Об основе долголетия и истинном бессмертии

Мариус мысленно улыбался, ловя на себе взгляд Дэвида Тальбота - восторженный до благоговения и в то же время мальчишески любопытный. Дэвид ловил каждое мимолетное движение Мариуса, движение губ, взмах ресниц - и это было важнее всего на свете. И уж явно куда важнее, чем остывающий на столе нехитрый завтрак... Мариус кашлянул: - Дэвид поешь хоть немного, иначе меня будет мучить совесть. Ты и так всю ночь глаз не сомкнул по моей милости, а если еще и не поешь, это... - выразительное движение бровей показало, что у древнего вампира просто нет слов, чтобы описать всю глубину подобного безобразия. - Пренебрегать завтраком недопустимо. Тебе ведь известно, Дэвид, хороший завтрак - основа здорового питания. А здоровое питание - основа долголетия! Между нами, я так хорошо сохранился отнюдь не только благодаря древнейшей крови... Дэвид рассмеялся, а Мариус вдруг ощутил, как дрогнуло что-то в груди. Зачем, ну зачем он это сказал? Как будто сами собой вырвались те давно позабытые слова... Неужели дело во взгляде Дэвида? Ведь однажды, лет двести на Мариуса Римского уже смотрели вот так же - любуясь, и одновременно видя нечто большее за обаятельной улыбкой, небрежными шутками и вечным красным пальто. Видели куда больше даже, чем Дэвид сейчас, потому что смотрели на него несколько иным взглядом. Темным. - Если хочешь, я могу составить тебе компанию, - Мариус потянулся к кофейнику, наполнил чашку и поднес к губам. Лучше Дэвиду не видеть норовящую исчезнуть улыбку. Однако, Тальбота сейчас явно интересовало другое. - Вы... У вас замечательно получается. Если бы я не знал правды о вас, я был бы уверен, что вы правда пьете. - Привычка, - усмехнулся Мариус. - Было время, когда я решил по мере сил изображать из себя простого смертного. Конечно, тут было не обойтись хотя бы в имитации употребления пищи. Но мне нравилось это, хотя, теперь я понимаю, что в те времена порой ужасно переигрывал... Будешь яйца, Дэвид? Конечно, их было бы замечательно помазать красной икрой, но и так они очень неплохи, я в этом уверен. - Красная икра? - Дэвида осенило. - О, Мариус, вы хотите сказать, что это самое потребление пищи вы имитировали в России? - В Российской империи. - Мариус явно сдержал вздох. - В девятнадцатом веке на ее просторах случилась одна крайне мрачная и неприятная история. Убийства девушек в одном отдаленном селении, совершаемые явно не человеком. Мне пришлось вмешаться, честно говоря, я полагал, что это кто-то из моих распоясавшихся или обезумевших собратьев. На самом деле всё оказалось совсем иначе... Но, сказать по правде, Дэвид, эта история не запечатлелась бы в моей памяти так ярко, если бы не одно знакомство. Юный, не осознающий своей силы Темный, напуганный собственным умением входить в иной мир, мир бессмертных и темных сил... Порой я думаю, что стал первым обитателем этого мира, не внушавшим ему ужаса. Ну, если еще не считать ту несчастную мавку... - О ком вы, Мариус? - Дэвид был явно заинтригован. Мариус улыбнулся. - На самом деле, Дэвид, я уверен, его имя тебе знакомо. В библиотеке Таламаски наверняка имеются его произведения. Никто лучше него не смог описать российские нравы, малороссийский быт...и, конечно же, тамошнюю нежить. Дэвид чуть нахмурился. - Вы имеете в виду... - Николай Васильевич Гоголь, - кивнул Мариус. - Можно ли поверить, что всё, им написанное о чертях, купальском цветке, прекрасных утопленницах - правда? И можно ли усомниться в этом, зная, что на самом деле довелось ему пережить тогда вместе со мной? Поистине, я был поражен, едва узнавая под флером его писательской фантазии некоторые моменты нашего предприятия. Но в одном я всё же оказался прав, - Мариус прикрыл глаза. - Он потом часто вспоминал эти чудные вечера на хуторе близ Диканьки... - И вас? - утверждения в словах Дэвида было больше, чем вопроса. И Мариус всё же не сдержал вздох. - Увы, Дэвид, вынужден признаться, я расстался с этим человеком не слишком красиво. Ложь ради пользы дела и несколько неосторожных фраз... Много ли надо, чтобы ранить чувствительную душу юного писателя? Между прочим, тогда я пожелал ему влачить дальше его никчемное и бессмысленное существование, но сейчас, века спустя, я вижу - написанное им не постарело ни на день, его читают и помнят, он - часть этого мира с тех давно минувших времен и по сей день... Порой я думаю - кто же из нас двоих обрел истинное бессмертие? - Мариус... - Дэвид снова напрочь забыл о еде. - Не говорите так! Что б ни случилось тогда между вами, я уверен - он простил вас. Ведь вы... - он на мгновение смешался, покраснев. - Вы подарили ему вдохновение, пищу для творчества, бесценную вещь для писателя! Вы, не побоюсь этого слова, указали ему дорогу к его собственному бессмертию. Я уверен, в его произведениях можно найти доказательство этому. Наверняка где-то он так или иначе упомянул и вас... - О, Дэвид, - Мариус растроганно улыбнулся. Поистине, этот человек стоит того, чтобы ни в коем случае не повторить роковую ошибку, растоптав чувства и доверие такого близкого сейчас человека. Если бы Николай узнал об этом, возможно, он в самом деле простил бы его. И тогда среди его поистине бессмертных строк, кроме брусничного фрака с искрой и улыбки, не лишенной приятности, возможно, появилось бы и имя, под которым когда-то знали Мариуса Римского в столичном Петербурге и глухой провинциальной Диканьке. Яков Петрович Гуро.