Шрамы

      Острыми линиями расплываются чернила на больничных бланках, мажут нежные пальцы синими кляксами, намертво въедаясь в кожу. Сакура хмурится, вписывая данные, вдыхает лёгкий бумажный запах, так приятный ей, клянёт свою склонность к трудоголизму и ежегодный плановый осмотр шиноби. Ежеминутно поправляет выбивающиеся локоны волос, легко раздражаясь сама на себя — давно уже пора их укоротить. Бессмысленная дань моде и собственной лени.         — Проходите за ширму, раздевайтесь. — Сакура не отрывает взгляда от бумаг, скопившихся на рабочем столе, ориентируясь лишь на звуки шагов, вошедшего шиноби.         — Целиком и полностью? — слишком знакомый голос звучит насмешливо и от чего-то не в меру игриво. Сакура неспешно откидывается на спинку кресла и чуть приподнимает брови в безмолвном изумлении.         — Какаши-сенсей, вы ли это? Какая неведомая сила заставила вас переступить порог госпиталя? — Она принимает его шутливую игру, он уж очень редко бывает в настроении, чтобы упустить такое.         — Шизуне, — деланно горько вздыхает и разводит руками, — она поклялась предать огню все мои книги. Совершенно все. — Взгляд тёмных глаз по-ребячески озорно рассматривает Сакуру, будто ожидает одобряющей реакции.         — Что же, снимайте верх и присаживайтесь.         Звук расстёгивающейся молнии разрезает тишину, Какаши лениво убирает жилет, отбрасывая его на спинку стула. Хитай-ате больше не держит растрёпанные волосы, и они небрежно спадают ему на лоб, чуть прикрывая шрам на лице. Неторопливо заводит руки, тонкими пальцами цепляя водолазку меж сведеных лопаток, тянет вверх.         Сакура неотрывно смотрит, стараясь понять, от чего так ускорился пульс, почему дыхание стало глубже и прерывистее? Шумно сглатывает тягучую слюну, не видит, не чувствует, но точно знает — от зелени радужки сейчас осталась только тонкая каёмка. Она съедена чернотой зрачка. Ленивая нега разливается свинцом в затёкших мышцах, заполняя собой каждую клетку её организма. Сакура медленно выдыхает, закусывая впалые щёки, чтобы не расплыться в похабной усмешке. Шрамы.         Рубцы душевные возбуждают в ней чисто медицинский интерес. Как скоро можно сшить, залатать искорёженное сознание? Поправить душу, словно тряпичную куклу, испортившуюся от частой игры озорного ребёнка?         Шрамы телесные возбуждают в ней звериное любопытство. Дотронуться до неизменно белой кожи, нежно касаясь шероховатых рубцов… Каково это ощущать? Каково носить на себе столько шрамов? Свои она научилась бесследно заживлять раньше, чем получать в беспощадных боях, лишь симметричные ссадины на коленях, как привет из далёкого беззаботного детства.         Сакура осторожно подходит ближе, ладони обволакивает мягкий свет целительной чакры. Внимательно рассматривает бледную, словно бумажную, кожу сенсея. Любуется жгутами чётко очерченных мышц, судорожно размышляя, до какого шрама стоит дотронуться. Может быть, до этого сплетения косых линий на спине? Или следует провести кончиками пальцев по самому свежему — от груди и почти до паха? Каждый рубец — история его побед и поражений, безграничного мужества и отчаянной глупости. Наспех зашитые, идеально ровные, рваные и прошедшие вскользь. Сакура хмыкает, сейчас она даже не знает, какие его шрамы привлекают больше — душевные или телесные.         — Сакура? — мягкий тембр голоса вырывает её из размышлений. Она дёргается, испуганно озираясь. Прекрасно понимает, что он заметил.         Она возбуждена собственными мыслями, его шрамами, жаром крепкого тела и свежим хвойным запахом мыла, доносящимся от него. И даже не пыталась этого скрыть. Скулы расцветают багрянцем только из-за мыслей о возможном исходе. Как он отреагирует? Терпеливо отведёт взгляд в сторону, скроется за ширмой безразличия и снисхождения? Посмотрит с безмолвным укором на маленького, смущённого медика, что ведёт себя так непрофессионально? Или же…         Вздрагивает, чувствуя тепло его пальцев на собственной скуле. Какаши постепенно склоняется и ловит её взгляд. Настойчиво ищет ответы за мутной поволокой зелёных очей. Ни звука. Ни шороха.          Сакура распахивает глаза, когда его тёплые, чуть шершавые губы накрывают её. Осторожно выдыхает, ждёт реакции. Сейчас он либо проломит собой все хлипкие перегородки больничных кабинетов, либо…       Медленно проводит кончиком языка от одного уголка  губ до другого и с неожиданной для себя наглостью пылко отвечает, первая углубляя поцелуй.         Хатаке целуется, очевидно, лучше всех, с кем ей приходилось целоваться. Мягко и настойчиво выбивая её из равновесия. Нежно прикусывая пухлые губы, рвано вздыхая, вплетаясь пальцами в длинные волосы. Сакура отчаянно цепляется за него, желая не то устоять на ногах, не то боясь, что всё неожиданно закончится. Это всё слишком чувственно для неё и слишком безрассудно для него.         Сакура тихо, протяжно стонет, ярко чувствуя, как его пальцы сжимаются в кулак, тянут её волосы. Горячие, влажные губы мажут по скуле, спускаясь кроткими поцелуями к шее. Какаши настойчив и аккуратен, он не оставит лиловых синяков на нежной коже, отпечатков острых зубов или же следов от крепких рук, сжимающих Харуно стальной хваткой. Её тело идеально чистое, украшенное лишь редкими родинками да россыпью веснушек на покатых плечах, и таким останется. Сакура лукаво улыбается, оглаживая каждый рубец на его теле, ловко выпутывается из объятий, перехватывая инициативу. Прикасается губами к ярёмной впадине, глубже вдыхая, запах его тела, дурманящий её разум. Короткими, острыми ноготками проводит от груди до ремня форменных тёмно-синих брюк, очерчивая перекрёстный глубокий шрам, задевая дорожку жёстких волос. Ловит алыми губами его громкий вздох и вновь подставляется под горячие, влажные поцелуи.         — Сакура…       — После, я подумаю над этим после…         Вжимается в прохладную стену и тянет его за собой. Ей не терпится ощутить тяжесть его тела, жар чужих рук под своей одеждой.         — Рви, в шкафу есть запасная… — говорит тихо и прерывисто, жадно глотая жгучий воздух.       Треск рвущейся одежды смешивается со звуком пульсации, набатом бьющимся в её голове. Тонкие пальчики настойчиво пытаются расстегнуть ремень, Сакура возбуждена и взвинчена, ей слишком сложно совладать с собой. Она жаждет грубой, аккуратной ласки, пламени чужого тела, абсолютной власти его рук.         — Сакура-сама, вы ещё не освободились? — звонкий голос помощницы бьётся о крашеные стены.       — Вон! Сколько раз говорила стучать?! — Сакура злится напоказ, мысленно благодаря всех богов, что от входа их отделяет плотная ширма.         Гулко хлопает тонкая дверь, Сакура, кажется, краснеет до кончиков ушей. Так и замирая, прижатая к стене, крепко обхватив ногами своего сенсея. Харуно приоткрывает рот, но ком в горле не даёт ей проронить и звука. Тёплая рука накрывает её губы, строго запрещая даже попытки к возможным объяснениям.         — После, — его голос звучит хрипло, — ты подумаешь обо всём после.         Сакура лишь согласно всхлипывает, ярко чувствуя, как её с новой силой вжимают в прохладную стену. Ловит нежной кожей поцелуй, зачем-то кивая и улыбаясь. Беспокойные размышления действительно подождут, сейчас у неё есть дела существенно важнее.