Personal Angel

Последние дни давались ему нелегко. Сломленное, смятое и смятённое Сопротивление долины Холланд, окончательно лишившееся веры после захвата Фоллс Энда, неожиданно подняло голову. Они избрали для себя нового идола, нового поводыря, будто верные псы бросаясь вперёд в тщетных попытках если не победить, то хотя бы ослабить проект. Глупые заблудшие души, не способные понять — они сами приближают свой конец. Не каждый сможет заслужить великую милость очищения, исповеди и искупления, не каждый сможет шагнуть во Врата Эдема, чтобы продолжить жить в новом мире. Полные греха, они продолжали упорствовать и отрицать, отрицать снова и снова, не желая познать упоительную силу слова «Да». И всё это из-за одной грешницы, слепой рабыни своего гнева, продолжающей бесполезную борьбу. Нужно было прикончить её сразу, когда она попала к нему в руки! Слишком много разрушений, слишком много крови и пепла оставалось там, где ступала её нога. Воистину, Всадница Апокалипсиса. Но Иосиф… Да, он был прав, каждому надо дать шанс, возможность осознать, что предыдущая жизнь была ошибкой, что верная дорога — вот она, только кивни, и тебя проведут по ней! Но нет, грех пожрал её душу без остатка! Она была не способна не то что понять, а хоть на секунду усомниться в своей правоте! И как в таком безобидном на вид сосуде могла плескаться столь чёрная, сжигающая всё на своём пути сила?! Иоанн прикрыл глаза, вновь вспоминая ритуал очищения. Затуманенный от Блажи взгляд голубых, прозрачных, будто лёд замерзшего зимой озера Сильвер, глаз. Предпринимающее слабые попытки высвободиться, а потом покорно обмякающее тело, мокрые светлые волосы, будто ластящиеся к его рукам, пока их владелица наполняет свои лёгкие водой… Она была настолько беззащитной, настолько уязвимой тогда, что ещё пара минут, и мужчина бы разом лишился всех проблем, предотвратил бы любую возможность мятежа, всего лишь не дав ей сделать ещё один вдох! Каждую ночь ему теперь снились эти прекрасные мгновения, а последнее время добавилось и кое-что новое — то, как Иоанн вводит под тонкую белую кожу иглу с чернилами, чтобы украсить её тело татуировкой с грехом, пожирающим девушку изнутри. Татуировка, которую он не успел сделать лишь потому, что она так и не произнесла священное слово «Да». «Креститель» неосознанно нахмурился и сжал кулаки. Она покается. Сознается во всём, будет корчиться в его ногах, извергая каждое своё греховное деяние, вплоть до украденной в детстве конфеты со стола. С кровью и рвотой выплеснет свой грех наружу, вырежет его, подобно опухоли, чтобы познать истинную чистоту разума. Иосиф сказал так, значит, будет так. Брату не придётся в нём разочаровываться. Самолёт начал заходить на посадку. От перепада давления заложило уши, но Иоанн этого даже не заметил, он был полностью поглощён своими фантазиями. Всё пребывая в задумчивости, младший Сид выбрался из кабины и двинулся в свой дом. Принять душ, войти в спальню, переодеться и открыть окно, чтобы избавиться от летней духоты. Он опустился в кресло с книгой и сам не понял, в какой именно момент веки смежил беспокойный, но уже привычный сон с хрупкой фигурой в его руках. Вспышка боли в левом предплечьи. Иоанн вскочил, хватая верный пистолет со столика, ещё в сонном замешательстве не понимающий, что происходит, попытался укрыться, но ещё пара пуль чиркнули по бедру и боку, принося новую волну привычной боли с какой-то примесью… Мужчина осознал, какими неповоротливыми начали казаться его движения, сделал пару шагов, двигаясь практически наощупь — картинка перед глазами быстро превратилась в бестолковое мельтешение цветных пятен, и только звук чьего-то приземления после прыжка громом ударил по ушам перед тем, как он всем телом поздоровался с полом. Очнулся на своей кровати, предсказуемо привязанный… нет, прикованный наручниками к её же спинке. Его даже не удосужились по-настоящему связать, ограничились закованной левой рукой. Унизительно, но в таком положении он действительно не мог ничего предпринять — оружия рядом ожидаемо не оказалось, ничего, что он мог бы бросить, тоже. Да и дотянуться и ударить не представлялось возможным… Слегка мутило, а в глаза будто песку насыпали. — Проснулся? Отлично, я уже начала беспокоиться, — в женском голосе не было и намёка на тревогу, но ироничные нотки Иоанн всё же уловил и скривился. — Ну чего ты? Знаешь, как сложно было определить концентрацию Блажи на пулях для тебя? К маленьким дозам ты наверняка привычный, а большой можно же и убить. — Решила использовать моё оружие против меня же, грешница? — голос отказывался слушаться, срываясь в хрипотцу, и очень хотелось пить. — Водички? — заботливо поинтересовалась блондинка. Пока мужчина был в забытьи, она повернула кресло, в котором глава сектантов долины Холланд ещё недавно дремал, пододвинула ближе к кровати и расположилась напротив него со всеми удобствами. — После Блажи одолевает жуткая жажда по моему опыту. Ты ведь знал? Так щедро напоил меня в нашу вторую… Да, вторую встречу. — Избавь меня от своего остроумия, — младший Сид скривил губы в злой усмешке. — Ты посмела ворваться в мой дом, принести ещё больше боли и несчастий тем, кто готов был протянуть тебе руку помощи. Твой грех вновь взял верх над твоей бессмертной душой, подчинил тебя и сделал своей верной рабой. Но я всё ещё могу помочь тебе. Сними с меня наручники. Девушка подалась вперёд, ловя каждое его слово, и на миг Иоанну даже показалось, что у него получится уболтать хвалённого Помощника, но в конце его тирады полицейская только развела руками в притворной досаде: — Прости, совсем не убедительно вышло. Можешь попробовать ещё, пока у нас есть время. И ты так говоришь — можно подумать, я заявилась сюда с ручным пулемётом наперевес и разнесла всё к чертям. Снайперская винтовка с глушителем плюс прямые руки, и врываться никуда не придётся. Всего-то десяток-другой болванчиков перестрелять. В груди начинало жечь, а руки налились силой. Хотелось выплеснуть этот огонь, одним ударом, выбить воздух из этой зарвавшейся су… грешницы, но наручники были крепкими, как и спинка его кровати. Освободительница Фоллс Энда встала и безбоязненно повернулась к нему спиной, чтобы шагнуть к окну, которое… Чёрт! Если бы Иоанн его не открыл, ничего этого сейчас не было! — А я и забыл, что для тебя нет ничего святого, проклятая безбожница, — процедил «Креститель», в бессилии дёргая рукой. Услышав его голос, она оглянулась и так и застыла в полуобороте. Лучи закатного солнца скользили по абрису её фигуры, делали очертания размытыми и обманчиво мягкими, заливая кожу нежной киноварью. Он хотел сравнить этот цвет с кровью невинных, покрывающей грешницу с головы до пят, но дыхание почему-то перехватило. Столь желанная прохлада затапливала комнату, проливаясь с улицы, где медленно готовились опускаться несмелые сумерки. В молчании младшему Сиду на секунду привиделась божественная покорность в лике его врага. А ведь она была сложена гораздо изящнее Веры, спортивнее, но всё равно женственнее. Замени невнятную рубашку и грубые камуфляжные брюки карго на невесомое, как паутина, платье, как у младшей сестры, и может показаться, что ангел сошёл с небес… Зло порой обретает столь невинные формы! — Почему? — звук мягкого, полного обертонов, голоса разрушил на миг восстановившуюся хрустальную тишину. — Я верю в единого верховного бога. Бога Одина. С этими словами она резко захлопнула окно, обрушив каскад осколков от воцарившейся было умиротворяющей атмосферы. Иоанн дёрнулся и сбросил с себя оцепенение. «Последствия от действия Блажи, » — заверил себя он, вновь чувствуя, как внутри разгорается праведное негодование. — Теперь я понимаю, почему ты поддаёшься своему греху и сеешь смерть, — на его лице заиграли желваки, а глаза вновь загорелись синим пламенем. — Этого требует твой лже-бог? Блондинка задумчиво хмыкнула и вновь вернулась на старое место, не забыв, впрочем, включить лампу на столике. Пятно света ныне разделяло пленника и пленительницу, будто подчёркивая, как далеко они друг от друга находятся — на двух разных сторонах. — Не совсем. Скорее, эта шуточная вера вначале помогает бесстрашно идти в бой, — девушка улыбнулась, будто не с заклятым врагом разговаривает, а с вполне симпатичным ей добрым знакомым. — Вот ты боишься смерти? Младший Сид сузил глаза и опалил её отнюдь не столь добродушным взглядом. — Нет. Я служу истинному Богу. Я привёл к нему сотни заблудших душ. У меня нет причин бояться, — он вновь дёрнул закованной рукой. Терпение было на исходе. — Прекращай этот балаган, Помощник! Если ты хочешь меня убить, так стреляй! Я приму мученическую смерть от твоей руки, лишь бы не терять время в этой бесполезной болтовне! — Иоанн позволил себе издевательскую усмешку и добавил: — В моём бункере ты не была столь разговорчива. Ладонь бессильно дёрнулась, и на миг проповеднику почудилось, будто она всё ещё сжимает ребристый металлический корпус тату-машинки. С каким удовольствием он бы сейчас подсоединил шнур и нажал на кнопку, чтобы услышать заветное жужжание и почувствовать под пальцами лёгкую вибрацию. — О, просто потеряла дар речи от твоего напора, — еретичка произнесла это с такой интонацией, что было совершенно непонятно, шутит она или говорит всерьёз. — Не каждый день столь обаятельные мужчины, глядя мне прямо в глаза, рвут на мне одежду. А это, между прочим, была моя любимая футболка с Бумером! И знаешь, как было неловко улепётывать от твоих фанатиков в рваной футболке лифчиком наружу? А потом ещё каждый встречный пялился, пока я до ближайшего магазина не добежала! — Она подалась вперёд и тихо, будто по секрету, призналась: — А я хочу, чтобы на меня мог пялиться только один человек. Не ставь меня больше в столь неловкое положение. — Боже, да долго ты ещё будешь тянуть кота за яйца?! — сорвался мужчина, вновь ощущая, как сгущается воздух. — Ты можешь сейчас выпустить свой гнев, можешь вновь погрузиться в пучину греха и убить меня! Так чего же ты ждёшь? Вперёд! Девушка нахмурилась и, будто всерьёз обдумывая предложение, бросила взгляд на винтовку, уютно притаившуюся в дальнем углу. Иоанн отдал бы всё, чтобы дотянуться до оружия, но оно было вне досягаемости. Блондинка же лишь качнула головой и улыбнулась: — Слишком просто. Не волнуйся, — заметив то, как он покосился в сторону двери. — Сопротивлению я тебя тоже отдавать пока не собираюсь. Они бы вмиг из тебя мученика сделали, растерзали бы похлеще львов. Но нет. Пока ты валялся в отключке, я сказала им, что ты сбежал, а я хочу отдохнуть после штурма. Они даже проверять ничего не стали, верят мне как родной матери. Так что сейчас ты только мой. Она поднялась со своего места и присела на краешек кровати. Младший Сид не сомневался, если бы он замахнулся свободной рукой или попытался бы её лягнуть — она без особого труда отскочила. Возможно, стоило попробовать… И всё же он лишь рассмеялся: — Глупая грешница, ты собираешься меня пытать? — весело поинтересовался «Креститель». — Так валяй! Я не боюсь боли, если ты ещё не поняла, она для меня — ещё один шаг к Богу. Но если твой гнев того требует — давай! Его веселье ни капли не смутило девушку, она продолжала улыбаться — нехорошо, предвкушающе. — Почему никто в вашем паршивом округе, — голос её будто завибрировал, — никогда не интересовался моим именем? Салага, Помощник, грешница — меня зовут Саманта, ясно? Я хочу слышать от тебя моё имя, а не это вечное «грешница». — Не заслужила, — хлёстко, будто пощёчину дал, с издёвкой бросил Иоанн, всё ещё нагло улыбаясь и неотрывно глядя ей в глаза. — Если бы ты не упорствовала, а нашла в себе смелость признать свои грехи, явить их миру и искупить в очищающем пламени боли, возможно, я бы… Тут пришла очередь его собеседницы коротко усмехнуться. — Ты действительно считаешь, что твоё искупление стало бы для меня чем-то новым, Иоанн? — поинтересовалась его антагонистка и нежно нараспев протянула: — Глупенький. Думаешь, все красивые девочки из нормальных, «благополучных», семей мечтают пойти служить в полицию? Так уж сложилось, что иногда ты с ранних лет из шкуры вон лезешь и пытаешься быть хорошей, чтобы лишний раз не раздражать родителей. И всё ради того, чтобы однажды понять, что для этого тебе необходимо было просто родиться не собой. Либо не рождаться вовсе. И, представь себе, никакого очищения это осознание не приносит. Предводителю сектантов долины Холланд почему-то никогда не приходило в голову, что кто-то из грешников мог испытывать нечто подобное тому, что жило в его воспоминаниях о детстве. И только сейчас он присмотрелся к тонким чертам лица собеседницы внимательнее. Разглядел ямку-шрам на её лбу, почти изросшуюся за эти годы, но когда-то, вероятно, бывшую настоящей раной. Заметил проступившую при улыбке тонкую белёсую ниточку на её скуле — уже не шрам, но всё равно полоска кожи, в которой кровь циркулировала чуть хуже. А небольшая горбинка на спинке носа подозрительно напоминала последствия перелома. Под его изучающим взглядом объект наблюдений убрала выбившуюся прядь волос за ухо, явив Иоанну шрам-полумесяц на тыльной стороне ладони, очевидно, оставленный лезвием узкого, возможно, кухонного, ножа. — Недостаточно, — упрямо произнёс проповедник, облизывая вмиг пересохшие губы. — Значит, боли было недостаточно. Ты должна была почувствовать чистоту, — и повинуясь какому-то неожиданному порыву, обещал: — Я покажу. Начинай. Это было странное чувство. Надежда? Иосиф всегда говорил, что верное слово и любовь смогут образумить даже самого закоренелого грешника. Он умел надеяться на лучшее, но Иоанн, кажется, давно растерял это умение. «Креститель» знал, тот, кто раз за разом отвергает руку помощи «Врат» в конечном счёте может превратиться в окоченевший труп раньше, чем его успеют вывести из тьмы неверия. Но сейчас он почему-то действительно сам впервые захотел, чтобы девушка поняла, каково это — обрести веру. Не из-за слов брата. — Если бы я собиралась пытать тебя болью, то навряд ли стала бы перевязывать твои ранения от моих пуль с Блажью, — насмешливо заметила грешница, особо не торопясь обретать просветление. Только сейчас мужчина заметил повязки на предплечье, боку и бедре. Наложены они были умело — не стягивали, но и не сползали, хоть больной и не желал лежать спокойно. А судя по тому, что и боли как таковой он не чувствовал, складывалось ощущение, что мало того, что стрелок пощадил его, позволив пулям пройти по касательной, а не засесть в мягких тканях, так и царапины (называть подобные ранения более звучно он не посчитал нужным) смазали чем-то болеутоляющим. Это был жест… заботы? Что за?.. Пока Иоанн осмысливал всё это, блондинка подвинулась ещё ближе и, коснувшись первой пуговицы на его жилетке, продолжила: — С чего ты решил, что мой грех — гнев? Почему я должна на тебя злиться? Оторвавшись от созерцания повязки на предплечьи, пленник смерил её уничижительным взглядом. Он решительно не понимал, ради чего Помощник с ним рассусоливает, поэтому поинтересовался: — Чего ты добиваешься, еретичка? Если это допрос, то хоть убей, я не понимаю твоей логики! Какая тебе разница, что я о тебе думаю? Эй, я с тобой разговариваю! Во время его тирады она прикрыла глаза, и к Иоанну закралось подозрение, что собеседница его не слушает. Но стоило ему повысить голос, как её глаза распахнулись, резко фокусируясь на нём и проклятой пуговице, которую девушка всё ещё не отпустила. — Я хочу понять. Разве тебе не нравится судить грешников? Объясни, мне нужно твоё слово. И она всё ещё не торопилась лишать его жизни. Это нервировало. Последние несколько дней он столько раз представлял, как предаёт помощницу шерифа мукам, что сейчас, чувствуя её близость, «Креститель» невольно ощущал, как учащается его пульс, стоило антагонистке встретиться с ним взглядом. Он хотел увидеть, как вспышка боли заставит зрачок сузиться в маленькую точку, а прозрачную голубизну — выцвести до серого. Она должна была отплатить сполна. Медленно выдохнув, Иоанн начал: — Что, как не гнев, может заставлять тебя убивать незнакомых людей, отважно отринувших обыденное существование ради того, чтобы с чистым сердцем войти в новую жизнь? Твои друзья оказались в руках проекта, сам Бог отдал нам их, дабы показать верующим, что смирение и готовность сказать «да» может спасти даже души наших недоброжелателей. Но ты не могла допустить нашей победы, гнев в твоей душе заставил тебя взять оружие, чтобы «спасти» этих грешников, хотя на деле ты лишь погубишь их. Что теперь? Снимешь с моей шеи ключ и помчишься высвобождать Хадсон? Твои друзья… — А кто сказал, что они мои друзья? Я только перевелась, они даже имени моего не вспомнят, Салага да Салага, — усмехнулась блондинка, позволив себе скользнуть тонким пальчиком по упомянутому ключу, висящему на шее Иоанна. –Я всё ещё не вижу причин злиться на тебя. Вот теперь мужчине стало не по себе. Он и правда не чувствовал никакой агрессии со стороны полицейской. Это было подозрительно и совсем не вписывалось в его теорию, поэтому он упрямо продолжил, едва сдерживая ярость: — Врата Эдема взяли под контроль весь округ Хоуп. Местные жители даже не понимают своего счастья, ведь именно им проект щедро предложил возможность спасения. Но нет, эти глупцы создали Сопротивление, и ты наверняка почувствовала гнев, когда услышала их бесконечные рассказы и упрёки в сторону проекта, ведь они не понимают, что все наши действия обусловлены единственной великой целью. — Это их проблемы, — всё так же спокойно обрубила она, продолжая водить по ключу, ненароком соскальзывая пальчиком на его грудь. Внутри у пленника что-то дрогнуло. — Я не местная и не супермэн, чтобы всех за спасибо спасать. Воюете тут между собой, воюйте на здоровье, мне за вмешательство в военные конфликты никто не платит. — Так какого чёрта ты всё это начала?! — мужчина свободной рукой поймал девичье запястье, которое почему-то не отдёрнули, и крепко сжал его. Помощник лишь мельком глянула, а затем подняла взгляд и посмотрела ему в глаза. Пронзительно, насмешливо, не таясь. — Сначала эффект неожиданности. Все вокруг кричат, стреляют. Что остаётся? Бежать и стрелять. Меня этому не один месяц учили. Скажешь, поступил бы иначе? — А потом? — нетерпеливо, сам не зная из-за чего, поторопил Иоанн. — Почему продолжила, раз тебе всё равно? Не смогла сбежать? Она тихо рассмеялась и склонилась ближе. — Ты действительно считаешь, что я не могу покинуть округ? Украсть вертолёт или машину или просто прокрасться мимо ваших обкурышей? Думаешь, это действительно нереально для меня? Нет, милый, я просто не захотела. Он продолжал держать её левое запястье. Она скользнула правой ладонью поверх, огладив его руку, нарочно коснувшись шрамов, притаившихся среди татуировок. Иоанн сжал пальцы ещё сильнее, уже замечая, как проступает синяк сквозь гладкую фарфоровую кожу. — Знаешь, существует такая загадка, — она сощурилась, но уголки её улыбающихся губ чуть опустились, открывая её истинное отношение к этой казалось бы шутливой теме. — Считается, что её могут отгадать только психопаты. На похоронах матери девушка увидела симпатичного юношу. Через неделю она убила свою сестру. Зачем? Ничего сложного в загадке проповедник не заметил. — Чтобы снова встретиться с ним на новых похоронах, — пожав плечами, ответил Иоанн. — К чему ты клонишь? — Ты поймёшь, — уклончиво ответила собеседница, резко переводя тему. — На самом деле моя работа уже давно перестала вызывать у меня какие-либо эмоции. Академия, несколько месяцев службы в криминальном штате, принадлежность к системе… Я привыкла. Мне говорили — защищай этих от тех, стреляй, если они достанут оружие. И в какой-то момент я поняла, что и сама уже стала всего лишь механизмом, для которого есть только два цвета — чёрный и белый. Мечом в руках слепой Немезиды. Тупой железякой, рубящей неугодных. И нет никаких эмоций — ни злости, ни жалости. И лица больше не запоминаются… А потом меня перевели в Монтану. Иоанн готов был поклясться, что при этих словах в глазах девушки появился огонёк. Не злобный, нет. Наоборот. Завораживающее зрелище, «Креститель» уже видел такое, и не раз — когда грешники сквозь муки искали путь и наконец замечали размытую дорожную колею впереди. В метафорическом смысле, разумеется. И это сходство Саманты с детьми проекта заставляло его слушать. — Всё должно было пройти как обычно. Рядовой арест, разве что антураж своеобразный. Но всё обернулось иначе, — она потеряно покачала головой. — До сих пор помню. Скрип деревянного пола под ногами, запах Блажи. Холод стали сквозь перчатки. Глубокий, как омут, взгляд. И я впервые за очень долгое время почувствовала что-то. Внутри кольнуло. Мужчина сам не понял, почему чуть затихшее раздражение снова начало затмевать ему разум. Он хорошо запомнил тот день, когда Всадники Апокалипсиса попытались забрать его брата у паствы. Запомнил и её — стоящую перед Иосифом и долго не решающуюся щёлкнуть наручниками на запястьях Отца. Вид у неё и правда был потерянный. Иоанн со скептичной улыбкой наблюдал за этой девушкой, ещё не зная, что буквально через пару дней она станет для него настоящей занозой в заднице. — Истинный свет веры в глазах Иосифа оживил сердца многих грешников, — выдавил он с едва заметной завистью. Нет, «Креститель» любил брата, по-настоящему любил и никогда не претендовал на его место и лавры, но почему-то именно сейчас на душе стало погано. — Но какое это имеет отношение к твоей борьбе с проектом? — Что? При чём здесь?.. Неважно, — провалившаяся в воспоминания Сэм одёрнула сама себя. — Я просто немного тогда растерялась. Это была долгая и сумбурная ночь. И всё, что было потом — мне дали в руки оружие и показали в какую сторону воевать. Впрочем, ничего нового. — Ты пролила столько крови, просто повинуясь чьим-то приказам? Так вот каково истинное лицо героини Сопротивления, — зло хмыкнул младший Сид, уже чувствующий, как возвращается к нему желание ударить полицейскую. Он сжал руку девушки с такой силой, что ногти впились в кожу. Та же в свою очередь криво ухмыльнулась, враз теряя потерянный и беззащитный вид. — В начале — безусловно. Но потом у меня появилась настоящая мотивация. — О, я представляю, какая у такой грешницы, как ты, могла быть мотивация! — оскалился в ответ Иоанн. — Деньги? Слава? Ради каких низменных потребностей ты решила пойти против проекта, Помощник? — Как же по-твоему всё просто! — рявкнула Сэм с весёлой злостью. — А вот представь себе — не деньги, не слава, не тряпки и гаджеты, что ещё вы там все коллективно презираете? Нет, милый, всё было совсем иначе! Меня повели взгляд и голос! Она снова говорила об Иосифе, и это уже начинало бесить. Просто потому что такая грешница не могла с восторгом и трепетом щебетать о главе Врат! Только не она! — Что за бред ты тут несёшь?! — младший Сид, кажется, готов был раскрошить тонкие девичьи кости своими пальцами. Но в голосе блондинки если и пряталась боль, то её заслоняло некое извращённое удовлетворение. — О, это ещё не бред! Настоящий бред — это смотреть на фанатиков с оружием, заплаканную сослуживицу, дурацкие гирлянды из ядовитых цветочков, а видеть только этот взгляд и представлять, что голос, звучащий из динамика телевизора, уговаривает тебя сказать ему «да» перед алтарём! От неожиданности рука мужчины разжалась, высвобождая запястье, уже расчерченное красно-синими линиями с кровавыми полумесяцами ранок. Но Помощник не желала разрывать тактильный контакт, теперь уже она поймала его руку — ласково обхватила обеими ладонями, положив себе на колени. — Да, я тоже была ошеломлена, когда поняла. И всё, что оставалось — идти вперёд, пытаясь выбросить эти глупости из головы. И первое, что встретилось на пути — ферма Рэй-Рэй. Я освободила Бумера, просто потому, что люблю собак, ещё что-то по мелочи, и тогда ты начал связываться со мной по рации, — Сэм произнесла всё это с мечтательной улыбкой, будто воспоминания доставляли ей удовольствие. — Я уже не могла остановиться. Помнишь загадку? Чем дальше я шла, тем чаще ты обращал на меня внимание. А потом даже начал ловить, — она хихикнула. — Думаешь, я не смогла бы сбежать от твоих ловцов? Да ну брось, я два дня от них по буеракам без особого труда носилась туда-сюда, а потом позволила себя поймать. Впрочем, не буду врать, подставляться под пули с Блажью было неприятно. Иоанн молчал. Сама мысль о том, что всё то зло, что сотворила Саманта, было нужно лишь для того, чтобы он, младший Сид, заметил её, казалась безумием. Ещё нехорошо начинала кружиться голова, но он пока не мог понять, почему. — Это была великолепная ночь. Я видела тебя так близко, в свете звёзд, чувствовала прикосновения твоих рук, тонула в твоих синих глазах… И не только в глазах, — она коротко иронично рассмеялась. — Жаль, что Сопротивление всё испортило. И мне не оставалось ничего, кроме как снова начать с тобой заигрывать. — Так вот, как… ты всё это расценивала, — выдавил «Креститель». В его голове никак не укладывалось, что надежда Сопротивления, это чудовище с лицом ангела, готова была убивать ради него. И, что хуже, кажется, ему начинала нравиться эта мысль. — А как ещё? — удивилась Помощник. — Я должна была стать особенной для тебя. Твои фанатики давно перестали походить на людей, стрелять по ним для меня было не сложнее, чем по картинкам в тире. Разве что мишени не отстреливаются в ответ, но и с этим можно смириться, если приз того стоит. И я была вознаграждена сполна! Я поняла это в нашу третью встречу. Я действительно стала для тебя особо ценным трофеем. Как ты на меня смотрел, футболка, губка, которой ты… — она сама себя оборвала. — Так не смотрят, так не прикасаются к рядовым грешникам, я впервые по-настоящему почувствовала отклик, убедилась, что ты ко мне неравнодушен! Но вот только эта Хадсон… Признаю, потеряла контроль, но я не могла допустить, чтобы ты остался с ней наедине, поэтому пошла следом. Правда потом ты зачем-то пустил ядовитый газ и натравил на меня своих зомби, и пришлось покинуть бункер, но… Постой, надеюсь, ты не делал с Хадсон то же, что и со мной, после того как я ушла?! — голос пленительницы угрожающе завибрировал. — Если я только узнаю, что ты… Печально, но мне придётся вынести мозги этой стерве. Ты можешь смотреть только на меня, ясно? Она… ревновала? Нет, серьёзно! Может, это сон? Может, он всё ещё спит в своём кресле, а захват его дома и весь этот разговор — игры подсознания? А ранения — просто боль от затёкшего в неудобной позе тела. Логично? Правда, тогда стоило задуматься, как мечты о Помощнике, захлёбывающейся водой в его руках, смогли перерасти в нечто подобное. — Грешница, ты… — он не мог подобрать слова. Всё внутри переворачивало от противоречащих друг другу чувств. Злорадство, ликование, растерянность. Страх. — Ты одержима. Видимо, я и правда ошибся с твоим грехом. Это не гнев, а… — Ты. Самый мой страшный грех это ты, — перебила его девушка, обезоруживающе улыбаясь. — Получается, ты был прав, я действительно грешница. Сделаешь мне татуировку со своим именем? Иоанн хотел возразить, что её порок — обыкновенная похоть. Но почему-то промолчал. Он рассматривал девушку и искал отпечаток греха на её лице. Но сколько бы он ни всматривался — мысли утекали в совершенно другую плоскость. Помощник была по-детски счастлива, она как будто лучилась каким-то неземным светом просто оттого, что у неё была возможность находиться рядом со своим любимым врагом. Молча водить пальцами по линиям татуировок на руке «Крестителя», слышать его дыхание, ощущать тепло. И младший Сид удивительно органично чувствовал себя, учитывая, что левая его рука всё ещё была прикована. — Как во сне, — тихо произнесла блондинка. — Что? — переспросил мужчина. — Татуировку мне сделаешь как во сне? — послушно повторила она. — Мне каждый день снится вода или бункер. Я, между прочим, никогда во сне не сопротивляюсь. Ты чего так побледнел? Глава сектантов долины Холланд судорожно перебирал в уме воспоминания о своих последних сновидениях и с неким замешательством отмечал — девушка там и правда вела себя на удивление покорно. Он не обращал на это внимания, считая всего лишь игрой подсознания - постоянно повторяющиеся события, которые он хотел бы переиграть. Но, на фоне её слов, Иоанн почувствовал какой-то суеверный страх. Каково это, почувствовать, что ты мистически связан со своим врагом? И может ли быть, что этой связью сам Бог решил тебя… наказать? Наградить?.. — Эй, ты чего? — Не нужна тебе эта татуировка, — хмуро отозвался мужчина, представляя, как игла входит под кожу и оставляет уродливую кляксу. Будто на ослепительно белом листе расцветает чёрное пятно. — Ну на руке хотя бы, как у Веры…- начала было канючить полицейская, но, заметив недовольство на лице антагониста, быстро пошла на попятную. — Ладно, как скажешь. Тебя вообще не понять, то хочешь, то не хочешь…- в сторону пробормотала она чуть обиженно. — Зато у меня на руке теперь есть твои прекрасные отпечатки, и они ещё пару недель точно не сойдут! На мне вообще всё долго заживает. Она и правда гордилась этим? Иоанн не один год уже украшал своё тело тату и шрамами, боль приносила умиротворение и напоминала о том, что он всё ещё жив. Проповедник гордился своими отметинами как знаками силы духа, но никогда не считал украшениями. Получается, даже отринув мирские побрякушки, можно пытаться быть особенным? «Вы все умные, вы все красивые»… А кто-то всё равно хочет быть красивее. В погоне за физическими страданиями он никогда об этом не думал. — Эти татуировки делаются не по прихоти и не ради красоты, — проповедник опалил собеседницу неодобрительным взглядом, но вызвал этим лишь недоумение. — При чём здесь красота? Просто даже если тебя вдруг не станет, я смогу посмотреть на свою руку и вспомнить, как ты её сжимал… А тату или шрам останется со мной навсегда. Будто ты всегда будешь рядом. Саманта подняла его руку и прижалась к ней щекой. Это было так неожиданно, что мужчина чуть было не отдёрнул конечность, но почему-то сдержался. А ещё он мог бы сейчас поймать Помощника за горло и хорошенько придушить, но и этого сделать не попытался. — Так восхитительно больно к тебе прикасаться, — пробормотала девушка, полуприкрыв глаза. — И никаких пыток не надо. Ты обжигаешь. Будто я дотянулась до Солнца… — Больно? — переспросил «Креститель», про себя замечая, что то же самое мог бы сказать и про неё. — Невыносимо, — подтвердила она. Иоанну вновь показалось, что она как будто светится, и свет её болезненно слепил глаза. Чем-то напоминало транс, в который Вера вводила своих последователей, вот только не было этой мерзкой зеленоватой дымки. Только свет и всеобъемлющая опьяняющая боль. — Так почему не отпускаешь? — С ума сошёл? Это самое прекрасное, что было в моей жизни. Боль приходит с жестокими ранящими словами, с ударом, надрезом, ожогом, всего и не припомнить… Но только не вот так — это Иоанн знал точно. И всё же она была. На кончиках пальцев и где-то в глубине души, от чего сердце сжималось и сбивалось с ритма. — Я чувствую себя живой. Он чуть было не сказал «я тоже», но вовремя остановился. Будто боялся признать, что они похожи, хотя, чем дольше он вглядывался в эту заблудшую душу, тем больше убеждался — она была подобна его отражению в кривом зеркале. И всё сложнее было различить, кто из них смотрится в стеклянную гладь. Наверно, он интуитивно почувствовал это ещё в самом начале, недаром посчитал, что они носят в душе один и тот же грех… Стремясь избавиться от этих дурацких мыслей, проповедник осторожно высвободил руку и поинтересовался: — Что ты собираешься делать дальше? Продолжишь борьбу с проектом? Проводив длань врага полным обиды и непонимания взглядом, Сэм пожала плечами. — Не знаю. Зачем? Плевать на Сопротивление. Я уже добилась всего, чего хотела, ты рядом. Мне больше ничего не нужно. Если захочешь, я даже отвоюю этот дом обратно. Он мне тоже понравился. — Так ты меня отпустишь? — с подозрением поинтересовался Иоанн. — Не-а. Не хочу, чтобы ты от меня сбежал, — категорично отозвалась собеседница, сжимая кулачки. — Я тебя всю жизнь искала. Ты мой смысл. А ты говоришь «отпустишь»… Как же чудно было слышать эти слова, да ещё и от героини Сопротивления… Может быть, в ней всё же было что-то светлое? Все ошибаются, а она фактически прошла метку и очищение. Да и исповедь, если так посмотреть на их разговор, тоже. И, кажется, эта одержимость приносила ей страдания не меньшие, чем обряд искупления. Вот только принимала она их с благостной улыбкой, подобно истинной верующей. Лишь в глазах читалась боль, смешанная с неподдельным счастьем. — А что, если я проведу тебя через Врата Эдема? — произнёс он и сам удивился, как смог предположить такой исход. — Стать обычной сектанткой? Ну уж нет, — полицейская надула губки. — Я же тогда буду для тебя одной из сотен! Я бы пошла за тобой куда угодно, но лишь бы оставаться для тебя особенной. Иначе мне незачем жить. Если так подумать, то переход Помощника, сильного и хладнокровного бойца, в проект нанёс бы сокрушительный удар по Сопротивлению. А если бы она ещё и стала лицом проекта, как он сам… Округ Хоуп содрогнулся бы. Но одобрит ли Иосиф? Да и чувства, которые младший Сид сейчас испытывал, были настолько ему чужды, что хотелось просто сбежать. — А если не обычной? — вырвалось само собой. — Ты веришь в идеи проекта? Коллапс, Жатву… — Я верю в тебя, — прошептала Сэм, ловя руку мужчины так, чтобы его пальцы переплелись с её, и подалась вперёд, нависая над «Крестителем». Кончики светлых волос коснулись его груди. — И хочу, чтобы ты верил в меня. Она могла стать равной ему. Войти в семью. Пускай, они бы разделили этот район. Подарить вновь поверженный Фоллс Энд его бывшей спасительнице — что может быть унизительнее для жителей города? Тогда они бы точно поняли, что Сопротивление бесполезно. И всё же, Иосиф мог не одобрить его выбор. Спасение пришло неожиданно, помогая решиться. — Познакомишь меня с семьёй? — прерывая его заполошные мысли, выдохнула она. — Мы, конечно, уже знакомы, но немного в ином ключе. — Как только выберемся отсюда. — Хорошо, — благосклонно согласилась девушка. — Только подожди. Я поняла, что у меня здесь осталось незаконченное дело. Она была так близко, что Иоанн мог чувствовать тонкий аромат и другой — душный и заставляющий голову кружиться всё сильнее. — Запах… — Это духи. Масляные, сделала из трав, что были под рукой. Нравятся? — На масле из Блажи, — скорее констатировал, чем спросил, мужчина. — А у вас тут другого подходящего и нет… Но видишь, я так готовилась к нашей встрече, — казалось, что она немного расстроена тем, что её старания не были замечены. — Духи сделала, пули с Блажью заготовила, материал для перевязки достала, выяснила, когда ты бываешь на ранчо… — Так какое у тебя там дело? — попытался перевести тему «Креститель». Мысли путались то ли от Блажи, то ли от близости его личного смертоносного ангела. И впервые за много лет его личный грех поражённо замолк. Саманта потянулась и прошептала ему прямо в ухо, и от её дыхания сразу стало жарко: — Я обдумала твоё предложение, — вкрадчивый шёпот ввинчивался прямо в мозг. Изящная рука скользнула по ряду пуговиц. — И решила устроить тебе небольшую пытку. Но не болью. Не подумай, для меня она будет не менее страшной… Я буду мучить тебя тем, чего ты никогда по-настоящему не чувствовал, тем, чего ты боишься… И что тебе на самом деле так нужно. Ты же помнишь, что говорил Иосиф? Полюби, Иоанн. Ты должен раскрыть своё сердце, ты должен увидеть, что окружён любовью… Я одержима? Не больше, чем ты. Ты же тоже это чувствуешь? Ну же, скажи мне. Ты ведь всегда искал новые поводы сказать «Да»…