*-*-*
Раф устало проводит руками по лицу и глубоко вздыхает. Он не спит нормально уже несколько суток, рассеянность мешает концентрироваться на поставленных задачах. Кружится голова и долбит изнутри мигрень. Отводя руки от лица, бунтарь видит, как они дрожат. За это время случилось много чего всякого, но его сознание вьётся только вокруг младшего брата, который не даёт ему спать. Раф изводит себя беспокойством за него, следит за каждым шагом, каждым движением рук. Его бесит то, что Лео не может осознать, насколько всё серьёзно, и решает, что гораздо круче усложнить им жизнь, чем быть поспокойнее. Раф вспоминает, как проснулся от шумного дыхания над ухом и какой-то суеты под боком, а когда открыл глаза, пожалел, что сделал это. Увиденное успело отпечаться перед глазами ещё раньше, чем он осознал, что происходит, и задним числом в затылок билась мысль, что он будет видеть это гораздо чаще, чем хочет. Лео сорвал швы с культи. Его кровь была всюду, дыхание срывалось. Как сорвался сам хищник. Раф мелко содрогается всем телом и закрывает ладонью глаза. Глупо было надеяться на то, что всё будет тихо. Раф не считает себя нежным комнатным цветочком, но не удивляется, когда просыпается ночью от кошмаров. Вот как произошло буквально несколько часов назад. Он не ложится снова, потому что не хочет повторения, и ему неловко за свой страх. Но он позволяет себе его, потому что не хочет держать внутри, не хочет, чтобы оно копилось, а потом взорвалось и погребло всех. В то же время он не демонстрирует свои мысли, не транслирует их языком своего тела. Ему достаточно пройти мимо комнаты гения, чтобы тот знал, что всё повторяется. Ему достаточно просто достать из уже освежёванного блистера пару таблеток, чтобы утром это стало известно. Донателло не говорит с ним об этом, но Раф знает, что умник открыт для этого разговора. Майки вьётся рядом и отвлекает так, как может только он, и у Рафа неожиданно достаточно сил, чтобы отозваться на его призыв. Они по-прежнему спорят с отцом за пульт от телевизора и устраивают почти настоящие битвы за последний кусок пиццы или пирога с малиной. Но он совершенно не знает, как ему вести себя с Лео. Он почти уверен в том, что мечник его ненавидит. Его мысли начинают бежать по кругу: если бы он послушал младшего, они бы не пошли туда, Лео не попал бы в ловушку из-за них, не попался бы в лапы Гаса, не полетел бы с крыши небоскрёба. В конце концов Раф теряет себя как лидера, и это, кажется, бьёт по нему сильнее всего остального. Очень сложно вести команду, когда вас трое вместо четверых. С другой стороны, им должно быть легче, потому что командой-то они были такой себе, может, так даже будет легче. Но Раф отчего-то не может сконцентрироваться на поставленной задаче и — да, лажает. Страшно, что из-за его недальновидности кто-то из парней снова пострадает. Страшно, что он не сможет в этот раз помочь тому, кому это будет нужно, неверно расставит приоритеты, недооценит врага, посчитает, что он умнее, и не захочет слушать доводов со стороны остальных. Он должен уметь слышать их и принимать решения, брать в охапку сильные качества и использовать их, умело расставлять на карте возможностей. Рафу страшно от того, что он практически обрёк Лео на смерть. Более того, сделал это дважды. В один-то день. Неплохо для среды, что сказать. Ему страшно, что Лео будет ненавидеть его всю жизнь, потому что Раф, можно сказать, её у него отобрал. Конечно, теперь Лео сможет без конца не вылезать из своих любимых игр, но рано или поздно любимая еда, любимые вещи и любимые занятия надоедают — что он будет делать тогда? Не будет ли он чувствовать себя ущербным в сравнении с остальными, продолжающими двигаться дальше? Рафу страшно, что Лео сломался. Рафу страшно, что они вернутся, а тот что-то сделает с собой в их отсутствие — и будет поздно это менять. Ему страшно, что дом обрушится из-за какого-нибудь землетрясения или трубу прорвёт или замкнёт проводку. Ему страшно оставлять Лео одного, даже если отец присматривает за ним. Ему страшно. В Рафе столько страхов, что он сам становится им. Одним сплошным. Разве может такой, как он, быть лидером? Разве можно доверять ему свою жизнь, жизнь целого города? Рафу хочется забиться в дальний угол Вселенной и переждать кризис там, но он знает, что никто ему не даст. У него на плечах лежит ответственность, он не может её скинуть, передать кому-то, просто игнорировать. Только вот, когда они возвращаются домой в очередной раз, немного побитые, но в целом невредимые, Раф не может сдержать вздоха облегчения, когда мечник смотрит на них, пусть осоловело, но зато живо. Лео жив. Этого пока достаточно.*-*-*
Вопреки всему, всё довольно неплохо. Они долгое время держат Лео на седативных, чтобы дать ранам зажить. Донни снимает швы с шеи намного раньше, но смотреть на белёсые следы на светло-зелёной коже практически физически больно. Сидящий в гостиной мечник лишний раз напоминает им о том, как близко они подобрались к смерти, ну, или, по крайней мере, один из них. Раф не может перестать винить в этом себя, и никто не удивляется, но никто также не остаётся в стороне. Лидер чувствует благодарность за помощь, но не может найти в себе сил, чтобы принять её. Всё случилось по его вине, кто он такой, чтобы они пытались вытянуть его? В какой-то степени, может, Раф и сам не хочет вытягиваться. Он принимает свои сны и мысли за наказание, которое, по его мнению, заслужил. Лео смотрит на него с интересом, склонив голову к плечу. Он ещё заторможен, моргает почти как сова, но, кажется, уже принял осознание того, что так, как раньше, больше не будет. Может, уже обдумывает, во что будет играть в первую очередь. Майки собирает деньги, чтобы купить ему какую-нибудь классную игрушку. Донни закапывается в справочники, пособия и статьи о протезах и способах борьбы с ПТСР. Лео устраивается у Рафа под боком, как огромный трёхногий котёнок, а Раф глотает вину и слёзы, стараясь дышать ровно. Он не понимает, почему все вокруг так добры к нему, если он так сильно облажался. Дозы таблеток сводят к минимуму, но Лео продолжает пить их для какой-то там перестраховки — всё, как доктор прописал. Но всё сводится к тому, что он постепенно превращается обратно в себя, вяло шутит и через силу смеётся, и это странно, то, как его смех звучит растянуто, как будто его замедлили. Задушено, как из петли. Несмотря на всё, он, кажется, вовсе не испытывает злости. Рафу вообще кажется, что он никак не реагирует на то, что не может ходить теперь. Лео находит плюс в костылях, которые круто метать, когда его кто-то бесит, или которыми можно достать до чего-то, или которыми можно почесать панцирь. Лео находит плюсы в кресле, в котором можно играть наперегонки с Майки, который использует Донов компьютерный стул, пока тот вливает в себя литры кофе или слоняется по поверхности в поисках чего-то с Рафом. Но что больше всего выбивает из колеи, так это то, что мечник смотрит на Рафа совсем-совсем без обвинения, ненависти или злости. Его взгляд цепкий, что непривычно, хотя ранее они встречались с таким Лео. Он наблюдает за Рафом, изучает его, склоняет голову к плечу и смотрит под разными углами, заглядывает за ширмы, которые Раф не очень-то и стремится показывать. И улыбается. Раф не понимает. Он говорит: — Почему ты не сердишься на меня? Я же тебя не послушал. Лео удивлённо вскидывает бровные дуги и выпускает хвосты маски из длинных пальцев с кольцами ярких пластырей с пустынной кукушкой на них и матерными словечками. — А я должен? Раф опускает плечи так, будто сдувается, он и чувствует себя так же, когда мечник смотрит на него с таким открытым недоумением, как будто не понимает, откуда у Рафа эти мысли в голове. Раф, честно, не знает, как ему вести себя с ним, как ему вообще со всеми себя вести. Раф раздавлен и уничтожен, он так виноват, и больше всего ему стыдно за то, что он не может найти в себе сил и справиться с этим. Лео не понимает, но нельзя сказать, что понимает сам Раф. — Должен, — хрипло выдыхает он и опускается на колени, кладёт ладони на бёдра младшего и надеется, что Лео не заметит, как его руки дрожат. Лео замечает, но не комментирует это. Раф не поднимает на него глаз. — Должен, потому что я сделал тебя таким. Не послушал, когда ты говорил мне… — Ты лидер, — перебивает Лео, и его руки мягкие и поразительно нежные, когда он проводит ими по плечам Рафа и начинает их несильно массировать. Бунтарь хочет скулить ему в бёдра и остаться так навсегда. — Да, тебе следовало послушать меня, но вдруг это и к лучшему, что ты поступил по-своему? Мы могли погибнуть все вместе, а так отделались меньшим злом. — А вдруг нет? — Мы никогда не узнаем. — Лео смотрит с улыбкой, задевающей его глаза, и пусть в них есть намётки боли, хоть боль эта физическая, Раф чувствует, что мечник искренен с ним, и ощущает себя так, будто раскрывается для него настежь, как двери самого гостеприимного дома. Хотя в их случае, скорее, он сам является путником, нуждающимся в тепле и ночлеге. Раф готов спорить с ним: о меньшем зле, о жертве одного во благо тысяч, о случайностях и возможностях. — Когда ты стал говорить так по-взрослому? — вместо всего этого жалобно скулит Раф, а Лео смеётся где-то сверху. Звук получается приятный, но усталый. — Я всегда так говорил! Ей-богу, тебе следует чаще слушать меня! Чёрт возьми! Лео шутливо пихает его в плечо, но Раф неожиданно даже для себя цепляется за него и прижимается только крепче, вжимается щекой в прохладные ляжки и недовольно мычит. Он ждёт, что его прогонят, что на этом лимит тепла и поддержки исчерпан. Но Лео, вопреки ожиданиям, в очередной раз, чёрт возьми, продолжает собирать его узкими длинными ладонями, мурлыча себе под нос что-то тихое и неразборчивое. Рафу кажется, что его грудная клетка вскрылась, рёбра разорвали кожу и изодрали пластрон в клочки, и он прижимается к Лео обнажённым сердцем. Лео поёт для него колыбельную и не выгоняет.*-*-*
Это всё похоже на то, будто Раф решает, что забота о Лео — его искупление. Какая-то часть него понимает, что этого мало, этого не хватит, но Раф продолжает. Он готов носить мечника на руках, если так будет нужно, готов носить ему всё, что тот попросит, готов завалить одеялами и подушками, которые только может найти в доме, и при необходимости закупить ещё. Лео оказывается ужасным мерзляком. Это кажется довольно забавным фактом, потому что с приходом сезонов дождей он начинает шмыгать носом и растирать руки, постоянно вздрагивать от холода и ныть. Донателло с ворчанием о том, как Лео его достал, часто в не совсем лестной форме, всё же подключает отопление. Кто-то задыхается от духоты, а вот Лео, кажется, становится хорошо. Помимо прочего, Раф вдруг узнаёт, что он, вопреки всему, пташка ранняя. Лео вообще спит подозрительно мало и удивительно много читает. Что именно — Раф не знает, его и не очень это интересует, но он готов организовать для него целую библиотеку, которая ничем не уступит размерами городской. Лео ценит это, но убеждает, что ему хватает того, что есть в телефоне, и неловко улыбается. Раф задыхается в своих кошмарах и сомнениях, в чувстве, что он сделал недостаточно, что он мог бы справиться даже с этим лучше. Раф не знает, куда себя деть, и готов переломать себе все пальцы, но следом стучится мысль, что тогда он точно ничего сделать не сможет. Лео как-то заикается, что хочет каких-нибудь простых шоколадных кексиков, и это как-то проскальзывает вскользь в одной из бесед, проходящих между ними всеми одним из скучных вечеров, когда они вчетвером сидят в гостиной, каждый в своём гаджете. Майки лениво поддерживает его, но на этом всё и заканчивается. Только Раф всю ночь печёт кексы, оладьи, панкейки, извлекает из недр раскалённой духовки чизкейк и не собирается на этом останавливаться. Годовой запас шоколада уходит на это всё, а когда он относит это к мечнику утром, тот давится воздухом и падает со спинки дивана куда-то за. У Рафа тревожность и вечно дрожащие руки, мешки под глазами и грызущее чувство вины, которое не собирается прекращаться. Он слышит за своей спиной все свои недостатки, будто кто-то зачитывает их вслух, и не может перестать вслушиваться. Голос не желает прекращать. Лео хватает его руки и пытается согреть их дыханием, потому что его собственные всегда такие холодные, будто он только из ледяной воды выполз. Он прижимает их к своей шее и накрывает плечи Рафа одеялом, которого мало для них двоих, но оно тёплое и приятно пахнет каким-нибудь цитрусовым соком или фруктовым льдом. Раф хочет расплакаться от этой заботы, которой не достоин, потому что Лео должен ненавидеть и презирать его, но по какой-то причине не делает этого. Лео продолжает говорить: «Всё хорошо, Раф. Ты спас мне жизнь, слышишь? Ты не дал мне упасть… Ну, фактически, да, я упал, но ты меня спас! Так что это не считается! Засчитываю как победу!». Раф продолжает его не слушать, потому что Лео его жалеет, Лео его оправдывает, Лео не понимает всего произошедшего ужаса. Лео был в истерическом припадке и крови, когда они держали его за руки, чтобы Донни смог вкатить ему транквилизаторов и зашить разорванные швы. Лео был синонимом боли всё то время, что не осознавал себя. Раф является олицетворением ничтожности. Лео не согласен и решительно качает головой, и взгляд у него твёрдый. Лео неотвратимо взрослеет прямо в руках Рафа, а может, просто показывает ему ту сторону себя, которой Раф не видел раньше по какой-то причине, и бунтарь держит его как можно более бережно. Лео маленький и хрупкий, с ним по-другому нельзя. Лео множество раз доказывает, что это не так, но Раф игнорирует. (Тшш, малыш Синий, папочка Рафи знает лучше).*-*-*
Лео передвигается в основном на костылях. Это занимает время и требует усилий, но, к его чести, он ноет не так и часто, чтобы это действительно действовало на нервы. Раф наблюдает за ним со своего места и замечает, как мечник тоскливо смотрит на хафпайп и ждущие его скейты. Несмотря на свою силу воли и поразительное терпение, он позволяет себе слабости, хоть и крайне редко. Раф удивлённо смотрит на него, когда Лео искренне переживает и тихо говорит, что он урод. Он подавлен и расстроен, его на самом деле это волнует. Раф тут же возмущается: «Чушь», — и обнимает его за плечи рукой, а мечник просто продолжает говорить это. Рафу остаётся только гладить его по голове и говорить: «Нет, это не так, ты знаешь. Ты очень красивый. Самый красивый из всех, кого я видел». Кажется, Лео его слушает, потому что перестаёт это делать. Раф не чувствует облегчения, потому что ждёт, что в следующий раз Лео скажет что-то в духе: «Лучше бы я не выжил, чем был таким». Он ждёт, что в следующий раз Лео спросит: «Зачем ты спас меня? Чтобы я с этим жил?». Он ждёт, что в следующий раз Лео обвинит его в этом. Но в следующий раз Лео просто улыбается и прижимается к его плечу виском, умиротворённо прикрыв глаза. Раф тёплый, горячий даже, и вечно холодному Лео это нравится.*-*-*
В один из дней Донни говорит: — Я нашёл то, что нам нужно, но необходимо дать ранам полностью зажить. Потом вставим титанический штык в кость и установим протез, правда, придётся снова ждать, пока швы затянутся, чтобы он смог нормально ходить. Лео цепляется костылями за что-то и падает на диван, но делает это так, будто так и было задумано. Его голова оказывается у Рафа на коленях, и он оповещает их всех: — Скучно. Дон хмыкает и с ворчанием утыкается в планшет, Майки высовывает от старания язык, давя кнопки джойстика. Раф вздыхает устало и смотрит на пялящегося на него мечника. — Что ты предлагаешь? Лео смешно дуется и делает вид, что задумывается, но Раф знает, что этот чёрт уже давно всё придумал. На самом деле Лео легко может манипулировать ими всеми, если действительно того захочет. Раф видел, как он командует парнями и как они его слушают. У Рафа так не получается и вряд ли получится. — Сто лет не видел дневного света! — наконец выдаёт мечник, а Дон хмыкает. — Мы почти не бываем на улице днём. — Ночного света! — тут же исправляется Лео и посылает в его сторону пылающий взгляд. Он чуть приподнимается, а Раф сдерживается от того, чтобы не надавить ладонью ему на грудь, чтобы уложить обратно. — Я замучился дышать вашими выдохами! Хочу свежего воздуха! — Там слишком опасно, ты знаешь, — буднично отвечает Дон и перелистывает какие-то заметки, явно не представляющие для него никакого интереса. — Тебе тем более. Лео дует щёки. — Я не собираюсь на крышу лезть, куда мне с костылями? Раф коротко вздрагивает. Почему-то это воспринимается им, как будто обвинение. С другой стороны, он понимает, что Лео имеет на это право, и думает, что в какой-то степени мечник всё же винит его. Он и должен. Но почему-то Рафу от этого больно. Лео надоест однажды оправдывать его, он поймёт, что с него хватит. Однажды он просто оттолкнёт Рафа от себя и скажет что-то в духе: «Мне противно, что ты меня трогаешь, так почему бы тебе не прекратить?», — и Раф примет это. Раф ожидает этих слов уже очень давно, но они всё ещё по какой-то причине не были произнесены. Лео должен сказать: «Это всё по твоей вине, из-за тебя я не могу выйти на улицу, когда захочу, из-за тебя вынужден провести всю жизнь в гребучем подземелье. Из-за тебя». Лео говорит: «Покатай меня, большая черепаха!». Раф не знает, как реагировать, от этого диссонанса теряется ощущение реальности какое бы то ни было и кружится голова. Он подхватывает мечника и аккуратно усаживает его к себе на шею между головой и кромкой панциря, а Лео с широченной довольной улыбкой обнимает руками его лицо и издаёт звуки, похожие на урчание. Раф не может отделаться от мыслей, что Лео словно на месте, которое создано специально для него. Они выбираются в город, Дон сканирует местность, Майки замыкает отряд и контролирует ситуацию со своего места. Раф полностью доверяется им двоим, пока буквально на своих плечах несёт ответственность за четвёртого члена их команды, пусть и такой неслаженной. Лео разводит руки в стороны, зажмуривает глаза и наслаждается, а Раф не знает, как ему его держать, потому что под левой рукой у него внезапно оказывается пустота. Он не может дышать, когда видит на ладони красное.*-*-*
Несколько ночей подряд он просыпается от стонов. Они не громкие, но Раф просто знает, что нужно слушать, и замечает только поэтому. Его тело поднимается с кровати ещё прежде, чем он успевает об этом подумать, и сворачивается вокруг меньшего, замыкает его в плотный кокон тепла и поддержки. У Лео фантомные боли, и это почему-то Рафа пугает. Он и так чувствует себя беспомощным, не в его силах изменить что-либо, но именно в такие моменты он готов лезть на стену от безысходности. Лео изгибается в его руках и сжимается в калачик, тяжело дышит и морщится, кусает губы, сжимает пальцами ткань Рафовой кофты — держится. И всё дерьмо в том, что только так он и может помочь. Раф водит широкой ладонью по панцирю младшего и ненавязчиво массирует сведённое судорогой бедро, ниже которого ничего нет, осторожно разминает шрамы. Прошло уже достаточно много времени, но отчего-то привыкнуть к этому он всё ещё не может. Его тело вроде говорит: «Ну, чувак, уже почти полгода как», — но мозг каждый раз словно замыкает. Он смотрит на мечника растеряно и без малейшего узнавания. Сейчас его младший кажется совсем другим. Раньше этого не было видно, но вот теперь Раф не может отвести взгляда от того, каким хищник стал. Лео держится столько, сколько может, он завывает на всё убежище, когда ему скучно, и достаёт всех, как умеет только он один, но большую часть времени держит свою настоящую боль в себе и даже бровью не ведёт. Раф не может вспомнить, чтобы слышал от мечника настоящие жалобы после того, что случилось, после того, как сорвал швы и пришёл в себя. Лео как-то постоянно улыбается или погружён в чтение, фильмы и игры. Может быть, он тоже по-своему убегает от реальности, которая доставляет ему боль. Массаж помогает, Лео успокаивается и, прижавшись к широкой груди, засыпает. В коконе рук Рафа тепло и спокойно, и он рад тому, что может сделать хотя бы это. Лео спит некрепко, но этого всё равно достаточно, чтобы дать ему достаточно отдохнуть, и Раф засыпает следом, убедившись, что всё будет хорошо. Если Лео снова станет плохо, он будет здесь, чтобы помочь. И в следующий раз, может быть, возьмёт зеркало с собой.*-*-*
Он смотрит в глаза хищной, кровожадной, плотоядной черепахи, залитые голубым. Лео завис прямо перед ним, по ту сторону толстого стекла огромного террариума, и даже, кажется, не пытается шелохнуться. Перепонки между его пальцами почти незаметно трепещут, а в уголках глаз таятся плёнки третьего века. Невидимые обычно, желтоватые линии, покрывающие всю его кожу, привлекают сейчас внимание. Раф хочет обвести их кончиками пальцев, проследить изгибы, пробежаться вдоль них на скорость с самим собой, с нервными импульсами, с кровью, циркулирующей по венам под этой кожей. Но может коснуться только стекла, отделяющего его от этого. Оно всегда между ними будет, он понимает это. Ему удивительно то, что он не слышит и не видит ненависти со стороны Лео, но уверен в том, что тот просто не показывает. Лео слишком хорош для этого. Может, он просто не придаёт значения тому, что остался без ноги по вине своего лидера, в отличие от самого лидера, на чьи плечи это легло непосильной ношей, под тяжестью которой он продолжает сгибаться всё ниже и ниже. Он вздрагивает, когда губы хищника растягиваются в улыбке, а затем обнажают зубы, способные перегрызть ему глотку. Раф борется с желанием подставить свою. Он наблюдает за тем, как Лео перемещается в воде. С тремя конечностями это сложно, видно, что ему непривычно, но он быстро подстраивается, выбирает для себя свой ритм и выглядит умиротворённым. В свете мощных ламп над террариумом его кожа золотится. На лицо Рафа льётся вода. Он недовольно ворчит, но задирает голову. Лео смотрит на него с довольной ухмылкой, растянувшей его губы, и лениво двигает ногой в воде. Его руки на бортике террариума, он держится ими, расслабленный, спокойный, и Раф видит тонкие полоски шрамов на внутренней стороне его левого предплечья, как раз там, докуда доходят перевязи бинтов под перчатками. Сейчас, без всей своей экипировки, валяющейся кучей возле лестницы, абсолютно обнажённый, Лео кажется совершенно другим. Красные полосы вдоль его глаз делают его поразительно уязвимым, совсем юным. Его непривычно таким видеть. Конечности у него такие тонкие без всех тех шмоток, что он на себя цепляет, ещё даже не успев проснуться. Раф невольно сглатывает. Лео склоняет голову и кладёт её на сложенные на борту бассейна руки, смотрит на него вновь насыщенными зеленью глазами и — улыбается. Улыбка у него спокойная и тихая, добрая, а может, это из-за света, льющегося сверху, из-за чего он кажется каким-то ангелом с нимбом вокруг головы. Раф рассматривает искрящиеся капли воды на его коже, следит за тем, как некоторые скользят по его лицу, обводя линии, которые ему хотелось бы проследить пальцами. Лео маленький и тонкий, удивительно хрупкий, и Рафу хочется держать его в руках всегда, хочется сберечь, проследить, чтобы с ним ничего не случилось. Лео говорит: — Ты сюда пришёл, чтобы полюбоваться на меня? Или чего-то хочешь? Раф моргает, наваждение проходит, но образ остаётся. Он сглатывает снова и непонимающе сводит бровные дуги к переносице, ощущая, как тяжело ему тут дышится. В комнате душно и жжёт кожу, взгляд Лео проникает сквозь и щупает сердце. — Хотел убедиться, что ты в порядке, — хрипло отвечает он и неосознанно касается стекла ладонью. Лео улыбается шире, его глаза щурятся, когда он переваливается через борт чуть сильнее, чтобы посмотреть на Рафа ближе. Капли снова падают бунтарю на лицо, и ему кажется, что они испаряются. Ему кажется, что он раскалённый, как песок в пустыне. — Со мной всё хорошо. Топиться не собираюсь, если ты переживаешь об этом. — Это радует, — улыбается Раф, улыбка эта слабо задевает его глаза. Он отдаёт себе отчёт в том, как дёрнулось что-то внутри при словах Лео. Значит ли, что мечник думал о самоубийстве? Мысль пугает так сильно, что Раф не ожидает этого, и поджимает губы. Сердце ударяется о рёбра с особой силой. — Хочешь чего-нибудь? – негромко спрашивает он, внимательно следя за мимикой и жестами мечника, ожидая чего-то, чего-то, чего-то, что словно подскажет ему, к чему готовиться. Лео вскидывает бровные дуги и плавно склоняет голову к одному плечу, к другому, снова к первому. Лео должен сказать: «Чтобы ты ушёл». Лео говорит: «Ты странный», — и смеётся. Лео непривычна эта забота, они не проявляют её открыто, а после двенадцати и вовсе разбрелись по своим средам обитания, перестав разделять уют дома и тепло семьи так, как бы Рафу того хотелось. Лео научился заботиться о себе сам, Лео учится заботиться о них тоже, ищет для них слова, поддерживает и берёт на себя командование, когда Раф не может. Лео точно так же спокойно идёт под чужим, выполняет приказы, но у него есть своё мнение на практически любой счёт, и он высказывает его, когда считает нужным. Раф прижимается к стеклу лбом и негромко вздыхает, вздрагивает, когда видит лицо мечника прямо напротив своего. Лео смотрит с вопросом и тревогой в глазах, снова голубых, насыщенных, с красивыми тёмными вкраплениями. Раф опускает взгляд и видит, как младший прислоняет свою ладонь к его сквозь толстое стекло, но ему кажется, что он чувствует это прикосновение. Тишина обволакивает приятным коконом, позволяющим только чувствовать и читать послания тела. Лео не моргает в воде, он и на суше редко моргает, а Раф не может отвести взгляда от того, как мелко движутся его глазные яблоки, когда он рассматривает лицо бунтаря. Может, он что-то разглядывает там, может, находит то, что искал, а может, ему просто надоедает это всё, но Лео отталкивается от стекла и взмывает вверх. Раф запоминает вид заживающей культи, с которой давно уже сняли швы, но которая ещё наверняка болит. Лео выныривает у лестницы и взбирается на площадку, вода струится по ступенькам, а вместе с ней Раф слышит немного хриплое: — Поможешь мне? Бунтарь, конечно же, помогает. Лео не так часто просит его о чём-то, предпочитая больше делать самостоятельно. Может, так Лео пытается сказать всем вокруг и себе самому что-то в духе: «Я не калека». Раф не знает. Но он подхватывает тонкое тело на руки и снимает его с площадки, заматывает в полотенце и слушает, как Лео негромко смеётся от щекотки. Он доверчиво прижимается к Рафу и не спешит прятать глаза за маской, лежащей рядом, когда Раф садится на пол и устраивает мечника у себя между коленей, чтобы вытереть его и согреть. Лео вообще ни к чему не тянется, только вжимается в Рафа и довольно щурится. — Я могу испечь тебе яблочный пирог, — предлагает бунтарь, и, судя по широкой, яркой, слепящей улыбке, Лео идея очень нравится. — Я помогу! — вызывается он и как-то неумолимо темнеет, когда задевает взглядом костыли, лежащие тут же и ждущие, когда о них вспомнят. Раф тщательно скрывает раскрывшую пасть боль и обвинение себя, обнимает крепче и прижимается к макушке щекой. — Идёт, — согласно хмыкает он и вдруг чувствует, как легче ему становится дышать. Лео касается прохладной влажной ладонью его бока и гладит рёбра. — Тогда пойдём. Он помогает Лео одеться и натягивает на него свою толстовку, в которой мечник тонет, но выглядит явно довольным, когда зарывается в неё всем телом и утыкается носом в ворот. Раф сажает его на плечо и уносит на кухню, где даёт нарезать яблоки для пирога. Лео, кажется, доволен таким распределением обязанностей, потому что Раф поставляет ему дело прямо на стол, чтобы мечнику не пришлось ходить. Где-то между моментами, когда они с Лео видят, как золотится корочка, и тем, когда достают пирог, Раф внезапно понимает, что влюблён.*-*-*
У Рафа не открываются глаза из-за слишком яркого света, он едва может дышать. Вся его кожа покрыта потом, а под ней как будто сплошное месиво из боли и продолжающих посылать сообщения о боли в мозг нервных окончаний. У Рафа жар, он плавится, он хочет залезть в реактивный двигатель, чтобы согреться, но Донателло запирает от него гараж и свою лабораторию и поит какими-то жуткими на вкус отварами и коктейлями из лекарств. Раф хрипит и кашляет, и тянется навстречу, когда узкая светло-зелёная ладонь прижимает к его лбу холодную мокрую ткань. Лео тревожно смотрит на него сверху и проверяет тыльной стороной второй ладони его температуру, прижав её к шее. — Как тебя только угораздило, — бормочет он, но Раф слышит сквозь шум крови в голове и путаницу мыслей его тревогу. Лео хочет помочь, поэтому он здесь. От него приятно пахнет зелёными яблоками и чаем, и Раф тычется в его ладонь носом, трётся щекой, вжимается лбом. Лео прохладный, но бунтарю неожиданно приятно ощущать его прикосновения на своей плавящейся коже, особенно когда пальцы накрывают его виски и начинают их мять. От капель воды, скользящих по коже, лидер покрывается мурашками, но не пытается даже пошевелиться, чтобы вытереть их. Каждая мышца в его теле болит. — Большой ребёнок, — усмехается мечник и продолжает гладить его лицо, растирать влагу, менять повязки время от времени. Раф недовольно ворчит и морщится, жмурится, но всё же открывает один глаз, чтобы посмотреть на этого засранца, а Лео только с улыбкой смотрит на него. Рафу непривычно, что с ним нянчатся настолько откровенно, он знает, что ребята заботятся о нём и способны — более того, готовы — надрать зад каждому, кто Рафа обидит, но никогда не было такого, чтобы забота превращалась в ласку. Лео касается его с нежностью и как будто даже трепетом, но при этом всё равно сохраняет силу в каждом своём движении. Раф тянется к нему, изворачивается немыслимо и заваливается на узкие бёдра. Он чувствует, как руки мечника натягивают на него спавшее одеяло, как поправляют и продолжают массировать его виски и кожу головы. От его движений и прикосновений и присутствия так легко, что хочется плакать, и Раф позволил бы себе это, если бы у него были силы. — Хочешь чего-нибудь? — Голос Лео звучит негромко, он проверяет, спит ли Раф, и Раф бы с радостью, но у него горло дерёт. Отчасти он боится попросту задохнуться во сне, но, конечно, вслух этого не говорит. Он вообще почти не говорит. — Пить, — пробивается хрипом сквозь сжавшиеся связки, по опухшему языку, между сухими губами. Трубочка прислоняется к ним, и Раф почти жадно присасывается, но давится почти тут же и заходится жутким кашлем. Лео гладит его по панцирю, ловко избегая шипов, и ждёт, а потом они пробуют снова. — Донни сказал, что тебе скоро станет легче, — говорит хищник и снова гладит. Рафу кажется, что он собирает его по кусочкам, трепетно и мастерски склеивает осколки так, что не видно трещин. Лео склоняется чуть ниже и шепчет: — Постарайся отдохнуть. Раф жмурится от боли, боли, боли и хочет сказать: «Тебе лучше уйти. Я справлюсь сам». Он хочет сказать: «Ты не должен сидеть здесь со мной, я не хочу, чтобы ты болел из-за меня». Но вместо этого шелестит еле слышно: — Останься. Сквозь муть перед глазами пробивается лёгкая тёплая улыбка, сидящая на губах Лео, как птица садится на ветку. Раф хочет коснуться её пальцами, хочет запомнить своими губами, отпечатать в памяти, но опускает голову снова и содрогается от озноба. Лео проводит по его затылку ладонью медленно и нежно. — Я тут, Раф. Бунтарь хочет сказать, что не заслужил этой заботы, не заслужил того, чтобы с ним носились. Было бы лучше, если бы они оставили его одного, если бы дали ему сгореть. Раф понимает, эти мысли неправильные, но они есть в его голове, и, кажется, только они и пробиваются сквозь белый шум. А вместе с этим и: «Не уходи. Не уходи. Никогда не уходи». Раф не говорит, но обнимает Лео за талию обеими руками и прижимается крепче. Сон подкрадывается ласково, вместе с пальцами мечника, перебирающими по его коже и собирающими жар, боль и плохие мысли, и Раф сдаётся ему. Мягкие губы касаются его затылка. — Я тебя тоже.*-*-*
Он не достоин того, чтобы его любили в ответ. Донателло решает, что сверлить Лео кость, чтобы вставить туда штык, не нужно и что можно обойтись менее кровопролитным видом протеза. Он взламывает сайты, изучает исследования, добывает материалы, сидит в своей лаборатории днями и ночами, спит по два часа в сутки, чтобы побыстрее успеть, но в итоге у него всё получается. Он вручает Лео первый протез днём, где-то после обеда, и Лео выглядит взбудораженным и воспылавшим. Но стоит ему всунуть культю в капсулу и подняться, как он тут же падает. Он замирает на полу с озадаченным лицом, пока Донни объясняет ему, что не нужно никуда спешить и нужно учиться ходить заново, потому что здесь действуют совсем другие группы мышц, да и вообще, ещё адаптер нужно подогнать нормально. А Лео широко улыбается. Его глаза светятся, настрой ощутимо меняется. Кажется, спячка, в которую он впал, как только осознал, что всё поменялось, наконец-то начала заканчиваться. Раф наблюдает за тем, как Лео учится ощущать себя на новой ноге. Это обычный модульный протез, состоящий из цельной длинной капсулы, которая скрывает коленный модуль, соединительные устройства и титановый стержень. У него простая стопа для умеренной активности, которая приятно пружинит, когда на неё наступаешь. Никогда не отличавшийся особым трудолюбием, Лео удивительно быстро и уверенно ныряет в тренировки. Донателло настраивает протез, меняет настройки, координирует движения мечника и даёт советы, к которым тот неожиданно прислушивается. В этом ему не требуется помощь Рафа, и бунтарь чувствует себя окончательно бесполезным. Глядя на то, как его младший товарищ всё своё внимание обращает на то, чтобы научиться управляться с протезом, просто стоять на нём, он решает, что лучше ему вообще не лезть к нему. Раф не хочет быть тем, кто будет тянуть его на дно. Раф решает занять место в стороне и наблюдать за успехами брата оттуда, но он всегда находится рядом, когда фантомные боли снова начинают изводить Лео. Он наблюдает за тем, как мечник делает первые шаги, и за тем, как тот закусывает губы, упрямо поднимаясь снова и снова, как пот заливает его лицо, как на этом лице решительно горят зелёные глаза. Леонардо не нужна ничья помощь, он не хочет, чтобы его держали, не хочет, чтобы утирали ему сопли. Лео хочет встать на ноги и самостоятельно перемещаться по пространству, при этом не прибегая к помощи костылей. Лео хочет быть нормальным и цельным, как раньше. Рафу понятно его стремление, он прекрасно осознаёт, по каким причинам Лео говорит это таким хриплым голосом, наполненным решительностью и уверенностью, какой-то скрытой агрессией. Лео зол на себя за то, что у него не получается, но его упорство оплачивается сполна, когда он наконец-то может самостоятельно перемещаться, куда ему захочется, и при этом не клонить левое плечо вперёд. На то, чтобы его походка выглядела естественно, требуется ещё какое-то время, но вскоре и этого результата они достигают. Раф занимается тем, что разминает его культю, обматывает её эластичными бинтами, помогает натянуть чехол и протягивает руку. Лео смотрит на него и улыбается так ярко, что сводит скулы, и Раф не может на него смотреть. Нет ничего удивительного в том, что хищник стремится к тому, чтобы начать двигаться более активно. Дон меняет стопу на карбоновую, чтобы Лео мог бегать, и тот бежит. Это не очень удобно, на самом деле протез смотрится не очень приятно, да и прыгать получается как-то очень странно. Но Лео не жалуется, он пробует снова и снова, а Раф внезапно понимает, что упустил тот момент, в котором он должен был заметить, как быстро Лео повзрослел. Оставив Рафа позади, мечник совершил резкий прыжок вперёд не только духом, но и телом тоже, и вот он там, а Раф смотрит ему в спину, видит широко развёрнутые тонкие плечи, тёплую улыбку и протянутую руку. Раф берётся за прохладные тонкие пальцы и шагает следом, ощущая, как его тянут за собой.*-*-*
— Хватит сидеть тут, — говорит Лео одним из дней. Он снова падает на диван, обо что-то зацепившись, и его голова снова у Рафа на коленях, а взгляд устремлён прямо в его глаза. Лео смотрит озадаченно и искренне, без каких-либо отголосков неприязни и темноты. Раф привычно кладёт руку на его пластрон и чувствует, как сердце бьётся ему в ладонь. — Что ты предлагаешь? — спрашивает он, и ему кажется, что они уже проходили это. Лео внезапно улыбается и щурится, но в этом нет той, старой, несерьёзности, какой-то игривости. Лео берёт его ладонь в свои, поднимает её — Раф думает, что сейчас и вовсе скинет, но — и начинает её мять. — Тренироваться! До сих пор поверить не могу, что вы без меня это делали! К тому же, я тебя давно не видел в зале. Посмотри, жира наел, уже на диване не помещаешься. Совсем себя запустил, Раф. Лео играет, это видно. У него в глазах озорной блеск и танцуют бесята, но вместе с тем он звучит так, будто искренне заботится. Раф не понимает. Раф осторожно освобождает руку и смотрит, слегка нахмурившись в замешательстве. Лео от этого вопросительно выгибает бровные дуги. — Ладно, ладно, нет жира, я вру. Но тебе действительно не помешало бы заняться собой. Пойдём, мы давно не тренировались вместе. — Мы никогда не тренировались вместе, — бурчит Раф в ответ, и Лео смеётся. — Самое время начать! Давай, большой парень, потягаешь железо, как в старые-добрые! Груша тебя заждалась! Раф негромко вздыхает и прикрывает глаза. Идти в зал и делать что-то совершенно не хочется, хочется свернуться в калачик и просто пролежать так, пока эта грызня внутри него не прекратится. Лео, кажется, видит что-то такое на его лице, судя по тому, как изменяется его собственное, и бунтарь говорит: — Не хочу. Лео садится, упираясь рукой в его колено. Он знает, что Раф не будет пытаться избежать его прикосновений, Раф не будет убирать ногу, чтобы не ранить его, не будет скидывать. Не сейчас точно. Раф винит себя за произошедшее, но эта вина уже в горле у Лео сидит. Он хмурится и говорит: — Слушай, сколько можно? Уже столько времени прошло, ты так и собираешься сидеть в этом и продолжать капать себе на мозги тем, что мог бы сделать? Оно уже случилось, это не исправить, но если ты не будешь стараться изменить себя, ничего не поменяется. Раф знает. Раф знает всё, что Лео может сказать, но он не хочет этого слышать. Ему хватает того, что он постоянно прогоняет подобного рода мысли у себя в голове, ему хватает того, что он понимает это, он просто не может найти в себе сил для этого. Его мучают кошмары, в которых Лео истекает кровью до смерти или разбивается о землю; в которых Донни получает напор не паутины, а кислоты; в которых Майки размазывают по стене на Нексусе. Раф хочет, чтобы в его голове не было этого шума, но он от него деться никуда не может. Он чувствует вину, которая затягивается тугой петлёй вокруг его горла, и он едва может дотягиваться до земли ногами. — Это не твоё дело, — вместо этого говорит Раф и поднимается с места, чтобы уйти. Лео хватает его за руку и сжимает пальцами широкое запястье, пылко смотрит ему в глаза. Раф рычит. — Я знаю, что ты ненавидишь меня, Лео, и ты поступаешь правильно. Отпусти, я не хочу никуда идти. Раф непонимающе моргает, когда лицо Лео неожиданно вытягивается в неподдельном удивлении. Мечник выпрямляется и смотрит широко раскрытыми глазами, а Раф только и может, что думать отстранённо о том, как красиво лампочки игрового автомата отражаются в невыносимой зелени его радужек. — Да с чего ты решил, что я ненавижу тебя, понять не могу? — Голос у Лео тоже пропитан непониманием, из-за чего Раф хмурится только сильнее и зажимается. Лео кажется уязвимым. Раф не хочет его ранить ещё больше и продолжает смотреть в его глаза, позволяя ему заколдовывать себя. — Раф, пойми, я не ненавижу тебя, и буду повторять это до тех пор, пока до тебя не дойдёт. Я не злюсь, не проклинаю тебя, не виню, ничего такого. Вытащи голову из задницы и, будь так добр, услышь меня. Затрахало видеть тебя забившимся в угол. Лео поднимается с дивана кое-как, ему неудобно, особенно когда у него под бёдрами оказывается препятствие в виде подлокотника, но справляется. Он поправляет толстовку, которую Раф отдал ему когда-то, кажется, пару месяцев назад, и отворачивается. — Присоединяйся, когда наконец поймёшь, что твои ожидания и моя действительность не совпадают. Ты не сможешь заставить меня ненавидеть тебя, можешь не стараться. Он поворачивается к Рафу, и тот вздрагивает, видя огонь в этих невозможных глазах, когда добавляет низким, полным решительности голосом: — Я не перестану за тебя биться. И уходит в зал, откуда Раф слышит голос Майки. Следом за весёлым и энергичным вопросом, который он не может разобрать, следует односложный ответ от мечника, и звучит он мрачно. Майки понимающе мычит и предлагает что-то, и они оба принимаются за тренировку. Раф отчаянно хочет быть там. Раф хочет помочь, подстраховать, быть свидетелем прогресса, который Лео демонстрирует. Раф расколот собственной неспособностью справиться со стрессом, своей неудачей, которая едва не стоила Лео жизни. Но Раф понимает, что это действительно затянулось, хоть и не представляет, как ему из этого выбраться. Он вздыхает, падает на диван и упирается локтями в разведённые колени. Как же он жалок…*-*-*
Лео продолжает страдать фантомными болями, но не позволяет Рафу помогать. Это становится ударом, который будто выбивает почву у него из-под ног, но Лео смотрит упрямо и отталкивает его руки. У него пот на лбу и висках, дыхание судорожное, но он продолжает упорствовать. — Дай мне помочь тебе, — умоляет Раф и видит, как тот поджимает губы. Лео бы не прочь. Но у него есть какие-то свои цели, которые он преследует. Он вряд ли отступит. — Я хочу, чтобы ты помог сначала себе, — говорит он в ответ и накрывает культю ладонями, морщась. Лео всё ещё противно трогать её, он сдерживает дрожь отвращения, когда его пальцы задевают кость, затянутую кожей. Раф видит это, потому что их взгляды пересечены. — Брось, Лео. Дай мне… — Раф, — Лео смотрит ему прямо в глаза и не моргает, — нет. Иди спать. Я буду в порядке, когда ты будешь. Пожалуйста, услышь меня. Раф поджимает губы, сжимает руки в кулаки и уходит из чужой комнаты. Он слышит, как выдыхает Лео где-то за его спиной, но мечник не окликает его. У Рафа в груди огромная дыра, полная боли и вины, и он не может её из себя выковырять. Он пропитан ненавистью и горечью, он хочет быть лучше, но у него ни сил, ни идей, ни советчиков, несмотря на то, что ребята явно пытаются помочь. Он просто не может эту помощь принять, ведь и так их подвёл. Бунтарь устало опускается на кровать и проводит руками по лицу, шумно выдыхает и закрывает глаза. Прошло столько времени, пора взять себя в руки и идти дальше, работать над ошибками или хотя бы чтобы не повторить их, не натворить новых таких же ужасных. Но он продолжает просыпаться ночами от кошмаров и изводить себя мыслями и бессонницами, продолжает тонуть в собственной вине, которую никто, кроме него же, не видит. Он не понимает, почему они с ним общаются и пытаются вытянуть. Разве он заслужил это? Разве не подверг смертельной опасности по своей глупости, хотя его предупреждали о том, что это ловушка? Разве не из-за его самонадеянности Драксум чуть не… Мучительный вой рвётся изо рта и остаётся в стенах тёмной комнаты. Раф не хочет видеть свет, он не хочет, чтобы видели его самого, он хочет остаться здесь навсегда. В нём нет сил, чтобы что-то делать. Лео ставит костыли рядом с его кроватью и садится рядом с ним, прижимается к его боку своим и сворачивается в клубок, как всегда. Раф с удивлением обнаруживает, что боль куда-то сворачивается, как будто отступает в присутствии Лео, как будто боится его, сдаётся под давлением его света. Лео кровожадный засранец, безумный, непредсказуемый, но именно он берёт на себя ответственность каждый раз, именно он командует и направляет, корректирует их траекторию. Лео не винит его ни в чём. Раф боится, что он винит себя. Этого не должно быть, но, наверное, Лео считает, что его тоже быть не должно. Раф не знает, что было бы с ним, если бы Лео погиб в тот день. — Я не отпущу тебя во тьму, Раф, — говорит Лео негромко, но твёрдо, и прижимается крепче. — Как ты не дал уйти мне. Раф чувствует, как рвётся изнутри, как его душа превращается в лоскуты, но Лео собирает каждый кусочек этого рванья и аккуратно, с трепетом, сшивает их вместе, превращая в одеяло. В парус, который натягивает, добавив своих кусочков. До свободного плаванья ещё далеко, ещё много работы, но Раф уже чувствует солёный запах моря. Он проводит по губам языком, слизывая слёзы, и обнимает мечника крепче. Кажется, впервые за это время он чувствует, как солнце касается его кожи.*-*-*
Раф приходит в зал спустя несколько недель. Эти дни кажутся самыми сложными в его жизни, впереди его ждёт ещё долгая битва, но он чувствует, что не один. Лео поворачивается на звуки его шагов и улыбается, и улыбка эта озаряет его лицо и задевает глаза. У него новый протез. У этого небольшая аккуратная капсула с силиконовым чехлом, изящно изогнутая мощная лыжа с несколькими рядами шипов на подошве. Раф замечает, что мечник одет в штаны с карманами и ремешками, которые опоясывают его бёдра, на которых бунтарь привык засыпать, пока длинные пальцы перебирают концы его маски или ласкают плечи и заднюю сторону шеи, или гладят по затылку. На колене Лео носит теперь защиту с ярким жёлтым смайликом с зажмуренными глазами. Рядом лежит сложенная толстовка Рафа, которая давно перестала принадлежать ему. За это время Лео был рядом с ним почти всегда, но даже так Раф почему-то — в очередной раз — упустил то, как этот парень изменился. Снова. Хрупкий и тонкий, он взял ответственность за ребят на себя, а помимо этого ещё умудрился пинать Рафа и тормошить его, не давая окончательно закиснуть в болоте из соплей и себяжалости. Он возмужал. Раф не может отделаться от ощущения, что перед ним король или какое-то изящное божество. Лео уверенно несёт на себе ответ за каждого члена их сумасшедшей семейки, пока Раф не может, но Раф знает, что, даже когда он будет в форме, чтобы принять свои обязанности снова, Лео их разделит вместо того, чтобы свалить на него огромной кучей. Шрамы от зубов огромного пса-ёкая всё ещё на его шее, они всегда будут там, но больше не делают больно. Они являются напоминанием того, о чём никто из них никогда не забудет, и Лео не пытается их скрыть. Они значат для него больше, чем для остальных, и он хочет помнить тоже. Майки рядом с ним радостно улыбается и щурится, напоминая довольного кота. Его кусари-фундо занимает место за поясом, пока сам балагур показывает два поднятых вверх пальца. Лео поднимается на ноги без чьей-либо помощи и упирается рукой в бок. — Ну, что, готов устроить гонку за лидером? — Хищник улыбается с вызовом, вскинув голову и расслабленно перенеся вес на здоровую ногу. Он стоит уверенно и твёрдо, все его конечности кажутся точными и натянутыми, но он действительно совершенно спокоен. Раф не может скрыть восхищения, хоть и транслирует его не так явственно. Судя по довольному блеску в зелёных глазах, это от них не укрывается. — А ты уже пробовал бегать на нём? — Раф кивает на протез, который кажется ему довольно хрупким, прямо под стать владельцу. — Он не выглядит очень надёжным. — Хочешь поспорить со мной насчёт прочности моего творения? — звучит сзади голос Дона, уткнувшегося в планшет. — Какие-то сомнения насчёт этого прекрасного творения, настоящего произведения искусства из углеродного волокна, титана и карбоновых пластин и кучи всего, что ни о чём тебе не скажет, но прозвучит невероятно круто? А? Его шест у него за спиной, сложенный, но готовый к любому новому приключению, и гений занимает место рядом с двумя младшими членами команды, которой давно пора собраться снова. Дон явно не в меру горд собой, и это видно в его глазах. В конце концов, он имеет на это право, да и никто не сомневался в нём никогда, хотя Раф отчётливо помнит момент, когда гений свернулся за столом в своей лаборатории, абсолютно раздавленный. Лео смеётся и сверкает глазами. Его взгляд — острый, цепкий, откровенно вызывающий и странно тёмный — прикован к одному лишь Рафу, и Раф видит, что мечник наконец-то пришёл в себя окончательно. — О, не сомневайся, я тебя в два счёта уделаю! Я тут что, по-твоему, просто так сижу, Раф-дурак? Прозвище заставляет расслабить плечи и дёрнуть уголком губ, прежде чем вполне полноценно улыбнуться. Это будит что-то внутри, разливает под кожей забытое тепло, как будто он вспоминает о чём-то важном. Раф делает вдох и с удивлением обнаруживает, как легко это ему даётся. — Уверен, что угонишься за своим лидером? — поддразнивает он, его голос звучит низко и рокочуще, и Лео принимает правила игры тут же. Его глаза опасно сужаются, но сверкают пакостно. — Уверен, что это именно тебе придётся гнаться за своим, — парирует мечник, и довольная ухмылка украшает его лицо. — Но я отдам тебе обратно твой титул, большой парень, как только догонишь. Он переступает с ноги на ногу, пересекает тренировочный зал с такой лёгкостью, грацией и силой в каждом мускуле, что чарует, и закрепляет ножны на поясе со стороны протеза. — Ну, что, парни, выдвигаемся. Давно пора встряхнуть этот тусклый городишко! Майки смеётся и закидывает руки за голову, готовый, как всегда. Дон отвечает на слова их временного лидера ухмылкой и складывает руки на груди, выражая готовность тоже. Снег давно уже растаял, а это значит, им тоже пора проснуться. — Ты с нами? — Лео протягивает Рафу руку и улыбается, как солнце. Раф сжимает его пальцы в своих и улыбается в ответ.