Настоящим

— Тина, вы не передумали? Она вздрогнула, не успев переступить через порог. Худые плечи ходили под плащом, и Грейвс мягко усмехнулся про себя: она колебалась. Постоянно колебалась. И всегда соглашалась. Но она была похожа на загнанного зверька, и ему не хотелось прерывать эту игру. Тина теребила рукав, не осмеливаясь поднять взгляд. Казалось, он видел, как пылали щёки. — Вы язык проглотили? — Нет, сэр. — Ещё вчера вы были согласны на всё. Она так резко вскинула голову, что тонкая шея натянулась подобно струне. — Мистер Грейвс, сэр. — Да? — Вы ведь не мистер Грейвс. — Опять вы за своё, — вздохнул он. В своей роли он чувствовал себя комфортно — так, например, Тина страшно боялась навлечь на себя его гнев. Да и не только она. Но с ней было интереснее всего, возможно, потому, что настоящий Персиваль ей нравился. И продолжает нравиться, но она слишком прозорлива. — Нет, я не… я не стану спрашивать, кто вы. Но я хочу побывать с вами настоящим, вы… понимаете? Хотелось рассмеяться. Видимо, Тина умела действовать только в лоб. Впрочем… …не увидит — не узнает, верно? — Хорошо. — Что, правда? Возглас вышел настолько детским, что Грейвс всё же не удержался от смешка. Голдштейн обескураженно почесала нос. Она смотрелась в аврорате почти комично, но — удивительно на своём месте. А поставить её на своё место стоило поскорее. Время раскрыть карты ещё не пришло. — Пойдёмте, — он накинул плащ и со скрипом задвинул стул. — Надо немного поговорить. Тина семенила за ним по коридорам, издавая смешное сопение, когда он шёл слишком быстро. Несколько раз ей пришлось сорваться на бег — тогда он замедлял ход. Мёртвую тишину она разорвала лишь на улице. — О чём вы хотели поговорить? — Наденьте шляпу, Тина, — прищурился он от света ближайшего фонаря. — Холодно. Грейвс с наслаждением втянул остывший воздух. Пахло вечером, уставшим городом и первыми заморозками. Чем-то, что осталось далеко-далеко позади. — Сэр, — не унималась Тина по правую руку. — Помолчите вы хоть немного. Славный вечер. Она замолкла так же робко, как иногда посматривала на него на собраниях. Что-то шевельнулось внутри: у Грейвса возникло сильное желание раскрыться прямо сейчас, на опустевшем перекрёстке. Он опустил руки в карманы. — Значит, Тина, вы хотите, чтобы я был с вами настоящим. Она попыталась что-то ответить, но он покачал головой — не сейчас. — Вам не приходило в голову, что правда может быть разочаровывающей? Нелицеприятной? Шокирующей? Я могу оказаться кем угодно — от вашей домохозяйки до Мерлина, но что вы будете делать с этим знанием, если оно вам не понравится? Тина прикусила дрожащую губу. Он понизил голос. — Я буду собой. Но вы этого не увидите. Затмись. Тина вскрикнула. Этот звук он любил больше всего на свете. Она потянулась руками к чёрной повязке. Он позволил тщательно изучить последствия заклинания. Торопиться было совершенно некуда. Пальцы нервно ощупывали мягкую ткань, и Грейвсу страшно хотелось присоединиться к ним. Он сжал кулак, сгребая в него содержимое кармана. Холодный металл подвески отвлёк зудящую от нетерпения кожу. — М-мистер Грейвс?.. — Тина неуверенно пошатнулась. Он приобнял её и наклонился ближе. — Ничего не бойся. Это ненадолго. Её крупно трясло. Грейвс схватил её крепче и представил, как уличный фонарь светит в узкое окно его холостяцкой кухни, оставляет яркую полосу на стене, как сиротливо стоит у раковины кружка из-под утреннего кофе. Мир сжался до невообразимых размеров. Мир раскинулся с лёгким хлопком. Тина испуганно вдохнула запахи маленькой квартиры. — Где мы, сэр? — У меня дома. Дай мне руку. Тина медлила, и он сам взял её ладонь в свою, разогнул холодные пальцы, придержал их своими и повёл её руку по оконной раме — вот же, смотри. Безымянный палец нырнул в углубление. Грейвс замер. — Чувствуешь? Помнишь эту щербинку? Она кивнула. Дыхание стало заметно ровнее. Он задышал с ней в такт. Так. Так. Так. Часы в соседней комнате равнодушно заканчивали подсчёт действия Оборотного зелья. Несколько ударов — и начали привычно грубеть ладони. Тину опять затрясло, и он отошёл назад. Черты лица неуловимо менялись — процесс, за которым ему никогда не хотелось наблюдать. Чужие волосы светлели на глазах, он знал это. И чувствовал, как они втягиваются внутрь, чтобы стать короче. Жёстче. Кухня предстала картинкой за мутным стеклом — он несколько раз моргнул, чтобы избавиться от противного ощущения. Он снова смотрел своими глазами. Тина не шевелилась. Он наклонился к её уху. — У меня есть два условия. Первое — ты больше не называешь меня «сэр» и «мистер Грейвс». Второе — мы идём в спальню. Его пальцы легко коснулись бледной щеки. Тина стремительно вцепилась в них. Настолько стремительно, что покачнулась на месте. С ориентацией в пространстве явно были проблемы. Тина Голдштейн, храбрый аврор, не осмеливалась сделать ни одного шага без поводыря. Грин-де-Вальд попятился. Она шла медленно, ощупывая дорогу носком тяжёлого ботинка. Грин-де-Вальд молчал. Молчал, потому что это её нервировало. Она не выдержала у самых дверей спальни. — Мне страшно. Он неторопливо вдохнул её запах. Действительно неистовый страх вплетался в растрёпанные волосы, шлейфом ложился на тонкую шею. Он прижался к шее бескровными губами. По дому разнёсся слабый вскрик. — Расслабься, девочка моя. Тина, помедлив, кивнула. Губы скользнули ниже, к вырезу блузки. На Тине Голдштейн всегда было слишком много лишнего. Однако партнёров он предпочитал видеть обнажёнными. Бесконечно красивыми в своей естественности. И невозможно беззащитными. Эта мысль пришла к Грин-де-Вальду, когда он уже намеревался открыть дверь. Заветный щелчок так и не раздался. Почти учтиво он стянул с узких плеч плащ и повесил его на дверную ручку. — Что вы сделали? — Снял с дамы плащ. Знаете, некоторые привычки не исчезли после Англии. — Вы англичанин? Он усмехнулся. — Нет. Тина нахмурилась. По всему было видно, что она ищет, за что бы зацепиться. Грин-де-Вальд расстегнул пуговицу на блузке. Ещё одну. Следующую. Ложбинка под пальцами покрылась мурашками. — Не думай об этом. Блузка скользнула вниз, с нежным шелестом огладив рукавами мешковатые брюки. Он поморщился. В этой квартире бывали женщины элегантнее. — Помоги мне. — Как? — Сними брюки. Тина нерешительно сжала руки в кулаки. Он с неподдельным интересом наблюдал за её внутренней борьбой. Тина Голдштейн была наглухо закрыта для всего необычного и неизвестного. Если бы она отказалась от продолжения, разрешил бы он ей уйти? Да. Уголки губ смягчились, подбородок опустился. Пальцы проворно побежали по пуговицам. Она ещё никогда не была настолько беззащитной. Тонкая, бледная, словно вот-вот растает, она прижималась к шершавой стене, послушно ожидая, что будет дальше. Маленькая грудь высоко вздымалась с каждым вдохом. Грин-де-Вальд провёл кончиками пальцев по худым бёдрам и улыбнулся краешком губ. В эти бёдра Тина возмущённо упиралась кулаками, когда заявляла, что его, Грин-де-Вальда, следует казнить без суда и следствия. За нападение на аврора? Несомненно. Он прижал её к себе, покрывая настойчивыми поцелуями тёплый висок. В этот висок — он знал наверняка — бились противоречивые мысли. Тина отдавалась незнакомому человеку, то сгорая от желания узнать его личность, то предпочитая верить, что это всё ещё её любимый Персиваль Грейвс. Но он не был Персивалем. Грейвс бы не толкнулся так резко. Прямо как в… впрочем, сейчас это не имело значения. Первый стон не заставил себя ждать. Грин-де-Вальд одобрительно хмыкнул. Тина была отличной любовницей. Тихая карьеристка пряталась где-то внутри в самые сокровенные моменты. Верх брала другая Тина, о которой многие даже не подозревали: она притягивала его за бёдра, оставляла тонкие царапины на спине и, словно стесняясь, постанывала на ухо. Грин-де-Вальд терял голову. Тина закинула ногу на его талию, откинула голову, подставляя шею. Обманчиво хрупкая, до одури нежная, такая запутавшаяся. Повязка на её глазах была всегда, только она не желала в это верить. Она вздрагивала от каждого прикосновения. Грин-де-Вальд медленно провёл большим пальцем по нижней губе. Тина попыталась обхватить его, но Геллерт, не удержавшись, легко хлопнул её по щеке — сейчас ему этого не хотелось. Он толкнулся в последний раз и замер, тяжело дыша. Неровная стена холодила ладонь. Тина, прижавшись к холодной поверхности спиной, сползла немного вниз. Её снова трясло, но на этот раз вовсе не от страха. Грин-де-Вальд поправил повязку. — Так держать, аврор, — он погладил её по щеке, но, не дождавшись ответа, молча помог накинуть плащ. Пожалуй, это было единственной сексуальной вещью в её гардеробе. После стонов Голдштейн тишина казалась неестественной. Кожа стремительно остывала. Грин-де-Вальд неторопливо застегнул брюки и достал палочку. Впереди было много дел.