Эфиопия

Когда я был куда младше, я любил слушать истории своего деда. То есть, это была одно из немногих нормальных воспоминаний моего детства. Все ведь любят истории своих бабушек и дедушек? Наверное, в то время я думал, что всем детям рассказывают истории о том, как были построены пирамиды, как рушились империи и как великие завоеватели шагали по миру с могучими армиями за спиной, оставляя за собой лишь кровавый след. Такими историями делился со своим преемником Рас аль Гул. Он старательно вычерпывал из своей памяти мельчайшие подробности кровавых сражений, роскошных пиршеств в покоях древних правителей прошлого, и коварных интриг, что плелись у них же под носом. Он рассказывал о том, как была взята Троя, как прошлись по Востоку крестоносцы, и даже как родилась Османская империя. Я слушал. Внимательно, схватывая каждое его слово. Я не все понимал, но очень старался. Иногда меня клонило в сон, пока дед рассказывал про очередного великого завоевателя, которого я однажды превзойду, но я всеми силами старался перебороть это чувство. Всякий раз, когда он заканчивал свой рассказ, он спрашивал меня, что я усвоил из этого. Если это была история о поражении, я должен был указать на ошибки, совершенные тем или иным неудачником из истории. Если же это была история о победителях, то я должен был четко запомнить, что помогло Чингисхану завоевать полмира, чтобы однажды сделать это самому. Пожалуй, это одно из немногих моих воспоминаний, которое связано с моим дедом, и которое я с натяжкой, но могу назвать приятным. Мне, правда, нравилось слушать его истории, в такие моменты я даже чувствовал некое тепло с его стороны. Подобие тепла. Вот так героями моих детских сказок становились не мифические чудики, а Аттила, Чингисхан и Александр Македонский. В этих сказках никогда не было счастливого конца. Все герои рано или поздно умирали, причем не всегда приятной смертью. Такие детали дед всегда описывал в подробностях. Я не помню, когда точно узнал значение таких слов как «смерть» и «убийство». Я также не помню, чтобы кто-либо растолковывал мне их значение. Мне все объясняли на живых примерах. Когда я спросил, всех ли ждет неизбежная смерть, мой дед ответил, что только лишь слабых. Когда же я поинтересовался, каким образом можно смерти избежать, он сказал мне, что рано или поздно смерть приходит за каждым, но только лишь тот, кто по-настоящему достоин, сумеет найти обратный путь. Где лежал этот путь, он объяснить не соизволил, да и мне не было тогда это столь интересно. Однажды, дедушка с мамой обсуждали план по обрушению экономики Европы. По мнению моего деда это должно было поспособствовать получению контроля над континентом, когда он погрязнет в хаосе. Но для начала им необходимо было отвлечь «Его». В то время я не слишком вникал в дела своего деда и Лиги теней. В мои обязанности входило лишь обучение, в чем я уже тогда достигал немалых успехов. Я помню, что спустя несколько дней в покоях моего деда у него состоялся неприятный разговор с моей матерью. «Я думала, что ты обойдешься без лишних смертей!», - слышал я дрожащий голос своей матери, - «О чем ты думал, доверяясь безумцу?!». Затем послышался глухой удар, всхлипы и громкий приказ моего деда замолчать. «Я никогда не желал смерти ребенку», - послышался голос моего деда спустя несколько секунд. «Что ты будешь делать, если Он узнает, что ты стоишь за этим?», - спросила моя мать, - «Он ведь придет за тобой, пожелает отомстить». «Он не придет сюда», - спокойно ответил мой дед, - «Он слишком ослеплен своим горем, чтобы разглядеть дорогу к нам. Даже если Он и пожелает мести, то сперва обратит свой взор на безумца». «Брюс не убивает», - тихо проговорила моя мать, настолько тихо, что я едва мог различить ее слова, - «И он вырастил Джейсона. Он никогда не оправится от такого». «Послушай меня, Талия», - проговорил мой дед, - «Лига теней не забирает жизни ради забавы. Все, что я делаю, я делаю ради общего блага, а смерть мальчишки не послужит никому». «Ты хочешь сказать…», - задумчиво протянула Талия. «Проследи за тем, чтобы никто не узнал об этом», - заключил Рас аль Гул. После этого разговора я долго не видел свою мать. Она пропала без объяснений, а затем так же внезапно вернулась. Вернулась с закатом, но удостоила меня визитом лишь поздним вечером. В ту ночь она поделилась со мной еще одной историей. Она рассказывала мне о лекаре при фараоне. Однажды, его сына тяжело ранили в битве, и тогда, желая спасти жизнь своего господина, лекарь отвел его к Яме лазаря, способной излечить любую рану. Яма исцелила его, но лишила рассудка. В безумии, излечившийся сын фараона, убил любимую жену лекаря. Талия объясняла мне, что за жизнь необходимо платить. Иногда куда большую цену, чем мы можем себе представить, и иногда жизнь не стоит того, чтобы платить за нее. Но когда мы нужны миру, мы возвращаемся. Она сказала, что я очень скоро пойму. Спустя еще несколько дней, меня отвели в ту часть владений моего деда, где я раньше никогда не был. На самом деле, здесь редко бывает кто-либо, кроме него самого, однако, в ту ночь там было много людей. Сначала мои глаза ослепило зеленое свечение. Яркий малахитовый свет, резко ложащийся на холодные стены пещеры. В самом центре был водоем, от которого и исходило изумрудное свечение. Он выглядел завораживающе, притягательно, но при этом пугающе. Я понял, что это и была Яма лазаря. С тех пор, как я узнал о ее существовании, мне было интересно знать, почему именно это место столь дорого моему деду. Даже если Яма способна залечивать смертельные раны, должно было быть еще что-то. В ту ночь многие вещи встали для меня на свои места. Мне было тяжело связать все воедино, ведь я был еще ребенком. Но теперь все те вещи, что рассказывал мне дед, начинали обретать смысл. Все мельчайшие подробности, что мелькали в его историях, были правдой, потому что он видел все это своими глазами. Меня мало это удивило, я считал своего деда великим человеком, и вечная жизнь не была чем-то, чего он бы не смог получить, если бы захотел. Однако то, что происходило дальше, стало для меня, возможно, одним из самых жутких воспоминаний за мою короткую жизнь. Слуги моего деда опускали в Яму что-то, и лишь через какое-то время я осознал, что это было на самом деле. Они опускали я Яму кого-то. Тело человека, завернутое в саван. Покойник не был взрослым, но и не был ребенком. То, что происходило после того, как тело оказалось в Яме, отпечаталось в моем сознании. Я хорошо помню ошметки савана, разбросанные по холодному полу пещеры и оставшиеся плавать в Яме лазаря. Помню крики ожившего мертвеца, огласившие, возможно, все ближайшие окрестности. Когда люди приходят в мир, они кричат, когда возвращаются, они делают то же самое. Лучше всего мне запомнился безумный взгляд ожившего. У него были яркие голубые глаза, но тогда в них горело сплошное безумие, вперемешку с неким первобытным страхом и яростью. Мне не удалось хорошо рассмотреть его, но я также помню синяки по всему его телу, ушибы на ногах, руках. Будь я старше, я бы понял, что значат эти отметины, и каким именно образом они были нанесены, но в тот момент мне попросту стало страшно. Так или иначе, это была моя первая встреча с беспредельщиком Джейсоном Тоддом. Едва выбравшись из Ямы, он прикончил трех людей моего деда, устроил хаос и всполошил целый отряд профессиональных убийц во главе с самим Рас аль Гулом, пока я наблюдал за этим с шоком, перемешанным со страхом. А как вы впервые встретились со своим старшим братом? Его искали днями и ночами, но даже самым опытным людям моего деда не удалось обнаружить следов. Мой дед решил, что его долг выполнен, и теперь он более не причастен к жизни Джейсона Тодда. Но он ошибся. Прошло несколько лет, пока не наступил момент, когда мой отец почтил Лигу теней своим появлением. Точнее, лишь моего деда. Никто, кроме него тогда не знал, что Бэтмен пришел за самым ценным ресурсом – информацией. Информацией о считавшемся мертвым Тодде, но внезапно объявившемся и начавшем творить беспредел. Дед рассказал ему все, как есть, без лжи и прикрас и отца удовлетворил его ответ. Затем мир окончательно перевернулся с ног на голову. Я встретил своего отца, и свою новую семью в придачу. Чувствовал ли я ревность по отношению к своему отцу и другим его детям? Нет, это была не ревность. Это было совершенно нормальное чувство, когда ты осознаешь, что твой родной отец тратит свое время на всяких акробатов и умников. Однако, у акробатов и умников хотя бы хватало ума отплачивать моему отцу за все, что он делал для них. В отличие от беспредельщика Тодда, который как вылез из Ямы свихнувшимся таким и остался. По каким-то причинам, мой отец все равно продолжал вспоминать о нем лишь хорошее, как и Грэйсон, который пытался помочь Тодду даже во время Битвы за плащ, когда все мы чуть не оказались мертвы. Отец рассказал мне все о том дне в пустыне. Он сказал, что больше ни за что в жизни не допустит подобного, и что один из худших дней в его жизни служит для него вечным уроком. Грэйсон и Гордон объясняли мне, что отец до сих пор винит себя в том, что случилось с Тоддом в тот день, а Красный колпак даже сейчас держит обиду за то, что Бэтмен подвел его. Они оба никогда в этом не признаются. Однажды я спросил у Рас аль Гула, что становится с нами после смерти. Он признался мне, что никогда не может вспомнить то, что было после того, как его сердце в очередной раз останавливалось и до момента, когда оно снова начинало биться благодаря Яме лазаря. Он говорил, что оттуда возвращаются без воспоминаний, но добавил, что это не значит, что там царит пустота. Он сказал мне, что иногда люди застревают в этом мире, если их не отпускают. Тогда я воспринял это как бредни, пока меня самого не захотели отпускать. Каково это, когда тебя пронзает острый клинок, а затем ты присутствуешь на собственных похоронах? Риторический вопрос. Я видел, как моя семья засыпает землей мою же могилу. Как они скорбят, в особенности отец. Он проводил часы в моей комнате, но ничего не трогал, оставляя все как есть, как будто бы я сейчас снова войду туда. Я видел боль и пустоту в его глазах, какой никогда не видел раньше. Он не хотел отпускать меня, а значит, я не мог уйти. Со временем я привык к тому, что стал пленником в этом мире. Я мог наблюдать за всеми, кого знал раньше. Не только за отцом, но и за Грэйсоном, Гордон, Дрейком. Кажется, с последним мне даже удалось поговорить во сне. И знаете, при учете того, сколько часов в неделю спит Дрейк, это было достижением. Я не мог касаться предметов, не мог говорить с людьми, но я все еще чувствовал. Мне было больно от того, что отец постепенно сходит с ума, упиваясь своей печалью и скорбью. Он отчаянно не хотел принимать того факта, что даже Бэтмен не сможет победить смерть. Отец не хотел прибегать к Яме лазаря, не желал для меня той же судьбы, что и у Тодда, но он продолжал искать другие способы. Я видел, как отец проходит через все стадии принятия. Отрицание, гнев, торг, депрессия… Дрейк, Тодд, Гордон, Кайл… До принятия он так и не дошел. В своих поисках отец объездил полмира, вернувшись даже на старый склад в Эфиопии. Он пытался доказать Тодду, что лишь хочет снова видеть меня рядом с собой. Но именно тогда, впервые на моей памяти, я был согласен с Тоддом. Отец отказывался принимать неизбежное, постепенно падая вниз, затягивая за собой все больше людей, но больше он ничего не мог поделать. И Тодд объяснил ему это. В своей привычной манере. Его глаза горели гневом, как и в ту ночь, когда он вернулся. Он накричал на отца за то, что тот заставил его вернуться в самый худший день в его жизни. Да, я все знаю об этом дне. Знаю о Джокере, знаю о ломе и тикающей бомбе. Я никогда не задумывался об этом раньше, но когда ты болтаешься где-то между жизнью и смертью, времени для раздумий становится предостаточно. Тодд не был виноват ни в чем. Лишь в том, что судьба, с широкой улыбкой на лице подписала ему смертный приговор. И даже тогда его не оставили в покое. Лишенный права выбора, он вновь вернулся к жизни. Да, кажется, теперь я начинаю понимать Тодда. Начинаю понимать, что в глазах вернувшегося из мертвых подростка было куда больше страха, отчаяния и боли, чем гнева, за которым все было спрятано. В ту ночь, когда отец взял Тодда с собой в Эфиопию, я был с ними. Все время, от начала и до конца. Я слышал каждое слово, каждый гневный возглас. До того момента, пока Тодд не забрал у отца машину, оставив его одного посреди пустыни. Отцу удалось вернуться домой целым и невредимым, но я решил задержаться на старом складе. Между жизнью и смертью, куда четче осознаешь время и пространство. Я посещал старый склад почти каждый день с того самого момента. Мне было больно видеть семью, страдающей и разваливающейся из-за горя. А здесь, на другом конце мира, я мог почувствовать себя спокойнее. Так и было до момента, пока я не начал слышать стоны, крики и смех. Я пытался сбежать от этих звуков подальше, но они преследовали меня день за днем. А затем они отправились на Апоколипс. Мое тело было на другой планете, но мой дух был все еще здесь. Война моего отца с Рас аль Гулом за мое тело, его конфликт с Лигой справедливости, порыв семьи следовать за отцом на Апоколипс. Это было уже слишком. Мне необходимо было побыть подальше от них. Я все равно не мог ничего с ними поделать. На Эфиопском складе я вновь услышал стоны, крики и смех. Поначалу я старался закрыться от них, но становилось все тяжелее выносить то, что происходило в реальном мире. Моя семья на Апоколипсе, борется за мое тело и возможность вернуть меня назад. Я попытался отогнать эти мысли, после чего крики, стоны и смех стали еще сильнее. Но стоило мне перестать сопротивляться, как перед моими глазами встала картина. Клоун, избивающий мальчика. Стоны боли, смех безумия. Вот что хотело показать мне это место. Тиканье часов, сдавленный вздох. Тихое прощание и мольба о прощении того, кто уже не придет. Мне стало куда больнее, чем было Тодду в тот момент. Лишь от мысли о том, что тот, кем однажды станет этот полуживой мальчишка, после всего, через что он прошел, рискует своей жизнью за много световых лет от этого места. Ради меня. Джейсон Тодд того дня меня не услышит. Джейсон Тодд сейчас и подавно. Но мне необходимо было сказать одно. «Спасибо».