Поворот не туда

Он орёт так громко и отчаянно, как ни в одной из своих песен; в призрачной надежде, что хоть кто-нибудь будет проезжать мимо в этой глуши. Удар. Ещё удар. Ещё. И вот Брет уже не голосит, выплёвывая куски губы и крошиво из зуба. Против маньяка он выглядит маленькой хрупкой фигуркой, беззащитной и совершенно беспомощной. Труп более крупного Джоша остывает со вскрытым черепом головой в ведре. — Ты слишком громкий, — недовольно бурчит мужик в маске, хватая Отри за челюсть. — И слишком проблемный. Его натурально швыряют в угол, к подсвеченному в полумраке столу, и Брет с ужасом и подкатывающей тошнотой осознаёт, что тут недавно кого-то разделывали. Из глаз брызгают слёзы, а тяжёлая мясистая рука придавливает брыкающегося музыканта к столешне. — Зато красивенький. Заявление вводит в ступор. Нервная система отказывается реагировать адекватно, просто продолжая приказывать конечностям вырываться, срывая ногти, кожу на костяшках; наносить себе ещё больше увечий. Что угодно, лишь бы прекратилось всё. Поэтому, когда бездумно сучившие руки до хруста, не жалея, выворачивают за спину, туго стягивая колючей проволокой, Брет инстинктивно в панике вырывается сильней. Он даже не думает о чём-либо, к чему всё идёт, только снова кричит изо всех сил, бездумно зовёт Джоша — это последнее, что впечаталось в память — он с Джошем. Всё. Что его друга уже нет он не понимает. — Нет, нет, нет, нет!.. Нет!.. — зацикленная мантра. С него стягивают штаны, слышится возня, а потом наваливаются стокилограммовой тушей сверху, предварительно задрав руки вверх. Отри чувствует, как плечевой сустав, с отвратительным влажным хрустом соскакивает со своего места, а всю руку и часть тела прошивает жуткая боль. Даже рваные раны на запястьях не идут ни в какое сравнение. А потом его вопли резко прерываются на жалкий хрип — голос сорвался так не вовремя. Брет кашляет, потому что слюни и слёзы мешают нормально дышать, рыдает во весь голос; его придавливают лицом в стол, размашисто трахая. Маньяк натужно сопит, потому что ему тоже больно — слишком узко, даже кровь не помогает. Он просовывает под горло жертве руку, придушивая, наваливается сильней, отчего Отри прогинается насколько вообще возможно, задушено хрипит, отклячивая зад. Он чувствует, как толстый член раздвигает судорожно сжимающиеся мышцы, как рвёт кожу в колючая проволока, а ещё катастрофично не хватает воздуха, и что ещё немного, и он отключится. Хотелось бы, но нельзя — Брет осознаёт это как никогда ясно. Раз совершенно не жалеют, значит, не на продажу. Значит, ему не спастись. Последние толчки были особенно яростные; Брета буквально кидают навстречу воздуху — он с такой жадностью глотает его вперемешку с соплями, что почти радуется, когда с него исчезает гигантская масса. Он просто сползает, стекает по краю стола на пол, как по, казалось, отнявшимся ногам течёт семя, треснувшись головой о его край. Пребывая в дичайшем шоке, Отри с трудом подтягивает к груди ноги, кое-как трясущимися руками натягивая штаны обратно. У него сил даже плакать нет. Кое-как протаскивает руки наперёд, стараясь не потревожить вывихнутое плечо. Кое-как встаёт на четвереньки… и натыкается на чужие сапоги. — Худенький, — изучая свою жертву, сам себе приговаривал маньяк, — слабенький. Ничего, ничего, на супчик сойдёт. У Брета зуб на зуб от страха не попадает. Тихонько подвывает побитой псиной, потому что встать не может — кажется, будто болят даже тазовые кости; он не чувствует ног. А ещё он уже хорошенько проблевался, пока на его глазах эта тварь рубила на части Джоша. Брет сидит привязанный в уголке голодный вторые сутки — понятно зачем; осунувшийся, побитый, изнасилованный несколько раз. Просто поломанный. Его насильно поят водой, которой его снова рвёт, и легко перетаскивают на тот самый стол. Он слабо пытается сопротивляться, пока его привзявают, но получает только пощёчину, и затихает. От шока даже сиплый крик застрял в глотке: его, не раздевая даже, размечают маркером, где рубить. У маньяка топор и топорик мясника в руках, и он, прицениваясь, выбирает орудие. Тот с видом профессионала прощупывает кожу, суставы; останавливается на татуировках с бурчанием, что надеется, что вкус не испортят; вертит голову жертвы, отметив, что шейка пойдёт; осматривает распухший вывих… Когда он наклоняется привязать ноги, у Отри будто срабатывается выключатель — истерика со злым отчаяньем бьёт по мозгам как и здешняя вонь тухлой крови. Он бьёт ногами изо всех откуда-то взявшихся сил; дёргается и извивается в путах, не обращая внимания на адскую боль в плече. И ему удаётся вытащить руку. Не веря своей удаче, он хватает упавший топорик. Счёт на секунды. Маньяк уже поднимается на ноги. — Не подходи! — истошный вопль оглушает их обоих. У Брета перед глазами всё кругом идёт, голова трещит, он не видит, куда бьёт, но лупит наотмашь, неважно попал или не попал, главное, чтоб мнимо оградиться от того пиздеца, который пережил. Топорик ударяется обо что-то твёрдое и вылетает из ослабевших рук. Музыканта швыряют обратно на стол. Но нет, он не собирается сегодня подыхать. С криками он снова толкает тушу к стене ногами, кидаясь в него всем, до чего дотягивается. Тому прилетает какой-то тяжёлой деталью — то ли гайка, то ли ещё что — но прямо в лоб, что несколько дезориентирует. Воспользовавшись заминкой, Брет хватает топор, но… но он еле стоит на ногах, и нормально замахнуться не получается. Его валят. Наваливаются сверху, придавив, с утробным рыком душат — ощущение, будто горло сжали тисками — одновременно с этим прикладывая затылком об пол. Брет не помнит, как ему это удалось. Он опомнился, только когда огромное тело уже остывало. У него реально пелена перед глазами; кажется, он вырубился, но руки всё это время рефлекторно и методично тыкали ножиком живот маньяка, превратив то место в фарш. Отри снова вырвало, на этот раз уже воздухом. Кое-как, содрогаясь, он выполз в коридор, бездумно потыкался в несколько комнат. Дополз до закрытой входной двери. Тут-то его и разбила истерика: он шкрябал дерево ногтями, загоняя занозы, бился об неё и ревел, после чего снова потерял сознание. Он не знает, сколько прошло времени, но теперь он сидит в тёмном коридоре под дверью и кошмарно боится, ждёт, что сейчас его мучитель встанет, за шкирку отволочет обратно и порубит на суповой набор, как тогда примерялся к бёдрышку. Брету до чёртиков страшно. Он смотрит в темноту и напряжённо вслушивается, готовый засечь любое движение, и трудно сказать, что его пугает больше — абсолютная изоляция и беспомощность или воспалённая фантазия. Раны уже загниваются и болят; из-за вывиха, очевидно, температура, отчего чудится всякое. Брет отдалённо понимает, что надо поискать ключ и что, скорее всего, он у хозяина, но ужасно боится сдвинуться хотя на сантиметр обратно в этот ад. А ещё натолкнуться в других комнатах на своих неудачливых предшественников. Собрав всю волю в кулак, успокоив себя, что вспорол твари брюхо, Отри ползёт к маньяку, от которого уже начинает тошнотворно вонять. Дрожащими руками шарит по карманам, сдерживая рвотные позывы — он трое суток голодный, и тошнит теперь постоянно. Не найдя ничего, ему хочется опять расплакаться. Немного осмелев, он бегло осматривает комнаты, как вдруг обнаруживает обрез дробовика. Вырывается истерический смешок. С трудом поднявшись на ноги, Брет снимает оружие, сразу проверяя — господи, заряжен! Выстрела должно хватить, чтоб хлипкая дверь выпустила его. Главное, чтоб дробь не отрикошетила… Это была бы самая нелепая смерть… Выстрел. Отри буквально вываливается на улицу, скатывается по порогу и падает лицом в грязь — недавно прошёл дождь, и свежий запах озона, сырой земли вперемешку с сухой травой и ночью, наполняют лёгкие ощущением, будто только что родился, впервые вдохнув. Плевать, что он замёрз. Брет бредёт — или бредит? — предположительно к дороге, чтобы шмякнуться на ещё тёплый асфальт и лежать там, пока не появятся силы опять подняться. Господи, он пил из лужи и это было прекрасно! — Эй, он там живой? Господи!.. Он слышал, как переговариваются голоса. С трудом разлепил веко — действительно, его обступила какая-то взбудораженная компашка. — Живой! Звони в скорую! — Здесь даже связь не ловит, а скорая не поедет! — Да, серьёзно тебе говорим, — подтверждают остальные, и пискнувшая девчушка умолкла. Помявшись из-за грязного вида, Брета всё же затаскивают в микроавтобус, попутно вытирая грязь с лица и давая воды. Он бы с удовольствием что-то или кого-то сожрал, но сейчас хочется просто покоя, просто расслабиться и забыться. Но ему не дают, засыпая вопросами. — Брет, — отвечает только на один Отри, закрыв глаза. — Что ж, — слышит он сквозь дрёму, — мы приехали. — Но… это же не… дача, — тревожно снова пищит девчонка, а водитель с усмешкой отвечает остальным: — Приятного аппетита, друзья. Сегодня у Брета Отри однозначно плохой день.