В рассветных лучах

Фемслэш
R
Завершён
26
Пэйринг и персонажи:
Размер:
4 страницы, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
26 Нравится 3 Отзывы 8 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Дорога до переправы занимает почти полтора часа — за это время М.М. успела переругаться с двумя водителями и прищемить дверцей последнего такси край юбки. Та стоила семьсот евро; сейчас продают со скидкой за почти шестьсот, но М.М. давно перестала приобретать вещи на распродажах. Она не какая-нибудь дешевая шлюха. Такие женщины на дороге не валяются: пусть и мужики видят, что она из себя представляет. Что она им не по карману. А то прицепится какой-нибудь, вроде Сержа — вчера он прислал ей около десяти глупых смс «зайка ты где» и «котик я соскучился», — способный привести девушку на первую свидание в студенческую забегаловку. От одного воспоминания о липких столах и веселых студентах М.М. все еще становится дурно. М.М. не видит ничего зазорного в равноценном обмене: мужчина должен осознавать, что она — это не просто так, взял и выбросил. У нее есть свои мнение, границы и потребности. Сейчас это новый бюстгальтер от «Виктория Сикрет» — из последней коллекции — и сытный ужин. Ни того, ни другого Серж, конечно же, ей предложить не может, а еще так удивился, когда она отказалась поехать к нему в номер. М.М. не какая-нибудь дурочка: она не станет «давать бесплатно», и вообще предпочитает не доводить до постели, хотя бы потому что единственный мужчина, которому она в теории могла бы бесплатно «дать» — Мукуро. По иронии судьбы Мукуро все еще единственный мужчина, который дарит ей чулки от «Леванте» и платья от «Дольче». Просто так. Вся Вонгола думает, что что они спят; М.М. хотела бы посмотреть на их лица, увидь они, как Мукуро-грозный-сама гладит синяки от тонф на ключицах и забирается рукой себе в брюки — помедитировать на светлый образ «врага». Вначале М.М. расстроилась, узнав. Была молодой, глупой… Потом вспомнила слова сестренки, мол, все слишком красивые парни или альфонсы, или педики. Пожала плечами и решила: «Ну, хотя бы не альфонс». С тех пор прошло уже почти три года. А эта умудрилась не заметить. Эта — его девочка на побегушках, милая-милая Хром — стоит у причала. Ветер треплет отросшие до плеч волосы, портит аккуратную укладку в стиле тридцатых годов. Черное пальто расстегнуто. Под верхней одеждой дорогое платье — ну неужели она начала одеваться как подобает. Одинокий глаз смотрит словно бы сквозь М.М, и от этого взгляда по спине ползет холодок, а горло сжимает иллюзорная, мерзкая лапа. Так происходит всякий раз, когда М.М. видит Хром. Колени дрожат, живот скручивает, и хочется схватить ее тонкие плечи, сжать до хруста и хорошенько надавать по бледным щекам. Сначала М.М. думает: это ревность. Хром крутится возле «Мукуро-самы», вспыхивает румянцем, закусывает губу. Мукуро ей улыбается, треплет по щеке — интересно, теплой или холодной? — и говорит что-то тихо-тихо, чтобы другие не слышали. М.М. обидно. Раньше секреты Мукуро делил только с ней, теперь все больше отмалчивается. Потом М.М. думает: это страх. Хром дерется с иллюзорными тварями так равнодушно, словно ее не заботит ничего из происходящего вокруг. А ее иллюзии… все эти щупальца, эти лианы… У Мукуро даже ядовитые цветы завораживают, у Хром — приводят в бессознательный ужас. Даже если М.М. с ней на одной стороне, всякий раз ей хочется закричать и сбежать куда-нибудь подальше. Закрыться в бункере. Забаррикадировать дверь. Заползти под кровать и сидеть там до скончания времен. Когда М.М. понимает правду, делать что-то уже слишком поздно. Она отрешенно наблюдает за игрой света и тени на слегка порозовевших щеках Хром и одергивает руку: пальцы у нее теплые, нежные, словно у ребенка. Очертания небольших грудей едва заметны под светлым топом, чего не скажешь о затвердевших сосках. М.М. тесно сжимает бедра и говорит себе: это просто холод, у нее даже плечи все в мурашках. И не может перестать смотреть на задравшийся край топа. Из-под ткани выглядывает бледный, крохотный пупок. Останавливает М.М. от бегства в номер только одно: у них нет номера, они в засаде, и Мукуро смотрит не отрывая глаз. Жаль, что взглядом нельзя послать в Воверт*. В Хром М.М. раздражает все: и слишком тихий голос, и покорно опущенная голова, и длинные ресницы, и эти тряпки с распродаж — то короткие юбки, то топы, то шорты, из-под которых виднеется край белья. Однажды М.М. даже сказала: «Девочка, кто учил тебя одеваться? Постыдилась бы». Хром ничего не ответила. Она всегда молчит — и это только сильнее доводит М.М. до бешенства. Будь у нее хоть один серьезный повод, она…

~***~

— Приехали, — бросает своим отсутствующим голосом Хром. М.М. вздрагивает, осматривается, хмурится, словно потерявшаяся чайка, и вдруг понимает, что невероятно замерзла. Пальцы на руках болят, ноги в туфлях за две штуки выглядят эффектно, но совершенно не рассчитаны на вечернюю переправу через реку на лодке. Да еще в такую погоду. У нее, наверное, ужасно покраснел нос: им можно хлюпнуть. Все это само по себе жутко стыдно, да еще и Хром смотрит на нее без интереса и выражения, словно на букашку. М.М., выбираясь из лодки, думает: как здорово бы было тебе сейчас врезать, деточка. Но когда их глаза с Хром встречаются, отворачивается в сторону, отвесив короткое: — Я голодна. Веди. Всю дорогу от пристани до припаркованного авто Вонголы они идут молча. Слышен только цокот каблуков. Стук в стук. Хром, с таким холодным равнодушием, кажется ледяной статуей, но когда М.М., вынужденная идти за ней по узкой тропинке, почти утыкается носом Хром в спину, она вдруг понимает: ее кожа горячая, а волосы пахнут смородиной. Сердце начинает биться в унисон их шагам. Ранняя весна и мягкий шепот полуголых деревьев покачиваются вместе с реальностью и тонут в фантазии — влажной, мягкой и горячей. И очень тесной. М.М. представляет мелькнувшую в темноте бледную кожу, почти ощущает на губах привкус, который не спутаешь ни с чем, и понимает: она бы заставила эту равнодушную сучку стонать, срывать голос и умолять о большем. Приходит М.М. в себя уже в номере — и не может вспомнить, ни как туда добралась, ни как порезала рыбу себе на тарелке. Но хуже всего, что она не помнит, что говорила Хром. Вряд ли отчиталась об убийстве Маронье. Хорошо, что она слишком устала, чтобы всерьез успеть обо всем подумать: сил хватает только на горячий душ и упасть лицом в кровать. Утром Хром на нее не смотрит. Они сидят за столиком. Только М.М. и Хром. — Где Мукуро? — спрашивает М.М. Плечо Хром спрятано теплой кофтой, из-под прямой юбки виднеется край кружевного чулка. Она выглядит заспанной и усталой, будто вовсе не ложилась. Бодрая, наконец-то отдохнувшая М.М. чувствует превосходство — и что-то, смутно похожее на беспокойство. Но второе гонит от себя подальше, не успев распробовать. — К сожалению, Мукуро-сама не может к нам присоединиться. Он нужен на миссии Хибари-сану. «Да трахаться твой Мукуро-сама поехал. С Хибари-саном», — хочет сказать М.М. Хром правду, но зачем-то обходится нервной улыбкой и тянется к своей тарелке. Овсянка. Такая же мерзкая, как это утро. Хром по-прежнему на нее не смотрит. — Понятно, — отвечает М.М. Но Хром даже не старается ее заметить. Вот и славно. Общение здесь излишне. М.М. хорошо знает детали предстоящих переговоров — как шутливо парадирует своего босса Мукуро — и Хром, наверное, посвящена в дела и того больше: все же, вполне себе Хранитель. Обсуждать что-то — тратить время напрасно. А темы для разговора у них все равно нет. Когда М.М. заканчивает не такую уж и мерзкую овсянку и отказывается от чая, чтобы выйти из-за стола, Хром вдруг говорит: — Ты порвала юбку. Что же М.М. вчера вечером могла ей наговорить? Последнего Хром добивает сама: иллюзорные щупальца красиво и без крови сворачивают шею. М.М. убивает грязно — ошметки плоти на противоположной стене вызывают тошноту. Когда кончается боевой раж, она начинает страдать морской болезнью: в доме воняет, и хочется скорее выйти за свежий воздух. Возле двери ее под локоть ловит Хром, а на удивленный взгляд зачем-то отвечает: — Мне показалось, ты сейчас упадешь в обморок. Пойдем. — Да иди ты, — вяло огрызается М.М., пытаясь вырвать руку. Никуда. Пальцы у Хром цепкие и сильные, она со спокойствием древнего бога подавляет сопротивление и утягивает М.М. прямо на свежий воздух. Уложенные кольцами волосы влажно льнут к скуле и пахнут сиренью — как дом. В них хочется уткнуться, к скуле — прижаться губами, и М.М. от бессильной ярости стискивает челюсти. От Хром пахнет любимыми духами Мукуро. Любыми из всей коллекции М.М., в смысле. Ее всегда радовало, что в этом они с Мукуро совпадают. Эта дурочка никогда, что ли, не врубится: там ей ничего не светит? — Пусти, — требует М.М., как только ноги начинают ее слушаться. Она вырывается из хватки, бежит к машине, шумно вдыхает воздух — лишь бы подальше от нее, от ее глаза, равнодушного и вездесущего. М.М. может поклясться: она чувствует ее взгляд на своей спине и ниже, ниже…

~***~

Время удивляться наступает уже после второго бокала шампанского, когда в открытую дверь входит Хром — М.М. точно знает, что не звала ее к себе и, тем более, не разрешала войти, но почему-то остановить ее не получается. На Хром гостиничный халат — такой же, как на самой М.М., только черный. Волосы влажные — она тоже только что из душа. Они смотря друг на друга долгие десять секунд — М.М. не шевелится и не дышит, а Хром закрывает дверь одним толчком. Через десять секунд они уже целуются; и эта маленькая, хрупкая, вечно покорная девочка толкает более высокую и крупную М.М. к стене с такой легкостью, будто та сделана из ваты. Хватает ее ногу под коленом, забрасывает себе на бедро. Ни груди, ни задницы, обреченно думает М.М., развязывая на ней пояс. Тощая, плоская, нелепая. Вечный подросток. И соски даже не розовые, а светло-коричневые, а груди просто идеально ложатся в ладони, их можно осторожно сжимать и гладить одной рукой, а второй — дергать за влажные пряди. М.М. с ней не нежничает — срывает халат, кусает шею, грубо роняет на кровать. Хром гладит ее осторожно и бережно, словно дорогую куклу, которую боится сломать, и смотрит своим единственным глазом совсем не равнодушно. Особенно когда М.М. разводит ее бедра и прижимается грудью к уже смятой простыни — иначе попросту неудобно. И это даже не бедра — кости, обтянутые кожей и совсем чуть-чуть плавных линий. Вечный подросток. Даже волосы себе сбривает начисто. Что это не природа так постаралась оставить Хром тело ребенка, выдает только тонкий свежий порез на лобке. Как повезло, что маникюр короткий. И у Хром тоже. Запястье пульсирует от усталости, но М.М. чувствует себя пушистым, глупым облаком. Хром лежит, обняв ее одной ногой, гладит по ключицам и животу, иногда обводит пальцем губы. Она такая невесомая: если бы не жар ее тела, М.М. не понять, что рядом живой человек. Хрупкую, легкую тишину вовсе не хочется нарушать. Но М.М. чувствует: если она уснет, может никогда не узнать ответов на свои вопросы. — И почему ты это сделала? — спрашивает она и пытается лечь так, чтобы видеть хотя бы один глаз. Напрасно. В темноте, кроме повязки, ни черта не различить. Хром напряженно замирает. Ее нога соскальзывает прочь, а внутри у М.М. все натягивается. И, хотя она была готова, почему-то хочется разреветься здесь в три ручья. Ладно, пусть валит — все равно М.М. не по девочкам, и… Голос у Хром мягкий, немного осипший: она так кричала, что почти его сорвала. — Ты давно мне нравишься. Подвернулся случай узнать, как ты заставишь меня стонать, — отвечает она так просто, что трудно не верить, и нависает над М.М. Той хочется спросить что-то вроде: ну и как, у меня неплохо получилось? Но вопрос тонет в поцелуе, поцелуй — во вздохах, а М.М. — в бесконечно долгих и не иллюзорных объятьях, пока гостиничный номер тонет в рассветных лучах.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.