Если бы можно было выбирать, то он бы хотел не проснуться сегодня, а проспать все эти двадцать четыре часа. Желательно в обнимку с темноволосой, чтобы лишний раз за неё не волноваться. Но судьба решила распорядиться иначе…
Он расстегивает потрёпанный рюкзак и видит внутри белые розы, буквально заполонившие всё его пространство. Свежесрезанные, влажные, такие очаровательные в холодном свете люминесцентных ламп, они навевают тоску. Юноша, оскалившись, резко хватает белоснежные цветы за стебли и вырывает их. Несколько лепестков цепляются за молнию и опадают, хрупкие стебли ломаются под давлением. Кто-то рядом вздыхает, пара девушек с факультета охает, словно эти цветы предназначались им. А ядовитые розы мелодично заливаются, точно божественные сирены, заманивают в свои сети, опутывая сладкими голосами:
— Не хочешь ли ты сделать глубокий вдох и погрузиться в глубину?
Шипы роз, как ядовитые змеи, глубоко впиваются в шершавую поверхность мужской ладони. Рефлекс срабатывает быстрее, чем парень может подумать о боли и розы падают из рук, беспорядочно рассыпаясь по полу. Порезы на правой ладони начинают кровоточить, и густая черная кровь сочится из ран, стекает по ладони и капает на пол.
Постой. Не спеши. Прислушайся.
Неужели ты не слышишь?
Поддашься забвению? А спасительной тьме?
Сероглазый юноша обеспокоенно, несильно сжимает руку в кулак и шумно вдыхает через рот.
Белые розы. Горький аромат.
В мыслях на долю секунды мелькает она, и юноша срывается с места. Из-за постоянного недосыпа он слабее, чем обычно и голова тут же идёт кругом. Мир перед глазами плывет, размываясь миллионом разноцветных пятен. Мозг взрывается десятком коридорных голосов. Невыносимо громко и невозможно вязко.
Мрак пытается загнать в угол. Разорвать на мелкие кусочки и вкусить его грешной плоти, раздробить сознание и смешать реальность со сном (которого у него нет), галлюцинациями и временными иллюзиями. Похоронить в нескончаемом чувстве вины. Мраку нужны страдания, потому что мрак
почти это ад.
Парень сжимает правый кулак сильнее, впиваясь ногтями в израненную ладонь, боль приводит его в чувство, но разум проясняется лишь на мгновение. Он вспоминает, куда она собиралась пойти. Мысли вихрем проносятся по извилинам и, словно лампочка, загораются в туманности его воспаленного мозга.
Золотой браслет сверкает бесконечностью нейтронных звёзд на тонком запястье. Темные волосы едва касаются округлых плеч. Невесомо покачиваясь, она поднимается с подругой по лестнице. Белая водолазка скрывает кобальтовую сетку вен на изящных руках девушки. Чёрное платье-сарафан прячет её изысканную фигуру. Одной рукой держит книги, второй жестикулирует, объясняя непоколебимую теорию вероятности рядом идущей блондинке.
Он не так близко, как хотел бы. Окликает девушку, но ничего не происходит. Пытается закричать, но никто ничего не слышит.
У него больше нет сил двигаться. Лёгкие сдавливает, будто под многотонным прессом, кислород медленно отравляет легкие.
— Тебе нужен антракт или конец?
Доля секунды. Фальстарт.
Отчаянный крик её имени в безысходности разрезает давящую на виски атмосферу. Юноша еще сильнее впивается ногтями в окровавленную ладонь. От этого не становится лучше. Только хуже. Окутанный бездушной липкой тьмой рассудок мутнеет, превращая окружающее его пространство в монотонность этой чертовой реальности. Грязное месиво лиц, движений, смеха и разговоров, оттенков одежды. Голос срывается на хрип, и он задыхается, едва не промахиваясь хватается за перила и тяжело дышит.
Боль и удушье вызывают тошноту, подступающую к горлу.
— А существуешь ли ты вообще?
Женский крик отрезвляет.
Сероглазый вскидывает голову вверх.
Книги падают из рук темноволосой, блондинка, взмахивая рукой, не успевает даже коснуться подруги.
Время вокруг снова замирает. Останавливая падающую девушку в немом крике и парня с выступившими слезами на глазах. Материя вокруг них снова трещит по швам, впрочем, как и они сами. Отчаянно пытаются сбежать от самих себя, чтобы найти
конец освобождение. Глупцы и грешники.
Победа, поражение, ничья.
Раньше они мечтали о победе. Ходили по острию ножа, бежали под градом неисполненных угроз. Азарт как дополнение к клеткам крови, циркулирующее в венах. Прожигание молодости и прекрасное саморазрушение. Искусственное счастье. Опьяненные сопрано, нажимали на спусковой крючок с (не)человеческой безумной улыбкой.
Она боялась себя. Боялась умереть. Боялась тех эмоций, что захватывали её как ужасающая болезнь. Азарт как опухоль в мозгу. Неизлечимая опухоль, которая наносит максимальный урон.
Тотальное поражение.
И он знает это. Для него она открытая книга, прочитанная сотню раз. Дрожание ледяных рук, искусанные пухлые губы, спиленные ногти почти под корень. Она хочет быть сильной, но её необходимо защитить.
Поэтому револьвер никогда не был заряжен, когда она брала его в руки. И один из семи это знает.
Поэтому сейчас уже неважно, победа или поражение. Теперь это не имеет смысла. Да и имело ли смысл вообще?
— Не в этой реальности.
В его мутной голове, почти лишённой рассудка, была одна чертова мысль — спасти её.
Делайте ваши ставки, господа.
Эфемерность мгновения. Симбиоз фальшивых улыбок по радужке забытой искренности. В её голове хаос, в его — спасение. Её спасение.
Ставки сделаны. Ставок больше нет.
С глухим ударом, два тела падают на холодный пол гранитной лестницы. Студенты с неподдельным интересом оборачиваются на грохот. Шёпот разносится по толпе со скоростью света в вакууме. Сжимая талию левой рукой, упавший юноша сдавленно выдыхает лежащей рядом девушке в волосы.
— Дитя запуталось во мрака сетях. И застыл его вздох последний на губах.
Изнурительная боль окончательно отключает его сознание, позволяя тьме забрать его в свои фантомные объятия. Как мать успокаивает своего ребёнка, качая его на руках, так и тьма шептала юноше призрачные мотивы его многогранной, стремительной жизни.
***
Проходит энное количество времени с момента «того самого» происшествия. Парень
живет существует только на снотворном, потому что кошмары преследуют даже в «овощном» состоянии и уходить не собираются. Юноша буравит взглядом молочные стены его же комнаты. Пара картин и настенные часы собственного дизайна, мольберт с незаконченным морским пейзажем, рядом на стуле свалены масляные краски в белых тюбиках, лежат кисти перевязанные канцелярской резинкой, ровной стопкой сложены журналы. Надо же откуда-то черпать вдохновение.
«Надо бы закончить когда-нибудь» — мысленно произносит он.
Он спас темноволосую ценой двух костей левой руки: лучевой и локтевой, двух ушибов на левом боку, которые отдаются тупой болью при ходьбе и, видимо, ударился головой. Но спасибо, что живой, как говорится. Теперь он — ходячая наполовину мумия. Загипсованная левая рука, забинтованная правая кисть и перевязанная голова. Парень усмехается и скользит взглядом по полу своей комнаты в поисках рюкзака.
Его же должны были принести?
Он не помнит, как попал в больницу, как ему обработали раны и наложили гипс. Парень впервые спал так долго и крепко, что даже не верится. Никаких кошмаров. Впервые-в-его-чертовой-жизни. Он натыкается взглядом на черный рюкзак и шепчет восклицательно-удовлетворительное «ха!»
— А белые розы сладко шепчут о потерянном.
Беловолосый юноша стоит, опираясь на чёрную кованую изгородь, чиркает розовой зажигалкой и вполголоса недовольно матерится. Было бы намного лучше, если бы он мог шевелить левой рукой. Весенний ветер нежно развевает его волосы и забираясь под белую рубашку, заставляет десяток второй мурашек пробежать по его спине. Зажимая зубами сигарету, снова чиркает зажигалкой и бурчит под нос:
— Ты, блять, работать будешь сегодня или…
Тихий смешок прерывает его мысли вслух.
Темноволосая девушка стоит рядом и крутит ярко-желтую зажигалку меж пальцев правой руки. В левой — пакет из продуктового магазина. Уголки розовых губ подрагивают в легкой улыбке.
— Она у тебя уже несколько лет, ей пора в мусор, отпусти бедолагу на свободу.
Девушка перестает крутить свою зажигалку и протягивает её парню. Тот, вздыхая, убирает свою в карман и забирает предложенную желтую из рук подруги.
Сигаретный дым клубится около них, но секундой позже растворяется в летней атмосфере переулка. Солнце почти ушло за горизонт, окрашивая мир в замысловатые оттенки апрельской тоски. На сумрачно-закатном небе показались первые звёзды. Они не такие яркие, но если приглядеться, то вполне. Темноволосая пинает камушек, спокойно лежавший на тротуаре, он врезается в фонарный столб и рикошетом скрывается где-то за углом. До юноши долетает сорвавшееся с её губ досадное «черт» и, теперь усмехается уже он.
— Я тебе, кстати, яблоки и сырные палочки принесла, — она кивает головой на пакет. — Апельсины ты не любишь, я помню.
— Спасибо, — он выдыхает тонкую струйку дыма и улыбается. — Та-ак, и сколько я пропадал?
Девушка сводит брови к переносице, в её глазах искрами мерцает смятение, она чертыхается и произносит:
— Три с половиной недели. Я всё это время навещала тебя, но ты… словно был в прострации. Не хило тебя всё-таки приложило об пол.
Теперь мозаика сложилась, но от белых роз в рюкзаке не было и следа, словно их там никогда и не было. Но правая ладонь продолжала ныть и парень был уверен, что они были реальностью. Той самой странной и разрушающей реальностью. Он горько смеётся.
— Слушай, а пойдем смотреть на звезды?
Еще пара затяжек и он тушит сигарету о кованый металл, выбивая из неё сноп пепла, смешанный с остатком табака, и выкидывает окурок в канализационный сток.
Юноша смотрит на неё вопросительным взглядом, пока она не произносит:
— Если повезет, то увидим Лернейскую Гидру или Немейского Льва, так что пойдем.
Он тихо смеется, забирая пакет с продуктами из её рук, направляясь в сторону железнодорожной станции.
По дороге они обсуждали выход нового фильма, на который надо сходить, попробовать кофе с дынными булочками в новой кофейне рядом с её домом. И каждое новое предложение что-то сделать, сопровождалось фразой «если, конечно, доживём».
Когда мир вокруг тебя внезапно начинает крошиться, шутки о смерти становятся уже не шутками. И юноша каждый раз молится, чтобы это была очередная галлюцинация.
— И кому же ты молишься?
Время на станции как будто замерло. Нет ни единой живой души вокруг. Только ветер гонит пыль по асфальту да разносит пыльцу цветов по воздуху.
Она перепрыгивает со ступеньки на ступеньку и поёт при этом что-то до боли знакомое.
— Неспособные летать птицы мечтали о небе. Там смешиваются цвета, но они отличаются от красного, — её голос эхом золота разлетается по железнодорожной станции.
— Услышав стук в дверь, я заткнула свои уши. Это ты стучишься, или же кто-то другой? — она звучит как прозрачно-хрустящий лёд в стакане с ирландским виски.
— Вкусят ли твои губы поцелуй смерти? —улыбается пьяняще-сладко до хруста ребер и тающего серебра в глазах.
— Я надеюсь, что безнадежность изменится со временем.
Четыре остановки поезда и городской пейзаж сменяется на восхитительную природу. Девушка улыбается, глядя через дорогу на поле горчично-желтых алиссумов, и не может сдержать восхищенный вздох. Ночные цветы пахнут мёдом и чем-то свежим, как раннее утро в лесу.
Это вскрывает старые раны и утерянное прошлое.
Как проходят часы, дни и недели. Как один месяц сменяет другой.
Время, словно еще один всадник апокалипсиса, беспощадно стирает границы сознания, воспоминания, а главное — людей.
Сметает всё в безобразном порядке и раскидывает в хаосе смешанных вероятностей.
Они никогда не могли предотвратить это или же контролировать. Материя вокруг них постоянно разрывалась, распадалась и крошилась на части. Тьма, как смертоносное явление, скалилась и щелкала своей огромной челюстью, леденяще выла в нескончаемых попытках догнать.
— Как ты думаешь, что будет дальше? — юноша, лежавший на коленях темноволосой девушки, подал голос.
Она гладила его по голове, нежно зарываясь тонкими пальцами в его пепельно-белые волосы.
— Я не знаю, что происходит сейчас, а ты спрашиваешь о том, что будет дальше, — темноволосая тихо засмеялась.
Он — кристальная вероятность этого беспорядочного мира. Тьма — бесчеловечна и старается стереть его в прах, развеять на пронизывающем ветру в направлении Северного Ледовитого. Но он всё еще рядом. Шумно выдыхает и сжимает руку темноволосой так, словно она могла исчезнуть в любую минуту.
— Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Это Большая Медведица. — Она тянет руку к небу, показывая, где нашла созвездие.
— В память о подвигах Геракла… Девять. Немейский Лев. — юноша смеётся и показывает правой рукой чуть ниже Медведицы.
— Шесть — Кассиопея, и шесть — Андромеда, — девушка поворачивается к нему лицом и поправляет повязку на голове.
— Четырнадцать. Дракон. — он ловит её пальцы губами, целует мягко подушечки и трётся носом о запястье, вдыхая терпкий аромат граната и нежное послевкусие пиона.
Девушка двигается ближе к нему, внимательно рассматривая его лицо. Под глазами залегли сине-фиолетовые синяки с аквамариновой сеткой вен, просвечивающей сквозь бледную кожу. Тонкие губы замерли в полуулыбке. Пепельно-белые волосы разметались по горчичным цветкам алиссумов. Их медовый аромат смешивается с ягодным запахом его шампуня, вызывая улыбку на её лице.
Если ей суждено умереть, то лучше в этом аромате. Нежели подохнуть, как умалишенная в галлюцинации.
— Ты, так же как и мои ощущения,
На вкус были похожи на то, когда теряешь что-то.
— Вкусят ли твои губы поцелуй смерти? — он цитирует строчку из той самой песни, которую она пела на станции.
— Только если у смерти будет твоё лицо — девушка по-доброму усмехается, когда юноша прижимается губами к губам, держит двумя пальцами за подбородок.
Вокруг них лишь поле медовых цветов и мириады звезд на небе. Такого не встретишь в городе, там всё слишком яркое и звезд в тысячу раз меньше.
Юноша чувствует, как его щека становится влажной. Он отрывается от губ девушки и обеспокоенно смотрит. Она плачет. Улыбается, плачет и тяжело дышит. Утыкается головой в его плечо и тихо всхлипывает. Здесь слова лишние и поэтому он молчит. Лишь гладит её по волосам, прижимая к себе ближе. Сломанная рука тут же даёт о себе знать, но ему всё равно.
Это — их личный катарсис.
Неужели мои грехи в конце концов сотрутся?
