Новогодние чудеса

Чонгук не любит Новый год. Вообще. Ни разу. Нельзя выдумать праздник глупее. Он считает его бесполезным, скучным, лишним, наигранным и затратным. Постоянно говорит о необходимости искоренить эту глупую традицию закатывать празднество в конце декабря месяца. Он морщится, завидев по телевизору яркую новогоднюю рекламу с елками, подарками, игрушками и улыбчивым Санта Клаусом, ежится, когда его невзначай спрашивают, как он намеревается праздновать, открыто смеется, когда его приглашают к себе на праздничный огонек. Друзья и знакомые привыкли, что для него не существует такого праздника. Радуют Чонгука только выходные. Однако сейчас они ему не особо интересны, потому что на работе нравится и хочется как можно быстрее сделать себе успешную карьеру, громкое имя и так далее по длинному списку, уходящему на десяток лет вперед. А вот Чимину нравится Новый год… Этот праздник всегда был камнем преткновения в их отношениях. С первого года, когда Чон на предложение провести Новый год с семьей сильно напрягался и выдал вымученно и отчаянно: «А я точно должен это делать?» — чем неприятно поразил Пака. Чонгук привык к тому, что его родители никогда не придавали Новому году какого-то особого значения. Это был просто очередной красный день календаря, стык между двумя месяцами. Не более того. Без романтики и прочей мишуры. Они никогда не делали больших вечеров, не закатывали праздник, не накрывали на стол, не наряжали елку, но исправно дарили подарки и заставляли шептать в трубку поздравления тугоухим бабушкам, дедушкам и каким-то очень далеким родственникам. Чонгуку привили равнодушие к этому зимнему торжеству. С детских лет он не особо понимал творящийся ажиотаж вокруг такого приземленного и скучного дня, а став взрослым так совсем перестал что-либо понимать. А у Чимина была искусственная елка под самый потолок со стеклянными игрушками, сверкающими огоньками, бантиками и яркой звездой на самой верхушке; подарки в больших коробках, обвязанные пестрыми цветными лентами; праздничный стол, ломающийся от блюд; родственники самой разной близости, распаляющиеся в поздравлениях, поцелуях и объятиях; приятная новогодняя спешка и суматоха, громкий и яркий фейерверк и длинная, бессонная ночь, в плену торжества и предвкушении чуда. Чонгуку всего этого не понять. Даже с ярких, приправленных самыми ценными воспоминаниями и эмоциями рассказов Чимина, Чон не проникается совершенно, глядит на праздник скептически, а на предложение сделать все, как в те далекие дни детства старшего и вовсе разводит руки: у него работа. Чимин стандартно дуется, злится, негодует, пытается Чонгука игнорировать, чтобы тот изменил свое решение. Он даже идет спать в гостиную и почти неделю строит обиженную мину. Сам ставит елку в гостиной, сам ее украшает смешными рассыпающимися гирляндами и огненно-красными шарами. Делает какие-то сладости в печи, которые ему не желают даваться, обращаясь в черную пыль. В общем, Чимин пытается сделать праздник без Чонгука. Но не выходит. Потому что это не тот праздник, который ты можешь счастливо провести один. В итоге, конечно же, обида и игнорирование не работают, потому что это взрослый мир и тут мало места для новогоднего чуда. В одно утро, встав пораньше, оглядев соседние дома, в окнах которых играет тусклый свет, подышав морозным воздухом, Чимин печально смиряется с тем, что и в этом году у него не будет сказки. Так случается всегда. Вот уже пять лет. Не выходит устроить торжество. Пак постоянно обещает себе, что в следующем году они сделают все, как надо. Но не все в жизни происходит так, как хочется. Надо уметь мириться. Сложно. Придется как-то и с этим жить. — Прости, Чонгук-а, — извиняется трогательно Чимин, обнимая своего парня, прижимаясь щекой к его груди. Чонгук не был зол или раздражен поведением старшего, потому что, несмотря на то, что вообще не понимал прелесть праздника, отлично понимал мечты хена и его расстройство по поводу невозможности их осуществления. Он обнимает старшего в ответ, гладит по выцветшим волосам, смущенно шепчет слова любви, а затем торопится: надо на работу! — Мда, — тянет напряженно Тэхен, покачивая головой и кривя губы. — Ты еще тот чурбан. Бедный Чимин-а. — У меня работа тридцать первого, что я могу сделать, — пожимает плечами Чонгук. И зачем надо было рассказывать об этом Тэхену? Чон так и знал, что тот встанет на сторону романтичного Чимина, как и в прошлый раз. Но захотелось с кем-то поговорить, поискать поддержки на стороне. Поэтому он и завел на работе разговор с коллегой и по совместительству лучшим другом. Стоило идти в данной ситуации к Хосоку. Он бы понял. Но точно не Ким с его идеализированным взглядом на любовь, которая длится вечно и даже после смерти продолжает жить. — Уверен, что если бы ты действительно хотел провести этот день с ним, то работа тебе не помешала. — Чимин понимает, что карьера для меня очень важна, — деловито объясняет Чонгук, пытаясь придать своим словам силы и веса. — Ага, а еще, надеюсь, он понимает, что тебе совершенно не важен. — Глупости, — хмурится Чон. — Я его очень люблю, и он прекрасно это знает. — Так проведи с ним хотя бы один Новый год, вы уже пять лет встречаетесь! — злится Тэхен. — Постоянно одно и то же! Ему действительно ужасно жалко Чимина. Тэ наслышан, как он любит этот праздник, какие у него теплые и чудесные от него воспоминания, как он мечтает все это повторить в кругу любимых людей. Однако из-за того, что Чимин признался в том, что он гей, родители не очень-то ждут его к праздничному столу и даже с днем рождения не поздравляют. Поэтому Пак и возлагает большие надежды на вечер с Чонгуком, но тот его динамит уже пятый год подряд и видно по равнодушной роже Чона, что на этом дело не закончится и Чимин будет коротать этот праздник в гордом одиночестве до самой старости или пока не бросит Чонгука. Тэхен в тайне надеется, что бросит он Чона раньше, чем состарится. — Я же всегда прихожу домой, — начинает оправдывать себя Чонгук. — Ага, когда Чимин уже с горя напился вина и лег спать, очень круто, молодец. — Ну, зато мы первое число проводим вместе, не вылезая из кровати, — усмехается Чон. — А второго ты уже идешь на работу. — Некоторые вещи надо делать даже в праздники. — Ты неисправим, — печально вздыхает Тэхен. — Приглашу Чимина к себе. Мы с Хосоком не будем против. — Точно! Отличная идея! Почему ты раньше этого не предложил? — Не для тебя делаю, — зло шипит Тэ, сверля младшего строгим взглядом, — а для Чимина. Он заслуживает праздник. А ты заслуживаешь кары или угля в полиэтиленовом мешочке. Чонгук прекрасно понимает, что Тэхен хочет до него донести. Но все же на работе сейчас настоящий аврал, целые горы документации, которую надо проверить, внести в базу, нужно составить отчеты, заверить планы. Еще столько работы! Бесспорно, Чимин заслуживает самого лучшего, но карьера сама себя не построит. Чонгук хочет поскорее оказаться в кожаном кресле босса и у него на то есть все шансы: на него одобрительно смотрят верхи, хвалят сотрудники и сейчас нельзя сбавлять темп и радоваться бессмысленным праздникам. Чимин должен понять. Или хотя бы попытаться. Когда-нибудь у них будет такой праздник, о котором он мечтает. Нужно только чуть-чуть подождать. Может, уже в следующем году они вместе будут наряжать елку и украшать имбирные пряники. Вечером за ужином Чонгук говорит с Чимином насчет вечера у Тэхена. Тот кивает. Хорошая затея. На лице Пака сияет неприятно четкая тень обиды и грусти. Он старательно выжимает из себя тусклую улыбку, тем самым заверяя, что все у него хорошо. Чон понимает, что она наигранная и ненастоящая, но подыгрывает, потому что эта рана необходима. Он не может остаться в этот день с ним. Это всего лишь Новый год. Они же не могут каждый божий день быть вместе! Они личности, которые создают союз, но не зависят друг от друга настолько сильно. Чимин поймет. Когда он окажется на вечере Тэхена, ему сразу станет легче, и он забудет эту обиду. Они ложатся спать как обычно: спина к спине. Обыкновенно Чимин говорит без умолку обо всем на свете, жмется к Чонгуку, обнимает за плечи, целует и смеется, немного даже надоедает своим поведением в особо тяжелые дни. Но сейчас очень тихо. Чимин ничего не говорит. Чон поднимается на локтях и прожигает его спину взглядом, выжидая хоть чего-нибудь, какой-нибудь реакции. — Спокойной ночи, — просачивается через тишину слабый голос хена. Чонгук ничего не отвечает. Укрывает Чимина одеялом получше, чтобы скрыть плечи, и ложится назад. Уснуть получается не сразу. Беспокойство прочно берет в свои сети. Чон долго ворочается, но никак не находит себе места. Что-то гложет его изнутри. Какой-то монстр грызет внутренности, а те ноют и кровоточат. Неприятно. Беспокойно. Душно. Сон совсем не идет. Чонгук до часа ночи крутится в агонии и успокаивается только повернувшись к Чимину и приобняв его. Тогда сразу становится спокойней и легче. Путы ослабевают. В груди становится тепло. Чимин знакомый, родной и он рядом. К нему всегда можно так прижаться и не думать ни о чем. Надо сберечь это укромное местечко. Последние мысли Чонгука становятся туманными и совсем неясными, наутро он не вспомнит ничего, кроме: «А может к черту ее?» Утром Чонгук жадно целует сонного Чимина в приоткрытые губы. Тот отвечает лениво, но прижимает к себе страстно. Тоже безумно соскучился по утренним ласкам. Чон вспоминает, что они давно уже не занимались сексом из-за напряженных графиков, а потом из-за обиды Чимина. Ничего в принципе страшного. К тому же из-за утомления порой просто не выходит нормально возбудиться. «Все еще успеется», — уговаривает себя Чонгук, отрываясь от влажных губ и понимая, что старший возбудился не на шутку. Видно по блестящим глазам и изгибающемуся телу, что он хочет, чтобы Чонгук прикоснулся к нему. — Прости, — извиняется небрежно Чон, поправляя волосы и вставая. — Надо на работу. Чимин робко кивает через долгую минуту негодования. Опять грусть и тоска рождаются в темных глазах, просвечивает невысказанное: «Прошу, останься». Но Пак не такой. Он понимает. Чонгук не зря выбрал именно его. — Удачного дня, — слетает вместе с болезненной улыбкой. Чонгук уходит с чувством, что худший на свете человек не какой-нибудь убийца или маньяк, зарезавший сотню младенцев, а именно он. Настолько на душе гадко и мерзко. Чон знает, что не делает ничего прямо совсем плохого, но чувствует себя ублюдком и уродом. Он обещает, что завтра Чимин будет улыбаться, смеяться, он будет бесконечно счастлив. Он точно об этом позаботится. Они проведут отличный день, наполненный любовью, теплом и нежностью. Хен сразу забудет о новогоднем вечере, на котором Чон оказался заперт в своем душном офисе. На работе худосочная елка с десятью шарами, обсуждающие планы на праздники улыбчивые коллеги, которые уже совсем не хотят работать, а только бесцельно снуют по углам, сияющая вывеска на двери босса, хлипкая гирлянда, протянувшаяся по всему офису паучьей сетью и конфеты в ярких обертках в вазе на столе секретарши. В остальном скучно и муторно. Чонгук впервые не получает ни от чего удовольствия. Его раздражает все, особенно разговоры на периферии о новом годе, о том, как хорошо все проведут праздник с любимыми и близкими. А Чон проведет его в офисе. Освободится чуть за полночь и поедет на машине домой. Чимин будет веселиться с Хосоком и Тэхеном. Чонгук надеется, что старший, когда напьется, не будет плакать. Особенно не будет плакать из-за него. В шесть у Тэхена начинается праздник. Там будет много народу и Чонгук немного переживает. Не хочется, чтобы в такой толпе Чимин чувствовал себя одиноким, потому что нет худшего одиночества, чем в огромной группе. Чон надеется, что Тэ за ним присмотрит. Босс говорит Чонгуку, что тот не обязан долго сидеть. Бумаги можно и после Нового года разобрать. Не к спеху все же. Чон же хочет все сделать одним махом, поэтому отказывается: у него все под контролем. — Как бы девушка твоя не обиделась, — снисходительно улыбается босс, прощаясь. В офисе сегодня сокращенный день, поэтому после четырех часов он пустеет. Даже охранник уходит, отпросившись. Помимо Чонгука остается только господин Нам — шестидесятилетний работник с огромным стажем, на которого очень хочет равняться Чон. Это человек сухой, тихий, тонкий, молчаливый, но невероятно умный, способный выполнить совершенно любое поручение. Несколько раз его даже хотели сделать боссом, но он отказывался, считая свое место — призванием, которое он не намеревается менять на что-то получше да востребованней. Даже в новогоднюю ночь он сидит до победного, надев свои луповидные очки в толстой оправе и склонившись над бумагами, периодически облизывая тонкие губы. Чонгук работает упорно. От усердия даже начинают слезиться глаза. Он трет их, нажимает на веки, затем отходит к кофемашине и наливает себе эспрессо. Кажется, работы не становится меньше. Чон поглядывает на количество бумаг и устало вздыхает. Предстоит разобрать еще очень много. Откуда столько документов? Почему нельзя делать все это в течение года: постепенно, равномерно, чтобы в конце не рвать на себе волосы. Чонгук вдруг вспоминает, что это его инициатива. Никто его не заставлял все делать в этот последний день. Это именно он захотел козырнуть своими нечеловеческими навыками. Не стоило выпендриваться. Но как иначе заставить людей заметить себя? Чон печатает пятьдесят копий новеньких инструкций, а сам кладет голову на стол и прикрывает глаза. Он чуть-чуть полежит. Старый принтер мерно печатает листы. Чонгук считает за ним. Раз, два, три…. Мир отдаляется, а звук печатающего принтера становится метрономом. Ужасно успокаивает и расслабляет, ввергая в пучину фантазий, в страну снов. Темнота сменяется нежно-лиловым свечением, а затем рассеивается вместе с звонким голосом: — Господин Чон! — раздается резко прямо под ухом. Чонгук вздрагивает и стремительно открывает глаза. Еще минуту назад он спал на своем рабочем столе, а сейчас сидит в большом и светлом кабинете в кожаном кресле. На него устремлено три десятка любопытных глаз. Все молчат. Чон обводит каждое лицо взглядом, не понимая, что происходит. Разве они все не разошлись по домам? Чонгук переводит взгляд на стол и видит перед собой кипу бумаг, берет одну в руку, бегло читая. — Плохой отчет, — выдает он на автомате. — Да, простите! — поддакивает кто-то сбоку. — А не могли бы вы еще посмотреть на это? Затем невысокий парень сбоку протягивает Чону еще какую-то бумагу. Тот вновь проходится по ней взглядом и выдает комментарий, который вызывает всплеск бурных эмоций (чуть ли не оваций). До Чонгука доходит: он большой босс! Авторитетное мнение! Большой начальник! Он с наслаждением откидывается на спинку кресла, глядит воодушевленно по сторонам, оглядывая свои хоромы, и остается ими удовлетворен. Довольно спокойный дизайн интерьера без каких-либо изысков. Светлое помещение с серыми стенами, громоздким столом для совещаний и десятком стульев, так же имеется несколько книжных шкафов и уютный диванчик. Но главное, конечно же, кожаное кресло. Наверное, выглядит немного невзрачно. Стоило внести больше красок. Например, повесить на стене какую-нибудь картину. А еще не помешали бы цветы! Да, в больших горшках. Один или два. Где-нибудь в конце комнаты, может, в углу перед широким окном, открывающим прекрасный вид на парк по соседству. — Может, нам принесут кофе? — спрашивает расслабленно Чон и кто-то быстро вскакивает с места и уносится вон, возвращаясь через пять минут с чашечкой свежезаваренного, ароматного кофе. Чонгук важно попивает свой напиток, вслушивается в туманные речи подчиненных, выдает какие-то бессмысленные реплики, которые вне зависимости от их глупости вызывают рукоплескание. Чону нравится. К такому быстро привыкаешь. Он отдает указания, о чем-то разглагольствует, гуляя взглядом по восхищенным лицам. Он чувствует себя большим, состоявшимся человеком. Приятно скрипит искусственная кожа под его спиной, чудесно выглядят этот растерянный людской сонм, прекрасно звучат слова обожания и несдержанные комплименты. Чонгук нарадоваться не может своим положением. Но вдруг раздается звонок…. Все обсуждения, кипящие все время, прекращаются. Все работники послушно встают, словно под гипнозом. «Пора», — в один голос произносят они и лопаются, обращаясь в пыльцу. Чон испуганно вскакивает от неожиданности, но не успевает ничего сделать. Все они рассыпались со звонком. Сначала Чонгук негодует, почему все они исчезли, а потом до него доходит: короткий день! Четыре часа! Все сотрудники отправились домой. Конечно же, все так просто! Значит, пора и ему, ведь так? Чон поднимает глаза и понимает, что уже не в своем кабинете. Теперь он в своей квартире. Вот диван, ковер, елка, стол. Но выглядит все как-то не так. Безжизненно, угрюмо, брошено. Чонгук смело шагает по квартире, с опаской оглядывая знакомые стены и вещи. Ничего вроде бы не изменилось, но квартира не кажется знакомой. Она выглядит чужой. А помимо этого кажется до отвращения пустой. Чон открывает дверь в ванную, находя одно вафельное полотенце и одну зубную щетку. Он залетает на кухню, находя на столе только свою синюю кружку с отломленным краешком. Он вбегает в спальню, где заправлена только одна сторона кровати. Он подходит к комоду, где стоят фотографии в позолоченных рамках и с ужасом осознает, что на всех них он один. Чонгук берет одну из фотографий, сделанную после окончания школы. На ней он в школьной темно-серой форме с расстегнутым пиджаком и без галстука с аттестатом в правой руке. Он стоит в гордом одиночестве у ограды школы рядом с табличкой и улыбается безмятежно в камеру. Кажется, что все хорошо. Но это не так. Справа от него должен стоять Чимин с красными глазами, прикрывающий ладонью рот. В тот день он сильно плакал, потому что надо было прощаться с танцевальной студией, которую он безумно любил. От слез у него вспухло лицо и на фотографии он даже не смог нормально улыбнуться. Когда они стали жить вместе, Пак не хотел, чтобы эта фотография стояла на комоде в их спальне. Для него это был ужасный стыд. Поэтому он ее долго прятал, но Чонгук упрямей: он ее нашел в фотоальбоме старшего и поставил в рамку, а на обратной стороне написал: «Чимин не плакал, нет. Его просто покусали пчелы». Старший долго крутил фотографию в руках и все же смирился. «Да, точно, это были пчелы», — согласился он. Больше его нет. Чонгук лихорадочно открывает ящики комода, дверцы шкафа, лезет под кровать, чтобы достать чемодан. Но нет ни одной вещи, которая свидетельствовала бы о том, что тут живет Пак Чимин. Его тут нет. Чон еще раз бросает взгляд на фотографии самого себя в гордом одиночестве. И скорее всего его никогда и не было. Может ли быть так, что жизнь с Чимином всего лишь сон? Какая-то закравшаяся в ум воспаленная мечта. Желание, которое никогда не стало бы реальностью. Чонгук старается глубоко дышать и вспоминает. Встречу под дождем в конце марта, рваные кеды Чимина, стершие ему пятки, пятна молочного коктейля из-за неосторожности на его черной футболке, их первый поцелуй со вкусом вишневой газировки. Неужели ничего этого не было? Не было каникул в Японии, где они любовались сакурой и поедали данго; не было четырнадцатого февраля в люксовом номере отеля, где кровать была с алым балдахином; не было дня рождения, на котором Чимин подарил Чонгуку золотое кольцо, смущенно добавив: «не думай, что обручальное»; не было поездки к морю, когда обгорели плечи и начала слезать кожа; не было утренних поцелуев и споров о покупках; не было романтических вечеров и игристого вина в обыкновенных кружках… Зато есть кабинет, дубовый длинный стол, кожаное кресло и группа восхищенных сотрудников, наперебой раздаривающих комплименты. Пустая квартира и одиночные фотографии, серость стен и мертвая тишина комнат. Нет Чимина, но есть то, о чем Чонгук так мечтал. Карьера. Место. Успех. Наверное, на банковском счету цифра с десятком округлых нулей, открывающая целый новый мир, который вдруг стал Чону совершенно не интересен. Он сжимает фотографию в рамке, где они были вместе и не может принять такую реальность. Душу пронзают булавки скорби, тоски, одиночества. Чонгук снует по своей незнакомой квартире в приступе безумства. Открывает окна, двери, переворачивает вещи, но не успокаивается. Он утратил равновесие. Потерял нечто драгоценное. Дыхание Чона сбивается от волнения. Он останавливается в центре гостиной, вновь вглядываясь в злополучное фото. Оно чуть изменилось. Теперь там нет ни школы, ни ограды, ни таблички. Только улыбающийся глупой и бессмысленной улыбкой Чонгук. — Прямо, как ты и хотел! — зло произносит Чон с фотографии и тут же закрывает рот. Чонгук гневно вертит головой, отрицая. Он хотел совсем не этого! Но лицо с фото продолжает издеваться своей улыбкой, смеясь над оправданиями. Чон не выдерживает и, дав волю чувствам, подняв руки высоко вверх, кидает фотографию в пол. Та разбивается с ужасным скрежетом, летит осколками стекло и ломается толстая рамка, распадаясь надвое. Он переводит дух, сжимая и разжимая кулаки, как слышит знакомый смех, активизирующий все его существо. Чон быстро подбегает к окну, растерянно вглядываясь вниз. Пепельные волосы и знакомое пальто. Чимин купил его себе в подарок за хорошую работу и выбирал почти три месяца, перебрав все модели этого бренда, пока не нашел это — идеальное. Но счастье Чона быстро меркнет, когда он замечает, что рядом с хеном кто-то стоит. Какая-то темная фигура. Человек. Лица не разобрать. Но Чонгук отчетливо видит, как рука незнакомца сжимает небольшую ладонь Чимина и тот задорно смеется. Они о чем-то говорят, Пак весело крутится на месте и чувствует себя в своей тарелке. Чонгук же не может поверить своим глазам. Тут тень обнимает хена по-хозяйски, захватывает своей темной массой и намеревается поцеловать. Чон в ужасе кричит: «Нет!», — но голос его тонет в насмешливом смехе и очень знакомом звуке… — Мой вот постоянно ломается, недавно даже картридж в нем разбился… Чонгук вскакивает от ужаса, едва не падая со своего допотопного кресла. Перед ним стоит удивленный Нам, сжимая подмышкой папку, а в руках пачку бумаг. За ним работает усиленно старенький принтер. Чон ничего не понимает, утирает со лба пот и с опаской оглядывает свое рабочее место. Уже не роскошный директорский кабинет, а всего три стенки. Очередная сота в огромном офисном зале-улье. — Так ты действительно уснул? — насмешливо интересуется Нам. — Я-то думал, что мне показалось и у тебя перерыв. — Нет! То есть да, я немного устал и пока ждал бумаги… — Бумаги? Так они давно уже распечатались. Я пришел воспользоваться твоим принтером. Мой отказывается печатать. — Да, да, хорошо, — кивает Чон, доставая из куртки мобильный телефон. На часах уже почти восемь. Как же долго он, получается, спал! Нет пропущенных звонков и сообщений. А на сердце неспокойно. Как там Чимин? С ним все хорошо? Чонгук никак не может отделаться от сна, все еще видя перед глазами ужасную картину: какой-то другой человек на его месте держит Чимина за руку, обнимает, а затем и вовсе целует. Ужасно. Что-то за гранью. Так не должно быть. Чон привык, что он у Пака первый, единственный, самый любимый. И это взаимно! Они не могут взять и променять друг друга на кого-то. Чон не может представить на месте хена никого другого. Любой кандидат кажется несуразным, неправильным, лишним. Или Чимин, или никто. Ведь у Пака такие же мысли на этот счет? Нам что-то бурчит себе под нос о молодых людях и нравах, а Чонгук немедленно должен позвонить. Звонить Чимину стыдно и неловко. Незачем поднимать панику на пустом месте. Поэтому Чон набирает номер Тэхена, чтобы просто поинтересоваться, как его парень, все ли с ним хорошо, не грустит ли, не печалится, проклинать его уже начал? Или только все к этому идет? Ким поднимает трубку быстро, молча слушает натянутую тираду Чона, которую тот пытается сделать легкой и совсем не нервной, а затем задает самый важный вопрос. — Так Чимин не пришел, — уныло отвечает Тэ. — Сказал, что останется дома. — Что? — изумляется Чонгук. — Он же так хотел этот праздник…. Может, он заболел? — Чонгук, ты совсем дурак? Чимин хотел этот праздник провести с тобой, с человеком, которого он любит. Он сказал мне, что хотя бы новогоднюю ночь вы проведете в одной кровати. Он же тебя всегда дожидается до последнего, и только когда ты возвращаешься, засыпает… Чонгук подвисает. Он всегда под новый год возвращается поздно. Уже и привык. Чимин к его приходу всегда уже лежал в кровати, укутавшись в одеяло. Чону только и хватало сил на то, чтобы раздеться, зайти в ванную, ополоснуться и упасть на кровать, прижавшись к хену грудью. Он всегда думал, что Пак уже спал. Ему надоело ждать. Любому бы надоело. Но Чимин только делал вид, что безмятежно спит, а на самом деле упрямо выжидал возвращения своего парня. …а Чонгук уже пятый год подряд отказывает тому в одном несчастном вечере, возвышая работу над их отношениями. — Только не говори, что я тебе это сказал, — просит смущённо Тэхен. — Я обещал, что ты об этом не узнаешь. Ты просто невыносим, Чонгук! Как он вообще с тобой встречается? Ты же дальше своего носа ничего не видишь. Тэ продолжает яростно говорить, почти не запинаясь, жалуясь на ничего не замечающего сухаря Чонгука, еще немного на косячного Хосока, который в очередной раз что-то учудил. Но Чон уже не слушает сварливых причитаний, быстро выключает компьютер, скидывая случайно рукой органайзер, который рассыпается где-то под столом. Чонгук торопится. Даже не сохраняет последний документ на пятьдесят страниц, который придется потом усердно переделывать. Он думает только о Чимине, чья мечта обязана исполниться до того, как стрелки часов шагнут в новый год. Чон хватает пальто с вешалки, едва не опрокидывая ее, берет ключи и устремляется на выход. — Ты в курилку? — удивляется Нам, неловким движением поправляя свои растрепанные волосы. — Нет, я домой, — быстро отвечает Чон, дважды кланяется и желает счастья, выходя за порог. В ответ Нам что-то кричит об удаче и правильном выборе, но Чонгук не разбирает из-за продолжающего бубнить под ухом Тэхена. — Я еду к нему, — твердо говорит Чонгук и сбрасывает вызов, не дождавшись от Кима комментария. Пока заводится машина и Чонгук покидает стоянку, он безуспешно пытается дозвониться до Пака, чтобы сейчас же его обрадовать, а еще убедиться, что он не сидит один со своим горем в тишине, дожидаясь его прихода под искусственной елкой, что он не пьет, запивая горечи, и тем более не стягивает шею цветной гирляндой от отчаяния. Но Чимин не берет трубку. Чон звонит трижды. Гудки раздирают утренние раны, воскрешают пять лет безмолвия и непростительного игнорирования. Чонгук осознает всю ситуацию медленно, с каждой минутой проникаясь к себе все большим раздражением и отвращением. Чимин всегда умел ставить его интересы выше своих и черпать даже из маленьких вещей радость. Он не должен был извиняться. И тем более не должен был прощать. Чон совсем зазнался со своей работой, позабыв о главном. Ведь когда-то Чонгук хотел найти хорошую работу, чтобы Чимин мог полностью отдаться танцам и ему не приходилось работать в дрянном кафе, чтобы им не надо было прятаться по мотелям, чтобы побыть вместе. Чон искренне хотел, чтобы они были счастливы. Так в какой момент все те желания обернулись в голое стремление занять убогое кожаное кресло? Когда он потерял ориентир, заменив все единственным желанием: взобраться на карьерную лестницу как можно выше? Дороги полны машин. Многие спешат сейчас домой, к любимым и близким. Чонгук из их числа. Он едва сдерживается, чтобы на красном сигнале светофора и не зажать газ, позабыв обо всем. Когда Чон достигает стоянки, с неба начинают спускаться маленькие снежинки, оседая на волосах и плечах. Он бегом добирается до подъезда, затем срывается по лестнице, не дожидаясь лифта, ступает через две ступеньки и на ходу готовит ключи. Он надеется, что Чимин ждет его дома, а не ушел бродить по залитым ярким светом улицам, в толпу веселящихся и празднующих людей, чтобы ощутить себя немного счастливым, чтобы почувствовать себя частью торжества. Чонгук резко открывает дверь, влетает в квартиру, снимая на ходу тяжелые ботинки, и громко зовет Чимина, не обращая внимания на сбитое дыхание и разрывающееся от слишком интенсивной нагрузки сердце. Чонгук вбегает в гостиную, где слабо горит свет, и находит Чимина на диване. Тот лежит на животе в домашней одежде, свесив руку и мирно спит, сладко посапывая. На столе перед ним откупоренная бутылка шампанского, ножницы, соленые орешки в глубокой миске и завернутый в ярко-желтую бумагу подарок, перевязанный атласной красной лентой, части которой разбросаны по столу. Чонгук тихо ступает по ковру, подходит к дивану и садится на корточки, поглаживая Чимина по влажным волосам и замечая на коробочке маленькую этикетку с криво написанным «для Чонгука». Чон выдыхает, смотрит на настенные часы. Девять тридцать. Осталось совсем немного. Он отходит к платяному шкафу и достает плюшевый голубой плед, подаренный им Тэхеном на прошлый новый год, укрывает Чимина, решая не будить. В голове все еще каша из раздражения, стыда, злости и любви. Он пришел. Уже хорошо. Но разве этого достаточно? Кто Чимину возместит те пять лет? Да и единственный ли это прокол? Может, Чонгук еще чего-то долго и упорно не замечает, что однажды станет причиной их расставания. Младший бредет на кухню, где на столе устроились два громоздких пакета, наполненных продуктами. Чимин уже обо всем позаботился, только вот не успел разобрать. Чон прикрывает дверь, снимает пальто, вешая на спинку стула, и приступает к разбору покупок. Пак, по правде говоря, готовит не очень. Он не большой любитель изысков, делает все быстро, часто торопится или наоборот ворон считает, поэтому все его блюда выходят не особо вкусными. Поэтому Чонгук рад, что готовка достается ему. Он с этим справится определенно лучше старшего. Зато покупает Чимин отличные по качеству продукты, которые можно прекрасно сочетать. Вообще, в шоппинге Паку никогда не было равных, и неважно, покупка это еды к ужину или одежды к торжеству. Чон примеряет, что будет делать, раскладывая продукты в холодильнике. Осталось-то совсем не так много времени. Что можно за него приготовить? В голову ничего не идет. Чонгук подчиняется чутью и становится у раковины чистить овощи. На самом деле ему неважно, что чистить. Сам процесс — медитация, которая позволяет Чону успокоиться и оторваться от назойливых мыслей. Не удается только заглушить чувство вины. Нельзя так было поступать с Чимином все это время. Как обычно, все умные мысли приходят в какие-то совсем неподходящие моменты. Почему нельзя было понять это неделю назад? Почему именно накануне, когда времени что-то изменить уже нет? — И все-таки ты пришел, — раздается совсем рядом за плечом теплый голос, и Чонгук роняет нож в раковину вместе с картофелиной. Чимин тихо смеется, а затем обнимает его со спины, кладя подбородок на крепкое плечо, а руками нежно поглаживая мышцы груди и пресс. — Я… Чонгук не знает, что стоит сказать в свое оправдание. Любые слова кажутся ему нелепыми и недостойными произнесения. Поэтому он тянет уныло гласные, наслаждаясь мягкостью рук, проворно скользящих по его телу. — Знаешь, Чонгук-а, а мне снился сон, — начинает Чимин приглушенным голосом, прижимаясь к Чонгуку плотнее и трясь о его спину щекой. — Там тоже был Новый год, а я сидел у елки. Только я почему-то очень-очень постарел. Я словно видел себя со стороны и выглядел я…. Старший задумывается на минуту, что-то бормоча про себя, напрягая этим Чонгука. — Как шарпей! — наконец весело произносит Пак. — Такой весь складчатый, сморщенный, усохший. Тот еще красавчик! Но это не так важно. Знаешь, что я делал в своем сне? Попробуй догадаться! — Не знаю, — нервно отвечает Чон, сглатывая слюну. — Может, в лото или домино играл? — Как стереотипно! — смеется звонко Чимин. — Неправильно! В моем сне я старый и сморщенный ждал. Знаешь, кого? Чонгук догадывается. Но жесткие губы не извлекают звуков. Он пристыженно молчит, глядя на сияющее лезвие в раковине, забрызганное каплями воды. — Да, это был ты, — подтверждает невысказанную догадку Пак. — Я ждал тебя. Сидел вот тут на ковре, пил чай, поедал пряники и ждал. Я понял, что умираю. Не знаю как, но это было очевидно. Было тяжело и одновременно легко. У меня уже почти не осталось сил, поэтому я сидел, оперевшись о диван, и думал, что вот-вот будет мой конец. И знаешь, что я потом подумал? «Ну, раз это конец, то стоит подождать Чонгука», — это было так странно, так глупо, но я стал ждать. Как думаешь, почему? — Почему? — повторяет Чон шепотом, стараясь не заплакать. — Потому что знал, что Чонгук обязательно придет. Младший не выдерживает, разворачиваясь, смиряя мимолетно взглядом удивленное лицо хена, а затем заключает его в крепкие объятия и целует в губы, вжимаясь в них так сильно и страстно, что те даже начинают болеть. Чимин отвечает так же жарко, обвивая шею парня руками, полностью прижимаясь к нему. Поцелуй длится долго. Чонгук не хочет отпускать хена из своих рук, не хочет повторять ошибок и тем более не хочет, чтобы сон Чимина оказался реальностью. У них же все может быть хорошо? Чон отрывается нехотя, продолжая обнимать старшего за талию. — Прости, — быстро произносит Чонгук. — Я дурак, знаю. Ты можешь злиться на меня. Я этого заслуживаю. — Вовсе нет, — качает головой Чимин. — Я тоже дурак. Так что мы подходим друг другу. Как работа? Ты закончил? — Давай забудем о работе, хорошо? На эти два дня. А может и больше. Не хочу о ней думать. Я мог столько из-за одержимостью ей потерять. — Мне нравится твоя одержимость, — вставляет вдруг Чимин, улыбаясь. — Именно твоя целеустремлённость и старательность мне приглянулись. Красавчик, который всегда добивается своего — это разве не круто? — Но новый год… — Чонгук, ты сам говорил, что это дурацкий праздник, который значит не так много. Ты и без него отлично меня радуешь, возишь гулять, приглашаешь на свидания, даришь цветы и конфеты, поддерживаешь мои хобби и прощаешь мне мой далеко не совершенный характер. Но я совру, если скажу, что не счастлив. Я верил, что однажды мы проведем этот праздник вместе. — Давай проводить каждый Новый год вместе. — Каждый? — удивляется Чимин. — Но ты же не любишь его… — Я люблю тебя и хочу делать тебя счастливым. К тому же, мне нравится быть с тобой. Нам нужно больше времени проводить вместе. За декабрь сколько раз мы ходили на свидания? — Вроде раза три. — Стоит ходить чаще, — уверенно произносит Чон, внося еженедельные свидания в список «что нужно сделать в новом году». — Ты не представляешь, как я тебя люблю! — счастливо восклицает Чимин, заключая Чонгука в объятия. Силы Паку не занимать. Чону даже кажется, что ребра начинают скрипеть. — Так, может, нам стоит что-то заказать? Например, пиццу или… — Я бы хотел пойти в спальню и заняться сексом, — без стеснения признается Пак, поднимая на Чона шаловливые глаза. — Прямо сейчас? — Ну, ты же здесь, чего тянуть? У меня как раз есть кое-что для нас обоих. Соглашайся, Гук-и, не пожалеешь. Чонгук бы отказался. Настоял бы на том, чтобы они нормально покушали, попили шампанского и уже потом пошли развлекаться, но Чимин не дает. Лезет под рубашку, коленом давит на пах, целует в шею и зацепляет кожу зубами, оставляя красные отметины. Выбора не остается, поэтому Чон соглашается. Но перед этим идет в ванную, чтобы умыться, а Пак идет готовить свой сюрприз. Через пятнадцать минут они встречаются в комнате. Чимин успел за это время расставить и зажечь свечи-таблетки, включить повешенную еще в начале зимы гирлянду и достать бокалы и открытое им шампанское. Чонгук остался в излюбленных черных боксерах, а Пак в плюшевом пледе. — Мой подарок под ним? — ехидно интересуется Чон, пытаясь приподнять подол, но Чимин не дает, отходя назад. — Один из них. Пока еще не все готово. Ложись на кровать и закрывай глаза. Когда все будет готово, я скажу. Чон подчиняется, полагаясь на старшего. Ожидание длится больше десяти минут. Что-то шуршит, падает, открывается, закрывается. Чонгуку требуется много-много терпения, чтобы не открыть глаза раньше времени. Но наконец, все приготовления закончены. Младший слышит, как Чимин усаживается на кровать, а затем произносит: «Все, можешь открывать». Вообще Чонгук не ожидал увидеть что-то совсем экстраординарное, но все же Чимин смог его удивить. Пак сидит перед ним в красно-зеленом кроп-топе, ярко-красных боксерах и полосатых гольфах в тон топа. А завершает образ ободок с плюшевыми небольшими оленьими рожками и ушками. — Что это? — взволнованно спрашивает Чон, не в силах оторвать взгляд от мускулистого живота Чимина и ног, обтянутых мягкими гольфами. — Это мой новогодний костюм. Я хотел внести что-то новенькое в наши постельные игры. В прошлый раз ты рядился в зайчика, теперь моя очередь! Я выбрал наряд эльфа. — Ты эльф какого-то неправильного Санта Клауса, — напряженно произносит Чонгук, поглаживая крепкое бедро Чимина, свободное от ткани, спускаясь ниже к шелковистым гольфам. — Этот Санта Клаус для взрослых детей, — смеется Чимин, усаживаясь на бедра Чонгука, широко разводя ноги в стороны. — К костюму я купил новую смазку и презервативы. — Дай угадаю, презервативы светятся как нос оленя Рудольфа? Чимин приглушенно смеется, обнимая Чонгука за плечи. А Чон все не может перестать разглядывать. Пак далеко не самый большой любитель переодеваний в постели. Он не любит все эти изыски, предпочитает традиционное одеяние «в чем мать родила». Зато уговаривать примерять всякие странные вещички он умеет, так Чонгук уже опробовал гольфы с подтяжками, костюм кролика, туфли на высоком каблуке, прозрачную майку, кружевные трусы и похожий кроп-топ фиолетового цвета. Чон никогда не говорил, но все же в тайне мечтал, чтобы Чимин надел на себя что-то необычное, что-то открытое, но наигранно целомудренное. Этот костюм — идеальный вариант. — У тебя встал, — томно шепчет хен, наклоняясь к уху Чонгука и захватывая зубами мочку, а затем зализывая укус. — И у меня тоже. Странно, да? Ты еще не сделал ничего сексуального, а я уже теку. Словно какой-то девственник. Чонгук тут же берет инициативу в свои руки: они меняются позициями. Теперь Чимин лежит на спине, широко раздвинув ноги, а Чон упирается одним коленом в его пах, а другим трется о бедро. — У меня почему-то такое чувство, что это наш первый раз, — произносит задумчиво Чон, поднимая вверх топ Чимина так, чтобы были видны его темные соски. Хен выглядит всегда сексуальным. Но сегодня он особенно хорош. Как-то совсем непривычно желанен. У Чонгука начинает приятно тянуть внизу живота, побуждая к более решительным действиям. Но Чону не хочется торопиться. Наоборот хочется растянуть этот раз, сделать его незабываемым. Он мнет большим пальцем правый сосок, а левый ласкает языком. Чимин реагирует ярче, чем обычно. Чонгук чувствует, как он под ним дрожит, а его ногти царапают ему плечи. Боли Чон не ощущает. А вот желание становится сильнее. Чон не сдерживается и кусает Чимина за сосок, оттягивая его, заставляя хена издать несдержанный звонкий стон, который тот быстро пытается скрыть, закрыв рот рукой. — Так нечестно, — властно произносит Чон, отрываясь от груди Пака. — Я хочу слышать, как ты стонешь. — Чонгук, это…. Чон качает головой, не давая договорить и прижимая указательный палец к полным пружинистым губам Чимина. А затем плавно ведет от них по подбородку, дальше по шее и кадыку, потом посередине груди, рельефному животу и наконец, заканчивая прямую дорожку у резинки трусов хена. — Пускай все соседи знают, как нам с тобой хорошо. Младший не дожидается ответа, стягивает боксеры к бедрам, а губами припадает к эрегированному члену. Чон тщательно слизывает выступившую прозрачную смазку, а затем берет головку в рот, активно вылизывая ее языком. Он проходит широким мазком по уздечке, заставляя Чимина вздрогнуть всем телом и схватиться за волосы Чонгука на затылке. Чон хмыкает, продолжая увлажнять головку, а затем берет член в рот, расслабляя горло и заглатывая орган наполовину. Пак уже не может сдержаться и толкается сам. Он хочет быстрее, хочет глубже, хочет сильнее. Чонгук сжимает бедра Пака, царапает короткими ногтями, но позволяет. Старший стонет гортанно, шепчет что-то неразборчивое, но ужасно пошлое. В то время Чон гуляет левой рукой по напряженному телу Чимина, ощущая каждый мускул, а затем доходит до лица. Чимин не теряется и с готовностью берет в рот два пальца, начиная их активно сосать. Это, пожалуй, запрещенный прием. Чону жмут трусы. Хочется уже чего-то погорячее. Хочется. Хочется. Хочется. Младший отпускает член Чимина изо рта и запускает руку в свои трусы, доставая вставший член и надрачивая. Пак выпускает пальцы с чмокающим звуком и с интересом смотрит на то, как скованный возбуждением Чонгук надрачивает себе, прикрыв глаза и постанывая от удовольствия. — Бедненький, — шепчет Чимин, накрывая член Чона своей рукой и массируя головку. — Очень хочешь, да? Чонгук кивает, наслаждаясь руками старшего, которые бережно массируют, стимулируя. — Смазка вон там, — указывает кивком Пак. — Я помылся и сделал растяжку, но все равно не торопись. Купленная к новогоднему торжеству смазка ничем не отличается от обычной. Презервативы тоже. Даже не светятся. Но Чону непринципиально. Он с несдерживаемым вожделением наблюдает за тем, как Чимин без спешки стягивает с себя намокшие боксеры, оставаясь только в топе и гольфах. Ободок спал и оказался на подушке, наверное, Пак резко двинул головой и тот слетел. Выглядит Чимин невероятно. Он весьма миниатюрен, но при этом великолепно сложен благодаря танцам и постоянным занятиям спортом. У него подтянутое и элегантное тело, красивая мускулатура и превосходные пропорции: длинные ноги, красивые бедра и упругие ягодицы, узкая талия, тонкие запястья. Чимин любит свое тело, но смущается слишком, по его мнению, маленьких ладоней и недостаточно высокого роста. Ему больше нравится тело Чонгука, куда более рельефное и мощное с широкими плечами и крепкими бедрами. На его фоне Чимин выглядит более маленьким и хрупким, что, однако всего лишь заблуждение: в силе Чонгук точно не имеет над хеном никакого превосходства. — Чего ты ждешь? — томно интересуется Пак, касаясь плеча Чона мыском правой ступни. — Ты выглядишь чертовски развратным. — Для тебя, между прочим, стараюсь. — У тебя отлично получается, кажется, что я могу кончить, даже не вставляя. — Лучше потерпи, — усмехается Чимин, плавно переворачиваясь на живот и вставая на колени, поглядывая на Чона украдкой. Чонгуку не требуется особое приглашение. Он тут же приближается к Паку, щедро льет на руку смазку и приставляет пальцы к проходу, вставляя сначала один палец, а затем второй. — Раздвинь ноги шире, — просит он, одной рукой растягивая анус хена, а другой надрачивая собственный член. Чимин повинуется, разводит ноги, с любопытством поглядывая на Чонгука. Младший еще немного двигает пальцами, убеждаясь, что старший действительно прекрасно растянут и вполне готов. Затем стягивает с себя мешающие тугие боксеры, кидая их на пол. — Мне снять гольфы и топ? — хитро интересуется Чимин. — Оставь, тебе они идут. Пока Чимин довольно смеется, Чон натягивает на свой стоящий колом член презерватив и льет смазку, размазывая ее по всему стволу. Пак наблюдает за ним с интересом, приоткрыв рот и раскачивая бедрами от нетерпения, а левой рукой лениво ласкает свой член. Чонгук выливает еще немного лубриканта на ягодицы хена, который послушно скользит вниз, облегая промежность Чимина и заставляя нервно выдохнуть. — Чонгук-и, мне холодно, согрей меня. Как не исполнить просьбу, произнесенную таким сладким голосом, столь мягкой и хрупкой интонацией? Чон растирает прозрачную жидкость, а затем приставляет член к растянутому отверстию, но не входит, а скользит меж половинками упругих ягодиц. Открывается удивительной красоты зрелище, которое вряд ли что-то может превзойти. Младший закусывает от предвкушения губу, еще пару раз двигает членом, наблюдая, как ему навстречу тянется Чимин, и, наконец, входит. Теснота. Жар. Давление. Это абсолютно неописуемые эмоции. Чон до сих пор вспоминает их первый раз, когда входит в Чимина. Тогда они были юны, не очень опытны, но ретивы и не желали ждать. Их первый секс прошел в ужасной спешке, словно их ждали поезда. Это было грубо, резко, неумело, но как же сладко. Потом они стали опытней и с тем нежнее и ласковей друг к другу. Грубость и резкость исчезли, на смену им пришла нежность, трепетность и аккуратность, которая заводила ничуть не меньше. — Ты как? — интересуется Чон, наклоняясь к Чимину, поглаживая бедра. — Все хорошо? — Ты так пульсируешь во мне, — едва слышно отвечает хен, — совсем от этого отвык. Войди глубже, пожалуйста. Очередной запрещенный прием. Пожалуйста. Когда Чимину нужно привлечь внимание, сделать на чем-то акцент, он выдает это слабое «пожалуйста», которое работает моментально, подчиняя себе Чона. Чонгук делает робкий толчок, а хен роняет звонкий стон, прося еще раз. Чон повторяет. Толчок за толчком. Медленно, неторопливо, пальцами пересчитывая ребра и давя на эротично выпирающие косточки. С каждым толчком Пак все сильнее расслабляется, двигает бедрами, прогибается в спине, демонстрируя чудеса своего пластичного тела. Ужасно хорошо. Темп размеренный. Чонгук наслаждается каждым движением, чувствуя, как при каждом толчке Чимин сжимает его член сильнее. А как же соблазнительно он выглядит…. Полуобнаженная спина выглядит невероятно горячо и эротично, и Чон не может устоять: водит по ней пальцами, массирует и царапает, наблюдая за тем, как на бархатной загорелой коже появляются бледные дорожки царапин. Гольфы видно плохо из-за угла обзора, поэтому Чонгук надеется, что как-нибудь он сможет лицезреть их лучше, а пока ему хватает и этого. — Быстрее, — вдруг нервно просит Чимин, хватая Чона за бедро. — Хочу быстрее! Чонгук кивает, выполняя просьбу, увеличивая темп. Пак тоже слушает совета. Стонет громко, без стеснения и вполне вероятно, что вот-вот сорвет свой красивый голосок. Чон прижимает Чимина к себе, заставляя подняться. Входит до конца, наслаждаясь этим чувством. — Мои колени, — шепчет горячо Пак, поворачивая голову к Чону. — Они уже болят. Надо сменить… Чон не дослушивает. Кивает. Выходит и переворачивает Чимина, толкая назад на кровать. Пак вспотел, покраснел, волосы взмокли, а челка прилипла ко лбу. Однако все равно он выглядит потрясающе. Чонгук не удерживается и целует его в грудь, потом в шею и, наконец, в губы, захватывая их зубами. — Не целуй меня, — просит растерянно Чимин, отворачиваясь. — Я вспотел. — Ничего страшного, — быстро отвечает Чон, вновь целуя Пака в губы, не давая тому уйти. Второй раунд. Чонгук сразу входит полностью и берет быстрый темп. Он закидывает ногу Пака себе на плечо для большего удобства и с удовольствием касается места стыка гольфа и кожи старшего, которое ему безумно нравится по непонятной и, возможно, извращенной причине. Чимин стонет и дрожит, ласкает свой член прерывисто, постоянно отвлекаясь из-за взятого Чоном темпа. Постепенно темп нарастает сильнее. Становится рваным и невнятным. Чонгук все ближе подходит к грани. Он утробно рычит, входя по самые яйца, кусает губы до появления металлического вкуса и немного сходит с ума. Чимин испытывает нечто похожее. Что-то говорит, бормочет, вскрикивает. Его руки то гладят мышцы Чона, то ласкают собственный член, то задирают топ, не находя себе места. — Чонгук, я больше не могу, — тяжело выдыхает Чимин и уже через секунду кончает, пачкая не только свой живот и Чонгука, но и топ, на котором тут же оседают жемчужные капли спермы. Младший понимает, что уже на финишной прямой и ему самому осталось чуть-чуть. Он делает еще несколько уверенных и сильных толчков, наклоняется к лицу Пака, цепляясь за чувственные приоткрытые губы, и, наконец, кончает. Перед глазами туманы, звезды, новогодняя гирлянда. Почему-то пахнет имбирными пряниками. Но хорошо. Так тепло и уютно. Как и должно быть. Да. Вот так должно быть всегда. Сознание к Чонгуку приходит неожиданно. Он вдруг понимает, что лежит на чем-то мягком и хорошо пахнущем. Оказывается, что он лежит на Чимине, который улыбается ему самой милой улыбкой и поглаживает волосы. — Я, что ли, отключился? — не понимает Чон, оглядываясь по сторонам. Свечи уже не горят, гирлянда тоже, только светильник на комоде. — Сколько времени? — За полночь, — безмятежно отвечает Чимин, улыбаясь. — Хочешь сказать, что я проспал Новый год? — в ужасе спрашивает Чон, вскакивая. — Чего? О чем ты? Мне кажется, мы отлично отпраздновали Новый год. — Я отключился. — Ну и что с того? Утомился, отдохнул. Ничего страшного. Мне даже понравилось. Ты меня так мило обнимал и шептал всякие забавные вещи. Чонгук расстроен, что проспал весь Новый год. Ему казалось, что они должны встретить его по-особому. Ну, так, чтобы уже никогда не забыть. Жаль, что не вышло. Хотя поглядывая на довольное лицо Чимина, и шею, и грудь, украшенную узорами засосов, Чонгук успокаивается. Кажется, год они начали правильно. — Твой подарок лежит вон там, — говорит Пак, указывая на комод. В желтой коробочке оказываются новенькие часы именитой марки, которые Чимин очень долго выбирал. Старший помогает застегнуть их на широком запястье Чона и долго любуется, нахваливая свой выбор. — Отличный подарок. Видишь, какой я молодец! Интересно, сможешь ли ты подарить мне что-то, что превзойдет его шедевральность? — Да, будет нелегко, — смеется Чон. — Хотя у меня есть одна мысль…. — Какая? Давай признавайся! Вот прямо сейчас! — Кольца…. — Чонгук-а, так нечестно, ты же знаешь, что у меня уйма колец. — Таких колец у тебя точно нет. — И каких же? — скептически интересуется Пак. — Обручальных. Чимин молчит с минуту, переваривая, непрерывно глядя Чону в лицо, ожидая, что тот сейчас воскликнет что-то вроде: «Шутка! Попался!». Но Чон остается серьезным и сдержанным. — Это в-ведь, — Пак вдруг начинает заикаться. — Ну, это прямо очень особенные кольца, они же для…. — Чимин-щи, ты серьезно не понял такого жирного намека? Умный же вроде парень. — Эй! — злится Пак, ударяя Чонгука по плечу. — Я просто…. Стоп! Ты сейчас делаешь мне предложение?! — Встать на колено? Только трусы подай, а то простужусь. — Нет! Ты серьезно? — не верит Чимин. — Да почему ты так удивлен? Мы встречаемся пять лет. Давно же думали о том, чтобы съездить в США. Почему бы нам не узаконить наши отношения? — Ты, правда, хочешь, чтобы я стал твоим мужем? — Да, хочу, чтобы ты был только моим. Так что думаешь ты? — Хочу быть твоим. Очень хочу. Чимин говорит уверенно, явно верит в то, что говорит. Он безумно счастлив. А из глаз льются слезы по щекам и с подбородка на одеяло. — Что с тобой? — взволнованно интересуется Чон, обнимая старшего за плечи. — Ты чего плачешь? Расскажи, я помогу. — Все в порядке, я просто… Пак умолкает и утыкается носом в грудь Чонгука. Чимин пребывает в расстроенных чувствах около часа. Чон старательно пытается его успокоить, гладит по волосам и целует. Пак понемногу успокаивается и даже потом рассказывает, что никогда и не думал о том, что они могут пожениться. Все же оба парни. К тому же родители его не приняли. Теперь у него семьи нет. А что будет, если узнает семья Чонгука? Брат-то точно уже догадывается. Вдруг не примут? И что будет тогда? — Я думаю, что они поймут, — уверенно произносит Чон. — Они всегда меня поддерживали. — Да, они возненавидят меня, — тоскливо заявляет Чимин. — Неправда! Давай съездим в Пусан на следующий Новый год? — А если все же не примут, то что? — Скажу, что люблю тебя и не представляю без тебя жизни. — И ты серьезно думаешь, что это сработает? — Кто знает, — пожимает плечами Чон, — одно новогоднее чудо уже произошло, может, и в следующем году получится. Чимину не верится. Ему кажется это совсем невозможно. Однако он верит в чудо. Возможно, и следующий раз им улыбнутся небеса.