Когда жить и умереть одинаково сладко

      С детства Марио знал, что рано или поздно он встретит свою родственную душу, или, другими словами, соулмейта. Мама не раз говорила с ним на эту тему, сам он изучил кучу соответствующей литературы да сутками напролет сидел на тематических сайтах. Мать всей душой желала сыну встретить достойную родственную душу, ведь больше всего на свете боялась, что какой-то посторонний человек станет обижать ее доброго и ранимого сына, переживала, что кто-то злой и заносчивый принесет чувствительному мальчику страдания. Начиная лет с шестнадцати, Фернандес чуть ли не ежедневно обсматривал свое тело на наличие проявившегося сквозь кожный покров рисунка, своеобразной татуировки, свидетельствующей о том, что встреча с соулмейтом близка. Марио постоянно прислушивался к своему организму: заболело где-то или зачесалось — и бразилец бежал к зеркалу в надежде увидеть на своей коже хоть какую-то картинку… Годы шли, Фернандес вырос, из нескладного угловатого подростка превратился в стройного привлекательного парня, имеющего значительные успехи в футболе. Но в жизни юноши так и не появилась родственная душа, все чаще он страдал от одиночества, находя утешение в ночных клубах, выпивке, ненадежных и часто предающих друзьях. Жизнь и спортивная карьера Марио потихоньку шли под откос. Мама парня, донья Мариса, плакала и просила остепениться, ведь она, как никто иной, видела, что сын ее стоит у края пропасти, ходит по лезвию бритвы. Отец ругался последними словами и отвешивал Фернандесу-младшему оплеухи и подзатыльники, забирая его пьяного с тренировок. Чуткое сердце и тонкая душевная организация Марио не могли долго противиться проблемам, которые, подобно снежному кому, все сильнее и сильнее давили на него. Бедный мальчик нуждался в поддержке, но даже родные и близкие не протянули ему руку помощи, решив, что его депрессию удобнее лечить не любовью и заботой, а медикаментозно в клинике. «Вряд ли он поправится, — разводили руками врачи, в то время, как Фернандес лежал в больничной палате и смотрел в окно немигающим взглядом, время от времени ощупывая грубые рубцы на руках — следы недавней попытки суицида, — слабенький мальчик со слабеньким характером…» Но слабенький мальчик не только поправился и воспрянул духом, но и возобновил карьеру профессионального футболиста, на которой многие поставили жирный крест. И вот бразильцу уже 25, он лучший игрок московского ЦСКА, удостоенный чести играть за сборную России. Но Марио, как и раньше, один-одинешенек, он с белой завистью и подавленным настроением смотрит на одноклубников, связанных невидимой нитью в виде парных тату. У Магнуссона и Сигурдссона это веточка омелы на локтевом сгибе (не мудрено, что у выходцев из самой северной страны Европы и рисунок под стать), у Чалова и Кучаева — ящерицы на спине, у Набабкина и Ахметова — крылышки стрекозы. У Вани Облякова под коленной чашечкой спрятался рисунок в виде совы, ни у кого из игроков ЦСКА Марио подобного не видел. — Ваня, кто твой соулмейт? — без конца выспрашивали товарищи, — он жив? Девяносто восьмой номер мечтательно улыбался и кивал головой. — Он из нашей команды? — Иван ничего не отвечал, лишь скромно отмалчивался. Необычайно теплые отношения сложились у Марио с Игорем, вратарем и капитаном армейского клуба. Бразильцу иногда даже обидно было, что такая родственная душа досталась не ему, а Артему Дзюбе. Акинфеев сопереживал русскому бразильцу: — Если ты к 30 годам не найдешь своего человека, то попросту умрешь. Я встретил Тёму в 28, и то моя жизнь висела на волоске. Не хочу тебя пугать, но все же, желательно, чтобы судьба поторопилась. А что делать южноамериканцу? При всем желании он никак не мог повлиять на события. Приняв слова Игоря близко к сердцу, Марио совсем сник. Акинфеев понял, что взболтнул лишнее. До чего же впечатлительный этот второй номер, слова ему не скажи, к нему нужен индивидуальный подход. — Все будет хорошо, Марька, — обнял его за плечи голкипер, — твое счастье уже близко, я это чувствую. Фернандес тяжело вздохнул, вырвавшись из объятий Игоря: — Не будет ничего хорошего. Мне 25, а чего я добился? Жизнь проходит впустую… Акинфеев направился к скамейке запасных, увлекая за собой Марио. Тренировка окончена, можно отдохнуть, попить водички, поболтать. Капитан видел, как устал бразилец, как тяжело он дышит и дрожит мелкой дрожью, ведь на тренировках он выкладывается до кровавого пота и мозолей. — Встряхнись наконец, Фернандес! Когда ты начинаешь грустить, это влияет на всю команду. Не позволяй плохому настроению брать верх над тобой. Тем более, в команде тебя все очень любят. Ты помнишь, что завтра нам представят нового нападающего? Марио и Игорь набросили на плечи тренировочные куртки и присели на лавочку, которая под тяжестью двух восьмидесятикилограммовых тел прогнулась и жалобно скрипнула. Фернандес взглянул куда-то вдаль и втянул носом свежий осенний воздух. За трибунами шумели тополя и каштаны, ласковый и совсем не холодный ветер гладил их желтые и багровые листья. — Да, я сегодня утром его видел, когда заходил к Танюшке измерить давление, — ответил южноамериканец, жадно попивая водичку из бутылки, — после пяти сотрясений у меня часто болит голова на погоду. Акинфеев удивленно повел бровями: — И каково твое первое впечатление? Я видел его только издалека. Совсем еще ребенок двадцатилетний, черноволосый и невысокий, с Сигурдссона ростом. Больше ничего сказать не могу, не разглядел. — Даже не знаю… — Марио заметно смутился, закусил нижнюю губу, а его карие глаза забегали, — выглядит как настоящий латиноамериканец, волосы у него иссиня-черные, как крыло ворона, кожа оливкового цвета… А еще, Игорь, знаешь что? Ты представляешь, он красит ногти… Но не это меня поразило больше всего. Его глаза… Какие же красивые и глубокие! Темные, как два уголька, даже зрачков не разглядеть, они просто затянули меня в трясину, загипнотизировали. Я увидел в них столько силы и огня, что меня током прошибло. — Мариетта, да ты влюбился! — вратарь легонько локтем ткнул друга в бок, — вон как восторженно рассказываешь о совершенно чужом человеке. Бразилец сконфузился и глупо улыбнулся в ответ: — Не говори ерунды… Даже если этот Франциско будет последним человеком на свете, я в него не влюблюсь, уж лучше умру в тридцать лет одиноким. Первым с лавочки поднялся Игорь. — Ладно, Фернандес, не раскисай. Поехали домой. Завтра открытая тренировка, болельщики придут, журналисты. Нужно хорошенько отдохнуть и подготовиться. «Чертов Акинфеев, — беззлобно думал бразилец по пути домой, — если бы он не напомнил, я бы и думать забыл об этом мексиканском мальчишке. Зачем Гинеру понадобилось его подписывать? У нас что, нападающих мало? Зачем в нашу дружную армейскую семью пихать левого чувака? А вдруг он злобный, вдруг настроен враждебно и будет меня обижать? Я ведь не смогу ответить тем же, и микроклимат в команде будет испорчен. Вот уж не было печали… Он еще не появился в ЦСКА, а я уже огорчаюсь. Ненавижу свой характер… Сколько можно расстраиваться по любому поводу, ведь не мальчик уже. И фамилия у него тупая — Паленсия… Как он вообще с ней живет? Почему у такого красивого парня такая идиотская фамилия?» Так на автопилоте Марио свернул на свою тихую, уютную улочку. Южноамериканцу казалось, что, по сравнению с остальной Москвой, тут и небо выше, и трава зеленее, а сейчас, в начале октября, даже листья живописнее. Фернандес любил золотую осень до самозабвения… «Да что же у меня так жутко чешутся ребра с самого утра?» — недоумевал бразилец, войдя в дом. В гостиной стоял большой, до самого потолка, шкаф-купе, в огромное, вымытое до блеска, зеркало, как в ловушку, попадали солнечные зайчики и слепили глаза Марио. Хозяин жилья расстегнул куртку, поднял свитер и устремил взор в левый бок. Под самым нижним ребром красовалось ярко-алое пятно размером с апельсин. «Что за хрень? — не на шутку перепугался Фернандес, — и что мне теперь с этим делать? Хорошо, что это единственное пятно на моем теле. Завтра снова схожу к Тане, спрошу, может, она знает… Я уже ее достал, каждый день к ней бегаю…» Ложиться спать было особенно боязно, ведь Марио страшился того, что утром он проснется весь в таких вот красных отметинах.       В семь утра южноамериканец проснулся от хриплого кукарекания, издаваемого будильником. Парень на ощупь отключил его, потом приоткрыл один глаз и вперил взгляд в свой айфон. Четвертое октября, важный день, встреча с болельщиками и журналистами, нужно собираться. Встать так рано для Марио было настоящей каторгой, покинуть теплую мягкую постель для него приравнивалось к пытке инквизиции. Главное — помнить, что тяжело только первые десять минут после пробуждения, дальше — легче. Бразилец осмотрел свои руки. Чисто, только белесые овраги шрамов на запястьях. Рано радоваться, еще нужно поглядеть на живот. Марио задрал махровую пижаму. Пурпурное пятно исчезло и не чесалось. Вместо этого под кожей угадывались темные контуры какого-то рисунка. Но только вот что это, Фернандес не мог понять… Роза? Морда какого-то животного? И только сейчас до Мариетты дошло: вот оно! Это же одно из парных тату! Его соулмейт где-то рядом! У бразильца от счастья внутри запорхали бабочки, и он почти задыхался, пока умывался и завтракал. Выйдя на улицу, Марио понял, что одним поводом для радости стало меньше. Погода снова менялась, над домом повисли тяжелые свинцовые тучи, в любой момент готовые разразиться унылым дождем, жаждущим смыть теплые краски осени. А проделки циклона для бразильца, перенесшего не одну черепно-мозговую травму, чреваты приступами мигрени. Фернандес завел машину, выжал сцепление и приготовился было тронуться с места, как вдруг почувствовал, что под левое ребро словно всадили нож. Марио инстинктивно схватился за очаг боли, заглушил мотор и аккуратно заглянул под толстовку. Из-под одежды на него кротким взглядом смотрел барашек с толстыми закрученными рогами. «Так вот кто это такой…» — бразилец улыбнулся и ласково погладил татуировку мягкими кончиками пальцев. Значит, сегодня все случится, и он встретит своего близкого человека. На боль Фернандес не обращал внимания благодаря высокому болевому порогу и так без малейших происшествий доехал до тренировочной базы. Перед началом тренировки Виктор Гончаренко собрал своих подопечных в раздевалке. Возле тренера топтался худощавый смуглый паренек с черными, словно ламинированными, волосами, собранными в длинный хвост. Незнакомец обворожительно улыбался, демонстрируя белые и безупречно ровные зубы, в уголках его темных, как сама ночь, глазах, прятались милые мимические морщинки. Казалось, новичок не испытывает ни тени смущения и чувствует себя в стане армейцев как дома. Марио тут же отругал себя за то, что вчера так плохо подумал о латиноамериканце: «Нет, он точно не злой. Глаза у него добрые и улыбка солнечная». — Ребята, знакомьтесь, — обратился коуч к своим «птенчикам», — это наш новый центр-форвард. Его зовут Хуан Франциско Паленсия, он перешел из команды «Крус Асул». В свои двадцать лет Франциско уже успешно играет за сборную Мексики. Я надеюсь, вы быстро найдете общий язык, ведь он мальчик доброжелательный, коммуникабельный и дружелюбный.       Скоро и тренеру, и игрокам, и болельщикам, и даже журналистам стало ясно, что в плане мастерства юный мексиканец на голову выше остальных игроков московской команды. Новенький так хорошо играл головой, что король воздуха Магнуссон готов был сгореть со стыда: как футболист ниже на восемнадцать сантиметров может с такой легкостью выигрывать верховые дуэли? Это противоречило законам физики и напоминало противостояние Давида и Голиафа. Марио видел выражение лица исландца — недовольное и разочарованное, глаза скандинава больше не казались нежными незабудками как раньше, теперь это был лед или клинок из дамасской стали. Неудобно было и Николе Влашичу. Рядом с Франциско он чувствовал, что техника его несовершенна, ведь мексиканец и мяч принимал мягче, и позицию на поле занимал выгоднее, да и в офсайдную ловушку не попадался. — Эй, сынки! — раздался свисток Гончаренко, — а теперь стометровка. Фернандес, ты у нас самый скоростной, ставлю тебя в пару с Паленсией, будете бежать вместе. Игроки подошли к старту. Франциско посмотрел на оппонента из-под густых, правильной формы, бровей. Но на этот раз его взгляд был не обжигающим, а ласковым: — У тебя болит голова, да? — голос мексиканца был тихим, но уверенным. Еще Марио отметил интересную особенность растягивать слова. «Как кот…» — подумал бразилец и едва заметно кивнул. Голова и правда раскалывалась, ведь погода мутила: то выглянет солнце, то снова скроется за тучами. Хуан Франциско продолжал все так же проникновенно вглядываться в глаза Фернандеса. — Какого черта? — не выдержал бразилец, — хватит на меня пялиться. Хочешь нарваться на гнев Виктора Михайловича? Побежали. Стометровку Марио успешно выиграл, перегнав Паленсию на несколько секунд. Франциско выглядел раздавленным и поникшим, он не проронил ни слова и убежал на противоположный конец поля тренироваться пробивать пенальти. «Что это с ним? — не доходило до южноамериканца, сделавшего интересное открытие, что его головная боль исчезла без следа, — Не иначе как обиделся. Не припомню, когда на меня последний раз обижались. А он умудрился. Странный парень. Что-то дьявольское есть в его идеальных чертах лица. Но вместе с тем и прекрасное.» До конца тренировки Марио не пересекался с мексиканцем. Как ни пытался Фернандес поймать юношу в ловушку своих магнетических карих глаз, Франциско, как маленький вороненок, перелетал с одного конца стадиона на другой. «Скорость у него хорошая, — думал Марька по пути в раздевалку, — почему же тогда он мне поддался?»       Обернутый полотенцем, бразилец вышел из душевой кабинки и направился к выходу. У двери, опершись о холодный кафель и держась за левый бок, стоял новичок ЦСКА, готовый в любой момент сползти по стенке на пол. Оливковый оттенок кожи Франциско сменился серо-зеленым, его ровные, словно вытянутые утюжком, волосы, были взъерошены, на лбу красовалась глубокая царапина, из которой сочилась кровь. — Ты чего? — подбежал к одноклубнику Марио, и хрупкий латиноамериканец тут же рухнул в сильные руки Фернандеса, — Тебе плохо? Тебя избили? Скажи, кто это сделал? Паленсия отрицательно замотал головой, продолжая зажимать ладонью невидимую рану где-то под сердцем. Глаза Франциско были полузакрыты, длинные ресницы подрагивали. — Позволь мне посмотреть? — горячо прошептал Марио и осторожно, дабы не причинить новому товарищу ещё больше боли, приподнял его футболку, с завистью осмотрел кубики пресса и чуть не лишился дара речи: под левым ребром мексиканца было тату в виде барашка. Паленсия виновато поднял взор на бразильца, сдул с лица мокрую от пота прядь смоляных волос и пальцем стер кровь со лба: — Пойдем присядем. Мне правда очень больно. Марио начинало потряхивать от волнения, эмоции так и переполняли. Только вот не понимал южноамериканец, какое чувство преобладает в его душе. Разочарование? Ведь он уже взрослый, зрелый мужчина, а его родственной душой оказался двадцатилетний паренек, который, возможно, еще и бритву не протестировал. Что он может дать бразильцу? Фернандес вспомнил, как сильно он расстроился года два назад, когда у его лучшего друга Дениса Черышева нарисовались ангельские крылышки под лопаткой. Но идентичное тату появилось не у Марио, а у Сашки Головина. Почему так несправедлива жизнь? Почему его амиго отдан в жертву высокомерному Александру, а русскому бразильцу уготована другая участь? Или радость? Ведь Франциско просто очарователен в своей экзотической красоте. И — в этом у Фернандеса не было больше ни капли сомнения — новенький ЦСКА — добрый и неиспорченный мальчик. Марио издалека видел людей с положительной энергетикой, излучающих свет. Мексиканец сидел в кресле и прерывисто дышал. Боль потихоньку отступала и больше не сжимала железными тисками. — Марио, а ведь я все знаю. Я знаю, кем ты мне являешься, знаю, что у тебя такой же рисунок и на том же месте… Мне на судьбе было написано, что моим соулмейтом станет тот, чью боль я смогу забрать. Скажи, ведь твоя мигрень прошла, правда? Фернандес был в замешательстве. Откуда он все знает? Как так? Складывалось впечатление, что этот бессовестный темноволосый мальчишка попросту влез в его голову. Но ведь и правда стало легче, и Марио теперь плевать, какая погода за окном, смена атмосферных фронтов ему больше не навредит. Второй номер сборной умел быть благодарным: — Тебе нужно обработать царапину, она глубокая. Похожа на след от гвоздя… Где же ты напоролся на гвоздь? Пойдем к врачу, наша Танюшка просто волшебница, она мигом тебя вылечит. — Ладно, — сдался Паленсия, вставая с кресла, — хотя и не стоит. Ссадина ерундовая, завтра утром ее уже не будет. И родственные души, так долго искавшие друг друга, отправились в медпункт. По дороге Марио осторожно спросил: — Франциско, зачем тебе жертвовать собой ради меня? Не стоит… Ты же можешь себе навредить. Мексиканец улыбнулся, обнажив жемчужины зубов, в уголках его глаз вынырнули так понравившиеся Фернандесу лучики: — Потому что по-другому я не умею, Марька. Просто не умею…