Сентенция

      Мы были совершенно одинаковыми: одного цвета глаза, схожие по длине и цвету волосы, которые нам доходили до бедер, плохое зрение, до боли похожие, словно сделанные под копирку, лица, — конечно, ведь мы сестры. Я не любила ее, потому что она всегда была лучше меня: пусть с первого взгляда и не видно, однако сестра была выше меня, к тому же я была сутула; ее глаза всегда излучали бурю эмоций, мои же были невыразительными, потухшими. Терпеть не могла эту пустоголовую зазнайку. Казалось, что она одарена великим умом, но это было далеко не так. За двадцать лет нашей жизни она всего пару раз брала в руки книгу, в которой, несомненно, были картинки, ведь другие она просто не читала. Словарный запас этой амебы был крайне скуден и жалок, хоть люди этого не замечали. Или просто старались не замечать?.. Но была в ней одна искра, которая нравилась даже мне: сестра дивно пела. Я приходила в дикий восторг, конечно, скрываясь за книгой, — это была эйфория, контролировать ее я не могла. Каждое утро я тайком слушала голос сестры, — конечно, это очень странно, хотя для нас всегда было странно слушать друг друга. Да, наши отношения действительно были непростыми: я постоянно исправляла ее, делала замечания, отчитывала, словно мать, а она лишь огрызалась, хотя и принимала мои слова к сведению.       Как-то раз, на четырнадцатилетние, она подарила мне книгу «Маленький принц». Я много раз читала это произведение, а оно все не надоедало. Тогда она даже спела. В этот момент меня настигла маниакальная мысль — запереть свою сестру в золотой клетке и заставить петь вечно. Единственным моим преимуществом было то, что я родилась на несколько минут раньше сестры. В детстве я ее ненавидела, сама не знаю, почему, ведь веских причин на то не было. Эти ненависть и зависть живут со мной и по сей день, пусть и со временем в этот бурлящий водоворот стали примешиваться несколько иные, противоположные чувства. Я всегда носила длинную юбку, — а моя сестра короткую; я надевала уродливые, круглые очки, — а моя сестра модные. В школе казалось, что мы и вовсе не родственники, но вдруг ты начинаешь приглядываться и замечаешь сходства: сначала форма носа, затем глаза, цвет и длинна волос, а уж потом — общую картину. Она никогда не скрывала наше родство, за это я ее ненавидела и была благодарна одновременно. Моя сестра — дура, но я, кажется, любила ее.       В шестнадцать лет у нее уже сменилась куча парней, но я по-прежнему оставалась замарашкой — именно так называли меня одноклассники:       «За-ма-раш-ка», — то и дело издевательски протягивали они. Слова легко слетали с губ сверстников, острые, горькие и пропитанные желчью, но это уже меня ничуть не задевало. А должно было быть наоборот. Сестра меня всегда защищала, не знаю, зачем ей это было нужно… Домой она возвращалась злой, хватала меня за запястье и тащила в нашу комнату, затем кричала, чуть ли не швыряя меня на кровать: «Неужели ты не можешь за себя постоять? Почему я вечно должна защищать тебя?!»       Тогда я лишь молчала. Да что эта охламонка может понимать? «Ей лишь бы глазками похлопать да задом перед парнями повертеть», — думала я, нервно листая книгу, пока сестра собиралась на очередное свидание. Я очень злилась. «—Ты совсем остолопка? Идешь с первым встречным на свидание! — А тебе-то какое дело? Или завидуешь?»       Нет, завистью тут даже не пахло. Это была ревность. Настоящая, жгущая изнутри ревность. Она больше не пела по утрам. Было очень досадно, я огорченно прикусывала губу и шла на первый этаж, во двор, где уже ждала машина, чтобы отвезти нас в школу. Дни становились все длиннее и противнее, она старалась не разговаривать со мной, но все еще заступалась.       Через год наши отношения изменились в лучшую сторону: она была рада мне, всегда улыбалась и даже пела для меня. Я, признаться, была ошарашена таким поведением. Поначалу мне было тяжело вести себя с ней столь же открыто, но со временем стало получаться, пусть и не до конца. Я ее любила и ненавидела. Ненавидела за то, что любила до безумия. Вскоре я рассказала о своих чувствах. Конечно, это глупо звучит, мы сестры, никакой любви быть не может. Но чистой любви не бывает — есть лишь ураган эмоций: ненависть, влечение, зависть, обида, симпатия, влюбленность.       Она говорила сбивчиво, обеспокоенно, судорожно поправляла юбку, теребила волосы — я же не видела в своем признании ничего необычного. — Ты не должна так говорить! Ты еще найдешь себе парня, не отчаивайся так рано! — вот такие «сентенции» изрекала моя сестра. На этот раз учила меня она. Было не столько больно, сколько досадно.       Свою сестру я не видела уже около двух лет. Я все еще скучаю по ней. Я все еще ее ненавижу.