стены на повторе, и плачет, плачет, плачет. Когда стрелки часов совершают двенадцатый оборот, Чимин учится ненавидеть Чонгука. - Хен, - зовет Чонгук, заставляя вынырнуть из пучины воспоминаний, когда ставит перед ним кружку с дымящимся чаем. – Что у тебя случилось? Хотя, знаешь, не отвечай: я уже устал слышать про твое новогоднее проклятие. Давай, хен, прямо сейчас тепло оденемся и пойдем – ну, не знаю – лепить снеговика, или, например, кидаться снежками с детворой во дворе. Хочешь, хен, поедем на каток? Купим конфет по дороге, а, можем, и глинтвейна! Хочешь, хен? Давай купим петарды и будем просто радоваться? Чудеса ведь случаются, хен, только с теми, кто в них верит! Чимин смотрит в блестящие, наполненные энтузиазмом глаза и качает головой. - Нет, Чонгук, я хочу побыть один. Так иронично, когда его проклятие рассказывает ему же о своем несбыточном существовании. *** До Нового года сутки. Под светом неоновых ламп хочется стать в тесном клубе, где полно народа, совсем другим, увидеть чужого человека в зеркале и забыться в спасительных битах, долбящих из динамиков. От них закладывает уши, хотя не исключено, что виной тому могут быть те десять стопок текилы, которые уже успел влить в себя Чимин. Зато теперь ничего не мешает ему быть диким и свободным. Пусть и на короткий срок, но он освобождается от своего проклятия. Чимин громко поет и его совсем не волнует, что песни из его головы не совпадают с теми, что из динамиков. А еще он танцует: безумно так, энергично, выбивая из легких вместе с дыханием все, что накопилось. Сначала с каким-то парнем, потом с красивой девушкой, в зоне отдыха, на барной стойке и снова с каким-то парнем, только уже с другим. Наверное. Чимин не запоминает лиц. Пока, застигнутый врасплох, когда опрокидывает очередную необходимую стопку забвения в себя, а потом и на пол, разбивая в дребезги, врезается в лицо, которое хоть убей, не забудет. Чон Чонгук смотрит с укоризной, когда приподнимает кончиками пальцев его голову за подбородок. Чимин не может его за это винить, наверняка сам бы осуждал, разглядывая свои губы, растянутые в пьяной улыбке. Да, он Пак Чимин, мерзкий и противный тип, который топит свою ненависть и одиночество в алкоголе. Но Чонгук, на удивление, не брезгует и не отстраняется, а даже наоборот, сунув бармену деньги за разбитую стопку, прижимает ближе, буквально взваливает на себя и тащит на улицу, что хорошо на самом деле, потому что на свои ноги Чимин положиться уже не может. - Нет, хен, от тебя всегда, конечно, много шума и еще больше проблем, но сегодня ты превзошел сам себя! Ты только посмотри на себя, еле стоишь! Тэхен, между прочим, очень переживает, вы же встретиться договаривались, говорит, что на звонки не отвечаешь. Чимину хочется возразить, что если Тэхен так переживает, то почему не сам вытаскивает еле живого друга из пьяного угара. А когда в голове появляется мысль, что в огромном Сеуле Чонгуку удалось каким-то чудесным образом найти крошечного Чимина, мозг, вообще, почти проясняется. Настолько, чтоб прекратить виснуть, как безвольная кукла, на чужих сильных руках, выпрямиться, ну, почти, облокотившись на лестничные поручни, и проверить карманы. То ли морозный воздух на него так действует, то ли нравоучающий гуковский тон. - Я потерял телефон, - констатирует Чимин, ни чуть не расстроившись. – И бумажник тоже потерял. По лицу Чонгука заметно: ему есть, что сказать, но он ограничивается лишь тем, как многословно закатывает глаза, а Чимин, пользуясь моментом, начинает медленно спускаться по ступеням, все еще придерживаясь поручней, как единственной опоры в этом зыбком, утопленном в текиле, мире. Но далеко уйти ему не удается, потому что Чонгук, как в насмешку, успевает ухватить за капюшон. - Далеко собрался? Сейчас такси вызову, гонщик. - Я прогуляюсь, не таскайся за мной! Чимин сопротивляется, пытаясь вырваться из крепкой хватки, но все его попытки выглядят жалкими и оборачиваются крахом. Тогда он начинает смеяться, громко так, звонко. От безнадеги. - Дурак ты, Чимин! – шепчет Чонгук, когда в один шаг преодолевает пару ступенек и прижимает его к себе. Уже неважно, что бы это значило, потому что по той части рассудка, которая еще не успела атрофироваться, с болью бьют слова: «Чудеса случаются только с теми, кто в них верит». Чимин со всей силы своей малодушной душонки хочет поверить, что достоин этого чуда, но, конечно, заранее ищет пути отступления, когда льнет в ответ. - Только это ничего не значит, ок? Он целует Чонгука в момент, когда небо взрывают десятки фейерверков в преддверии праздника, когда сотни незнакомых людей кричат «ура» в надежде, что это станет знаком их новой, лучшей жизни, а еще тысячи из всех уголков города прощают и прощаются с бедами и неудачами, настолько сильно верят в счастье, что оно становится практически осязаемым. Чимин тоже видит его, плескающимся в глазах напротив, в которых отражаются разноцветные небесные огни. *** До Нового года час. Весь день Чимин провалялся в постели, то погружаясь в тревожный сон, то выныривая из него с беспокойством, выуживая из уголков памяти чьи-то блестящие глаза и мягкие губы, теплые ладошки, в которых так приятно греть свои ледяные, и широкие плечи, будто созданные, чтоб дремать на них, уткнувшись холодным носом в шею. Его не могут поднять ни доносящиеся на все голоса крики поздравлений за окном, ни красивые салюты, и даже громкий стук в дверь, что не замолкает целый день, он упорно игнорирует. Это могут быть друзья или, допустим, почтальон, доставляющий праздничные открытки. Да даже если за дверью стучит Армагеддон, Чимину все равно. Он просто хочет, чтоб самая волшебная ночь в году поскорее закончилась. Но когда город обволакивает тьма, и все живое словно замирает, задерживает дыхание в преддверии последнего часа, Чимин находит спрятанную папку на ноутбуке, которую почему-то так и не удалил, и включает «Christmas day». И так хочется жить, смеяться громко и искренне, дарить улыбки и тепло важным людям. Чимин признается сам себе, что ненавидит новогодние чудеса, потому что боится, что они с ним никогда не случатся. Когда за дверью, которая даже трещит под натиском, раздается очередной громкий стук, у Чимина сердце уходит в пятки, и он бежит, путаясь в ногах, открывать. На пороге Чонгук, который – слава всем крошкам-эльфам – не потерялся в горах. На нем тот же растянутый свитер, носки с оленями-алкоголиками и неуверенная улыбка, которая когда-то украла Чимина. Они смотрят друг на друга в ожидании, не зная, как поступить. - Была моя очередь потерять ключи? – спрашивает Чонгук, с силой вытягивая Чимина на лестничную площадку, пока тот не захлопнул дверь перед его носом. - Постой, - верещит Чимин, упираясь, но у него ничего не выходит, потому что судьбоносным проклятием он оказывается в плотном кольце гуковских рук. - Я устал от твоих глупостей, хен, - перебивает Чонгук, обхватывая его лицо цепкими пальцами, чем лишает возможности говорить, да и дышать тоже, - теперь ты постой! Убегаешь от меня, прячешься, а потом целуешь, делая вид, что все в порядке. Черт с тобой, хен! Если хочешь ненавидеть, то давай будем ненавидеть праздники, меня, да кого угодно, но только вместе! У Чимина вмиг яркими гирляндами и разноцветными бусами тысячи мыслей в голове проносятся, и не одной стоящей, воспоминания с запахом ели и разбитые мечты, которые так страшно было склеить, под ненавязчивый ритм «Christmas day». Теперь хотя бы Чимину становится ясно, почему Чонгук так любил включать эту песню, почему записался в его танцевальный кружок, и почему ни разу не выиграл в их ожесточенных схватках. А главное, Чимину становится ясно, что он полный идиот. - Я вообще-то пытался сказать, что дверь у меня сама захлопывается. - О! – растерянно выдает Гук, готовый был услышать, что угодно, но не подобные откровения. Он как-то даже тушуется, когда садится на ступеньку лестницы и колупает резинку своего шерстяного носка. Чимин недолго наблюдает за ним с нежной улыбкой, предназначенной ему одному, а потом садится рядом и переплетает их пальцы. Слишком о многом нужно поговорить, поэтому они просто молчат, прислушиваясь к отголоскам праздника, доносящимся извне, из мира, который сейчас их мало интересует. Когда крики становятся громче, город тонет во взрывах радости и фейерверков, а в воздухе повисает стойкий запах дыма пиротехники, Чимин понимает, что его проклятие пало, и тянется к красивым губам, растянутым в счастливой улыбке, но Чонгук уворачивается. - Только если это будет что-то значить, ок? – передразнивает он Чимина. - Только если пообещаешь, что не станешь покупать мне праздничные носки! - Но я уже… Наверное, бойкот праздника того стоил, чтоб Чимин встретил Новый год на теплых чонгуковых губах, в ласковых чонгуковых руках и с Чонгуком в сердце. Кто бы мог подумать, что проклятие на самом деле было его чудом, правда, скучать по нему Чимин точно не станет. Ему теперь без необходимости.