Какой отпечаток остался у вас?

      — Вы с ним знакомы? — неуверенно спрашивает Уилл Тернер с плохо скрываемой враждебностью в голосе.       — Довелось... столкнуться в прошлом, — быстро отвечает лорд Беккет, отворачиваясь, чтобы лицо его не выдало. Разговаривать о проклятом пирате каждый раз оказывалось сложнее, чем он думал. — Теперь каждый из нас отпечаток носит...       — Какой отпечаток остался у вас? — холодно интересуется Уилл, и Беккет игнорирует вопрос.       Запах раскаленного железа раздражает ноздри, и Беккет морщится, теряя нить разговора. Засмотревшись на ненавистную ему букву «П» на острие, он окончательно проваливается в воспоминания.       Перед глазами ясно встает картина: вот он, стиснув зубы от удовлетворения, прижимает железо к жилистому предплечью, покрытому темными волосками, и кожа шипит, пузырится, и чертов пират стонет от боли — стонет тихо, что выводит Беккета из себя. Он не выполнил приказ, поступил, как неблагодарная свинья, поставил свои собственные принципы выше их договоренности!       Катлер Беккет распрямляется, тяжело дыша, и смотрит на пленника торжествующим горящим взглядом. На мгновение ему мерещится, что пара черных дьявольских глаз читают его, словно открытую книгу — но всего лишь мерещится, потому что двое дюжих офицеров крепко держат скорчившегося от боли и шумно сопящего Джека Воробья, баюкающего свою правую руку.       — Оставьте нас, — неожиданно говорит Беккет, и морпехи немного медлят, прежде чем выпустить грязную охапку из чудной одежды и черных косичек, грудой сваливающуюся на пол. Беккет разворачивается к камину и сует клеймо обратно в огонь, наблюдая, как его облизывают языки пламени — ему хочется еще раз прижать его к коже Джека, удостовериться, что он понял...       Тонкая, но мускулистая смуглая рука хватает его запястье с такой силой, что от неожиданности Беккет разжимает пальцы и роняет клеймо с жутким грохотом, отдающимся у него в ушах. Удерживая за запястье, Джек тянет его руку вверх, выворачивая сустав, и Катлер Беккет, хоть и привыкший с детства к боли, скрипит зубами и из последних сил старается не зажмуриться.       Воробей делает несколько шагов вперед, заставляя его попятиться, и порыв соленого ветра врывается в комнату через распахнутую дверь террасы, разметав тяжелую копну волос Джека.       Каким угодно Беккет видел Джека Воробья, но не таким... угрожающим. Джек скалится в улыбке, сверкает золотыми зубами, опасный, как пантера, которую по глупости выманили из джунглей.       — Жаль, что твои цепные псы слишком хорошо тебя знают, — бормочет он, и перед глазами Беккета мелькают от боли ярко-белые всполохи, — знают, как ты любишь мучать своих пленников, и не удивятся ни шуму, ни стонам, ни второму пришествию Христа. Смекаешь?       Беккет не выдерживает, смыкает веки, и ресницы его дрожат от подозрительной влаги. Джек ловким, неуловимым движением заводит пульсирующую правую руку ему за спину, сцепляет с левой и щелкает кандалами, отчего Беккет отшатывается назад, врезаясь задом в письменный стол. Воробей гортанно смеется, подходит близко-близко, опаляя его лицо горячим дыханием — кажется, только от него одного можно опьянеть — Джек Воробей обдает жаром, будто бы он в непроходящей горячке, от красной банданы до мысков истертых замшевых сапог.       — У тебя, друг мой, такие длинные ресницы, как у прелестной благородной мисс, — хихикает Джек, и Беккет дергается вперед, кусая губы от ярости.       — Еще одно слово — и ты сгниешь в темнице!..       Шершавый палец прижимается к его губам так сильно, что Беккет больно прикусывает язык.       Джек качает головой почти неодобрительно.       А затем прижимается вплотную, вдавливая его бедрами в стол.       — Осторожнее, дорогуша. Возможно, ты не заметил, — голос Джека из веселого становится вновь хриплым и низким, и дрожь бежит у Беккета по загривку, — но твое маленькое огненное шоу меня немножко задело. — Воробей обиженно надувает губы, и почти шепчет: — Я уж думал, ты со своими манерами, иностранными языками да блестящими сапогами придумаешь что-нибудь... поизящнее.       Он рывком разворачивает Катлера и нагибает его над столом — Джек выше и явно сильнее, да и скованные за спиной руки не дают пошевелиться. Беккет пытается толкнуть Воробья плечом, но тот будто не чувствует: навалившись всем весом, он дергает белый воротник и рвет застежки камзола; пуговицы с крючками беспорядочно сыпятся на стол.       Джек срывает с него белоснежную рубашку и с силой кусает лопатку, не медля ни минуты; как и всегда, он бездумно делает то, что ему хочется именно в этот конкретный момент, благодаря напрочь отсутствующему чувству стыда. Беккет брыкается, как испуганная лошадь, чувствуя липкий страх и бессилие, потому что всегда прекрасно понимал необузданную природу Воробья — страх и скрытое восхищение свободой пирата толкали его на вечное преследование и желание догнать, запереть и лишить этой самой свободы. Но сделать это было попросту невозможно. И смуглые мозолистые ладони шарят по его спине, царапают ногтями, словно насмехаются, подтверждают. В какой-то момент Беккет дергается навстречу этим рукам — его прошибает ужас, потому что попытки вырваться приводят к совершенно противоположному результату, и в ловушку оказывается загнан он сам.       Бородка Джека щекочет позвоночник, когда он, урча, ведет губами куда-то вниз, и Беккет судорожно всхлипывает: не столько от того, что эту битву (как и все последующие) он с треском проигрывает, сколько от того, что штаны становятся предательски тесными.       Воробей это знает, и Беккет спиной чувствует его ухмылку. Он дергается еще раз, и еще, и запястья от этого сводит ноющей болью; Джек обхватывает рукой его тонкую шею и впечатывает лицом в стол — чернильница с перьями, стопки бумаг и документов беспорядочно валятся на пол. Слезы брызжут у Беккета из глаз, и он благодарит бога, что Джек слишком занят где-то там сзади, чтобы это заметить.       От возни и неслабых ударов о стол подсвечник неуверенно раскачивается, а потом с жалобным звоном опрокидывается, и горячий жидкий воск растекается по дубовой поверхности. Джек замирает от внезапно накрывшего их полумрака, затем с довольным хмыканьем опускает ладонь в лужу воска, собирая его пальцами, пока тот не застыл.       Беккет не сразу понимает, зачем он это делает.       Другая рука Воробья ныряет вниз, скользит по его талии, бедрам, пока не находит застежку штанов, с которой справляется с присущей ей ловкостью. Катлер Беккет не может больше даже дернуться — он распластан по тяжелому дубовому столу, утопая щекой в луже разлитых чернил, не чувствуя вывернутых за спиной рук уже до самых локтей. Джек рывком спускает с него штаны и грубо хватает болезненно набухший член Беккета, делая несколько размашистых движений. Беккет жалко скулит, толкаясь ему в руку, будто только этого и ждал, и Джек тут же с фырканьем отстраняется.       Затем давление на шее исчезает, но у Беккета нет сил, чтобы подняться: в голове такой бардак, что он не может связно думать.       Он слышит бряцанье пряжки ремня и неосознанно толкается задом навстречу Джеку. Тот замирает с расстегнутым ремнем в руках, пожирая взглядом лежащего на столе Беккета.       — Ну уж не-е-ет, — тянет он, шагает вперед и крепко перехватывает рукой его талию; Беккет шипит и извивается, вскрикивая от неожиданности, когда ладонь Джека с размаха опускается на его ягодицу.       Воробей тяжело ударяет его по заднице еще раз, в какой-то момент звонкий шлепок практически вынуждает Беккета завизжать. На молочной коже остаются ярко-розовые следы, которыми Джек разве что не любуется; почти схожие цветом с отпечатанным на его собственной коже клеймом, они доводят его до исступления.       Беккет извивается, прогибаясь в спине, всхлипывает от боли, и в какой-то момент перед глазами начинают плавать темные пятна. Воробей тянется рукой внутрь, раздвигает ягодицы, прижимая уже остывший, но еще мягкий воск к промежности, отчего Беккет вздрагивает. Джек раскатывает воск, греет своей ладонью, пока не становится скользко и липко. Довольно хмыкнув, прижимает палец ко входу, слегка надавливая, и расплывается в улыбке.       Катлер Беккет мычит что-то нечленораздельное, когда Джек игриво проникает внутрь, щекочет по кругу края, медленно растягивает его пальцем, и лихорадочно вздыхает, толкаясь назад, насаживаясь на длинные умелые пальцы. Все тело вибрирует от хриплого смеха Джека, который чуть отклоняется, а затем меняет угол, входит глубже, проталкивая второй палец; когда он проворачивает руку внутри него, Беккет надсадно стонет, не сдержавшись.       — Я же говорил, что клеймение — это слишком просто... — Джек ведет горячим языком по шее вверх, кусает мочку уха, хрящ, заталкивает язык прямо в ушную раковину — Беккет отвечает ему долгим развратным стоном, захлебываясь собственным дыханием. Пальцы Джека проворно толкаются внутри него, он крутит рукой, разводит пальцы шире, раздвигая мягкие стенки — внутри Беккета так узко и жарко, и он обхватывает его руку, словно перчатка. Беккет упал бы на стол снова, но Воробей кусает его за загривок, тянет вверх, заставляя сильнее изгибаться, подаваться рывками назад, навстречу волшебным длинным пальцам, будь они прокляты.       Когда Джек добавляет третий палец, Беккет вздрагивает от боли, но Воробей ускоряется, рвано долбит его пальцами и исступленно хрипит ему на ухо, когда Беккет привыкает и пошире раздвигает ноги, только чтобы почувствовать Джека еще глубже, еще сильнее внутри себя.       — Ты прямо как заправская шлюха с Тортуги, — восхищенно сообщает ему Воробей.       Беккет рычит как зверь, и с невесть откуда взявшейся силой сбрасывает с себя Джека. Тот дергает на себя цепь кандалов, выворачивает ему руки и толкает на стол, пинает коленом, срывая белый парик. Пряжка ремня кратко звякает о пол, и Джек наваливается сверху, прижимается грудью и проводит горячим, каменно-твердым членом меж ягодиц, царапает кожу на спине под собой до крови, ударяет по заднице, слушая, как Беккета окончательно захлестывает волна безумия.       Он входит резко, и стоны их смешиваются в один протяжный звук, повисающий в тяжелом влажном воздухе. Раздвигает руками половинки, давая себе больший доступ, проникает в Беккета так глубоко, как только может; почти лежа на нем, Джек размашистыми движениями выходит почти до конца — и резко входит снова, грубо оттягивает светло-русые мягкие волосы назад, и глаза Беккета закатываются от удовольствия. Джек хватает его за бедра, натягивая Беккета на всю длину, такого восхитительно растянутого и в то же время узко сжимающегося вокруг него; с громкими шлепками Беккет насаживается на него, приподнимая зад, извиваясь, глухо постанывая, отчего Джек Воробей тонет в нем — тягучем, вязком, как смола, Катлере Беккете.       Джек сбивается с ритма, тяжело дышит, и капли пота собираются над черными бровями. Беккет уже стонет на высокой, надрывной ноте, уткнувшись лбом в стол, даже не понимая, что испачкал в чернилах все лицо.       — П-пожалуйста, — хнычет он, совершенно не отдавая себе отчета в том, что произносят его губы, потому что все, что он чувствует — как изумительно Джек наполняет его, растягивая тонкие стенки, доставая так глубоко, будто бы задевая все внутренности.       Джек кивает — он и сам уже не может сдерживаться, получив все, чего хотел. Он резко толкается так глубоко, что, кажется, выбивает из Беккета все остатки самообладания — тот надсадно кричит и кончает, дрожа крупной дрожью, как в лихорадке. Беккет со свистом втягивает в себя воздух, когда пират изливается внутрь него, распирая изнутри, делает по инерции еще пару толчков бедрами, но не выходит, уперевшись взглядом в узкую бледную спину с выступающими лопатками.       Беккет, кажется, держится на ногах только потому, что сзади его подпирает Джек. Поэтому тот делает шаг назад, резко выходя из него с громким хлюпаньем, и Катлер Беккет сползает на колени, а затем обессиленно валится на бок на холодный каменный пол.       Воробей усмехается, застегивая штаны, и довольно разглядывает получившуюся картину. Голый Беккет со спущенными штанами лежит на боку, кандалы славно держат за спиной его руки, делая его таким беззащитным... а изнутри вытекает на темный пол его, Джека, сперма.       Пират быстро находит свой плащ и оружие, которое, конечно же, Беккет хранил у себя. Воробей уже делает шаг к окну, когда, замешкавшись, нетвердой походкой возвращается к Беккету и хватает того за лицо, резко приподнимая.       — Ты навсегда запомнишь тот день, когда внутри тебя был Джек Воробей, м-м? — выжженное клеймо на предплечье саднит, и Джек треплет Беккета по щеке, как собаку. — Мое клеймо останется навечно, вот уж в этом не сомневайся.       Совсем у выхода Джек вдруг смеется, и Беккет, постепенно приходящий в себя, разбирает его слова:       — Жаль, что я не увижу, как тебя найдут твои же бравые матросы.        Через минуту темнота ночи взрывается звоном колокола, возвещая о сбежавшем пленнике, и Беккет слышит топот, приближающийся к его двери.       Тернер не решается нарушить тишину, пока лорд Беккет молчит, разглядывая раскаленное железо. Иронично, что он клеймил пирата, который забыл об этом через пару минут, а сам клейма теперь боится, словно призрака, чувствуя, как начинают дрожать руки и к горлу подступает паника.       Он словно до сих пор чувствует тесноту и жар внутри себя, распирающие его изнутри.       И одержимое желание найти Джека Воробья.