Это стоит всех страданий.

— Ты в порядке? — Как видишь, — Пауло сплёвывает кровь в раковину. Забавно, ему — больно. Для большинства людей боль — это то, чего следует бояться и избегать. Для Пауло она — неотъемлемая часть его жизни, и он с огромным трудом может представить, каково это — не чувствовать её. — Дай мне взглянуть, — пальцы Альваро осторожно касаются губ Пауло, мягко ощупывают повреждённую кожу, оставляя ещё больше синяков, чем было до этого. — Всё хорошо, — Пауло сильнее вжимается ртом в чужую ладонь. — У тебя кровь, — говорит Мората. — Я не должен был... — Я хотел этого, — напоминает Дибала. Он умывается, наблюдая за тем, как вода окрашивается красным. Альваро протягивает ему полотенце. — Спасибо. Пауло выключает воду и ковыляет обратно в кровать. Он устал и ему всё ещё больно. Дибала может отгадать, в каких местах будут наливаться синяки в течение следующих нескольких часов, но ему всё равно. Ему нравится это чувство. Боль больше не ощущается той самой болью: теперь она переплетается со счастьем. Без боли его быть не может: счастье неотвратимо идёт с ней — рука об руку. Мозг Пауло больше не различает их. Альваро располагается на свободной половине кровати таким образом, чтобы их тела не соприкасались. Он смотрит на Пауло, беспокойно хмурясь, словно слышит его мысли. Пауло знает, что Альваро не может этого сделать. Они не родственные души. — Я же сказал, что со мной всё в порядке, — говорит Дибала. — Как ты себя чувствуешь? — Счастливым, — уголки губ Мораты дёргаются в намёке на улыбку. — Мда. Я тоже, — смеётся Пауло. Завтра на теле Альваро проявятся синяки. Пауло не мог держать руки при себе, но и сам Мората позволил ему оставить на коже отпечатки своих прикосновений. Они смотрят друг на друга с противоположных сторон кровати, и тишина окутывает их плотным куполом. Пауло хочет сократить разделяющее их расстояние, но сначала ему нужно прийти в себя. — Я не знаю, как оставить тебя. Что-то меняется в лице Альваро, и он разрывает зрительный контакт, запрокидывая голову, и уставляется в потолок над кроватью. — Я не хочу оставлять тебя, — говорит Мората. Сказанное виснет между ними, пока Пауло обдумывает услышанное. — В любом случае, всё это — херня. — Что? — Альваро поворачивает голову. Его глаза — тёмные и тёплые, и Дибала мог бы провести вечность, глядя в них. — Херня — найти своего соулмейта и быть с ним, — Пауло пожимает плечами. — Пауло, — Мората тяжело сглатывает и протягивает ему руку. Дибала тянется в ответ. Их пальцы переплетаются. Пауло сразу же чувствует укол — лёгкую дрожь, которая настолько знакома, что уже не неприятна. В этом есть что-то утешительное. Это помогает ему чувствовать себя живым. И любимым. — Я имею ввиду... это же — полная чушь! Соулмейты живут скучной жизнью. Это слишком просто. Безболезненно и удобно. Разве это можно считать любовью? Кто вообще решает такие вещи? Альваро молчит, поэтому Пауло продолжает: — Посмотри на нас. Несмотря ни на что. Я и ты — вот что я называю любовью. Мората всё ещё ничего не отвечает, но улыбается куда-то в темноту. Пауло хочется поцеловать его снова, и он не находит причин, чтобы отказать себе в этом. Он тянет его на себя, и Альваро подаётся вперёд. Дибала касается его губ, и они оба чувствуют этот поцелуй. Он посылает дрожь по позвоночнику. Альваро тоже это чувствует: он задыхается и стонет — болезненно, но сладко. Пауло знает, что это — захватывающее ощущение. Он размыкает губы, позволяя языку Мораты скользнуть между ними. Становится ещё больнее. Что-то в его мыслях протестует: «Это не твоя родственная душа!», но есть и то, что яростно вторит: «Я знаю. И мне наплевать». Пауло хватается за его спину. Больно. Но это приятно и волнующе. Он не хочет его отпускать. Альваро восстанавливает дыхание, находя общий ритм, толкается языком во влажный рот Пауло. И Дибала цепляется за него ещё крепче. Больно. Его кожа невероятно чувствительна, и каждый её дюйм, которого касается Мората, горит. Боль подпитывает их возбуждение. Боль постоянно напоминает им об их любви. Это не может быть ничем другим, потому что иначе они не позволили бы себе чувствовать её. Они разрывают поцелуй, когда боль становится невыносимой. Задыхаются — оба. Сидят как можно ближе друг к другу, но не касаются. Глаза Альваро сверкают безумным блеском. Больно — не касаться его. Пауло облизывает губы, чувствуя тёплую кровь и привкус меди на языке. — Есть планы на сегодня? — голос Альваро звучит хриплым шёпотом. — Я свободен до завтрашнего обеда. Этого недостаточно, чтобы синяки исчезли, но Пауло уже давно не заботится о том, что подумают другие. Впрочем, и они почти перестали пытаться образумить его. Все считают, что он сошёл с ума. Но Пауло никогда ещё в своей жизни не был так уверен. Ни в чём. — Хорошо, — Альваро разводит руки в стороны, позволяя Дибале вновь прижаться к себе. — Хорошо. Пауло сдавленно стонет и толкает Альваро на кровать, обрушиваясь на него волной боли. Он дрожит, задыхаясь от одного лишь его имени. — Завтра у тебя появится огромный синяк, — напоминает ему Мората, но не отталкивает. — Это того стоит, — бормочет Пауло. Кровь перекатывается у него во рту, стекает по подбородку тонкой струйкой, и Дибала наспех стирает её заученным движением. — Да, но они не поймут, — сглатывает Альваро. — Они и не должны. Никто не должен. Только ты и я. — Я понимаю, — говорит Мората, перехватывая его взгляд. Пауло снова целует его. Их дыхание смешивается, их тела сталкиваются, их рты прижимаются друг к другу, и мир исчезает во мраке боли. Боли. Боли. Это — самая приятная вещь, которую Пауло когда-либо испытывал. Ничто и никогда не было сильнее этого. Он счастлив, и он не может быть счастлив без боли. Пауло готов к ней. — Пожалуйста, — шепчет он. — Тише. — Мне нужно... — Хорошо. Хорошо, — отвечает Альваро. Его руки скользят по коже, и Пауло теряет остатки своих мыслей.