***
На открытый каток люди обычно приходят ближе к вечеру, когда атмосфера становится какой-то особенно сказочной. Фонари и гирлянды, украшенные улицы и деревья, яркие и заманчивые вывески в магазинах — всё это делает Москву в новогодний период просто необыкновенной. Но вот Федя решает не дожидаться вечера, чтобы не толпиться со всеми, и ведёт Костю на каток днём. Вообще-то он приехал бы и раньше, но Кучаев слишком долго раскачивается. Сперва он никак не хотел вставать с кровати, пока Федя насильно не стянул с него одеяло и не стал щекотать ноги. Затем у Кости случилась самая настоящая трагедия — закончились его любимые звёздные хлопья с шоколадом! Чем же завтракать? Чалову пришлось вспомнить уроки готовки от матери и пожарить им яичницу. Вышло не особо красиво, но Кучаев уплетал за обе щеки и назвал Федю прекрасной хозяюшкой. После у Кости возникла проблема с поиском его любимой толстовки. Федя предлагал надеть другую, но Кучаев упрямился: «Эта — моя любимая. Мы её вместе покупали, да и тёплая очень». Спустя пятнадцать минут поисков толстовка всё-таки нашлась. У Чалова в полке. И он без понятия, как она там оказалась. Парни добираются до парка Горького на метро. На самом деле, они вполне могли бы заказать такси, чтобы лишний раз не привлекать к себе ненужного внимания, но поездка в общественном транспорте стала для них какой-то особенной, такой привычной и правильной. Костя удобно устраивается у Феди на плече, хотя ехать им не так уж и долго, и закрывает глаза, пока женщина напротив пристально их рассматривает. Чалов знает, что Костя не спит — ему так просто спокойнее и можно не бояться проявлять нежность. Народу в парке оказывается не так много, как будет буквально через несколько часов, поэтому им предоставляется отличная возможность кататься в своё удовольствие. Федя берёт им две пары коньков напрокат, мило беседуя с девушкой у кассы, но вот тут-то Кучаев и начинает сбавлять ход. — Не-не, Чал, я же сказал, что не умею. Я даже стоять толком не смогу — грохнусь сразу. А мне новые травмы, между прочим, не нужны. Чалов хмуро смотрит на парня. Он уже успел надеть коньки, а Костя также сидит в своей обуви и тупо вертит в руках свою пару, как бы не решаясь. — Тебе помочь? — Чего? — Коньки надеть. Помочь? — Я сам могу. — Значит помочь. Костя не успевает снова начать возражать, как Федя забирает из его рук пару, опускается перед ним на колени и помогает ему с обувью, будто перед ним сидит какой-то детсадовец, который сам ещё не в состоянии одеваться. Щёки Кучаева от чего-то вспыхивают, и он смущённо отворачивает голову куда-то в сторону, но Чалов этого не замечает (или делает вид, что не замечает). — Готово, а теперь пошли учиться. Федя встаёт и протягивает Косте руку. Тот нерешительно стучит пальцами по лавочке и облизывает губы в привычной ему манере. Чалов знает: Костя волнуется. Он всегда кусает или облизывает губы, когда переживает. — Федь, — тихо, боязливо говорит он, оглянувшись по сторонам. — Да? — Ты только держи меня, ладно? И Федя светится от счастья, точно новогодняя ёлка, и хочется ему наброситься на своего милого, глупого Костика с поцелуями, да вот только придётся потерпеть до дома. Ничего, так даже слаще будет. — Не дождёшься, чтобы я тебя отпустил.***
На самом деле, оказывается, Костя не шутил, когда говорил, что даже стоять на льду не умеет. Он действительно не умеет, а хватка у Кости сильная. Он цепляется руками за плечи Феди так сильно, что тот не удивится, если там потом останутся синяки, и прижимается к нему, едва ли не нависая всем весом тела, поэтому даже Чалову оказывается трудно держать равновесие за них двоих. От деревянного бортика, к слову, они так и не отъезжают, хотя Федя и делает попытки объяснить парню технику скольжения, и продвигаются максимум метров на десять. — Если ты всё время будешь на мне виснуть, у нас точно ничего не получится. Не то чтобы я против, но. — Я же сказал, что глупость всё это. Пошли лучше в кино или вообще домой, — раздосадовано отвечает Костя. Они останавливаются и нерешительно молчат. Кучаев держится двумя руками за забор, а Федя хмурится, пытаясь придумать что-нибудь нормальное. — Возьми меня за руки, — Чалов протягивает ладони в чёрных перчатках, и Костя тут же, не сомневаясь, выполняет действие, о чём тут же жалеет. Федя резко тянет Кучаева на себя, что тот подаётся всем телом вперёд и едва не падает, но умудряется его удержать. Они каким-то образом оказываются на середине катка. Да, у Чалова тоже крепкая хватка. — Ты… Ты совсем дурак? А если бы я упал! — восклицает Костя, бегая глазами по лицу Феди, а тот улыбается, будто этого и добивался. — Пришлось прибегнуть к крайним методам. Зато смотри, где мы! Медленно, но верно доползём к завтрашнему дню во-он до той лавочки, — Чалов кивает в сторону скамейки, находящейся от них в нескольких метрах, и смеётся от недовольного взгляда Кучаева. — Как смешно, ха-ха, — Костя злится. Ему ужасно хочется развернуться и уйти, чтобы Федя ещё и побежал за ним извиняться, но он не может, потому что лёд — явно не его стихия. — Ладно-ладно. Давай попробуем ещё раз. На расстоянии вытянутой руки. Пробуй скользить ко мне, а я поймаю, если уж что, ладно? — Только будь рядом, — просит Кучаев, чувствуя, как горят уши и щёки. И минутная обида пропадает. Костя закусывает губу, видя, как крепко держит его Федя. Нет, он не отпустит. — Всегда. И Костя верит. Крепко держась за Федю, он делает первые неловкие скольжения в его сторону. Затем ещё и ещё. В какие-то моменты он теряет равновесие, слишком наклоняет корпус вперёд или назад, но Чалов контролирует ситуацию и не даёт Кучаеву возможности пораниться. Они продвигаются дальше названной скамейки. Косте даже нравится чувствовать, как легко он скользит, как лёд разрезается под острыми лезвиями коньков, как Федя смотрит на него с такой нежностью и заботой. Кучаев привыкает ко льду. Он даже уверен, что поедет сам, если Чалов его отпустит, но он этого не хочет, поэтому усердно делает вид, что у него что-то не получается, что где-то он чуть-чуть заваливается в бок, а вот тут ноги разъезжаются и вообще всё по-прежнему плохо. Костя просто наслаждается интимностью и близостью между ними, их сплетёнными руками и пониманием без слов, и не хочет разрушать момент. Федя, конечно, тоже наслаждается этим, но он задался целью — научить Кучаева хотя бы чуть-чуть кататься. Он расстроен, что у него не получается, но Чалов не из тех людей, кто привык сдаваться. И неожиданно к нему приходит идея. Он вдруг расцепляет их руки и отъезжает на небольшое расстояние. Костя останавливается. — Давай, до меня. Тут немного, у тебя получится. — Но… Но я ещё не умею! — Умеешь. Смотри, я же научился, а мы, между прочим, оба в футбол играем, — Федя едет к нему на полной скорости и резко останавливается, срезая лёд и осыпая Костю белыми хлопьями, делает круг и почти возвращается на место, но вдруг происходит что-то неожиданное. Он падает и громко вскрикивает. Конечно, Кучаев забывает обо всём на свете и, быстро преодолев расстояние между ними, оказывается рядом с Чаловым. Опускается на колени и обеспокоено смотрит на парня, который, смеясь, глядит на него с глупой-глупой, но такой искренней улыбкой. — Федь. Федь, ты как? В порядке? — Ты обманщик. — Что? — Ты только что подъехал ко мне без чьей-либо помощи. Даже умудрился сесть, не упав. Ты же уже понял, как нужно правильно кататься. Об-ман-щик, — по слогам произносит Чалов, а Костя весь вспыхивает. Он не знает, что сказать в своё оправдание, да и никакая ложь тут уже не сработает — Федя раскусил его, как и всегда. Кучаев лихорадочно думает, что же такое ему надо сказать, чтобы ещё и в выигрыше остаться. — А ты… Ты вообще сказал, что не отпустишь меня, а сам что? Соврал. М? — коварно улыбается Костя, но чувство победы у него ошибочно. Почему? Потому что с Федей спорить бесполезно. Чалов вдруг тянет Костю на себя, и Кучаев с громким «ой!» неуклюже падает ему на грудь, благо, выставив руки перед этим, чтобы хоть немного смягчить удар, и оказывается заключён в крепкие объятия. Зачем он это делает? Просто, захотелось. — Дурак ты, Федь. Они лежат на льду, словно дети, вдоволь наигравшиеся в догонялки, счастливые и влюблённые в мир, а мимо проезжают люди, не обращающие ровным счётом никакого внимания. Ещё немного и солнце совсем исчезнет за горизонтом, зажгут фонари и Москва погрузится в вечернюю атмосферу праздника, и народу станет ещё больше, и они поедут домой, греться под одеялом в тёплых ласках, а потом непременно вернуться сюда на следующих выходных. Ну а пока у них есть короткий миг, чтобы влюбиться друг в друга вновь. — Знаешь, почему отпустил? Так я смогу поймать тебя ещё раз.