зла и добра,
Ведь и днем небесные легкиетень укрывают.
Нет ему ни солнца, ни тьмы, ни покоя — Пошел по скользящей, хлипкой тропе, Которая высится лишь в тишине его мыслей, дыханья и сизой щемящей тоски по чувству любви и сострадания. Песнопения, фальшь — злободневная маска, отдушина и щит от соли Творца. Скинет — сгорят его глаза. Извинений его нарочито мало. Ему не простить. Его не простят. Имеет ли смысл тогда лгать? Ведь истина взглядов провидца есть Навь, В её пустынных, призрачных далях, Где грустил он ночамиеще человечный, живой и просторный,
Свободный, способный взлететьдо искристого моря,
Что подтачивает кости прошлых надежд. Сейчас уснул бы у тёмных волн,забылся. Навечно. Навсюду.
Но вновь, устало вставая со стула, Поплетется по дороге с двумя сторонами. Ведь, быть может, раньше судьбу изживая, И его спицей боли смерть окропила. А теперь в тревожном молчании Яви Свет его одиноко смеркает. Он захлебнется псалтырем, завидев конец. Смерть зайдет, и продрогнет его спина.Лишь тогда
Вспоминаем, что мы лишь люди И уйдем за прахом своим в никуда. И его прах не развеет сарма, Не примет его земля русского края, Не найдет в пустоте он свой мигающий свет. А если мудренным станут понятны его слова, Пойдут по его стопам и сойдут с ума, Ведь хоть вера чиста,но помыслы грязны.
И его начинания будут напрасны, И тогда бессмысленна жизнь его была. Потому как, стоя на табурете, он коснулся потолка, Думая, что столкнулся с замыслом Божьим.