Мертвые не едят

Новый год не тот праздник, который Цукишима ждал с нетерпением или вообще бы ждал. Стоило ему хоть на миг проникнуться праздничным настроением, как в очередной раз операционная блистала своей чистотой. Этот праздник не оставался у него без внимания, нет. Просто он был только поводом быть чуть нежнее с Куроо, ласковей, заботливей. Был поводом больше бездельничать в квартире, нежась в объятиях друг друга на большой двуспальной кровати. Цукишима не любил праздники, а Куроо не любил ничего. Быть жизнерадостным придурком или серьезным начальником — вот его работа, вот его образ. Надо его поддерживать. Стать таким, забыть себя настоящего. Куроо не любил ничего, потому что не знал, что нужно любить, как нужно любить. Единственное: очень дорогой ему блондин грел в своих бледных, на первый взгляд холодных руках, когда было совсем невозможно. Но эти чувства Куроо решил не осквернять грязными и лицемерными названиями, что так любили все люди. Эти чувства просто были, они оба это понимали, но так же оба тонули в рутине будней. В прошлый раз Кей проснулся за несколько часов до праздника. С кухни приятно манило запахом сочного свиного стейка и дорогого красного вина, в этом он не сомневался. Цукишима любит белое вино, но так же он любит красную рубашку, притягательно обтягивающую грудь и пресс Куроо, пока тот снимает толстовку, надетую поверх. Цукишима сонно щурится даже от тусклого кухонного света. Слышит тихий хрипловатый смех, а потом чувствует холодные пальцы на глазах и бархатный шёпот в ухо: — Не открывай глаза. Кей кивает, слышит щелчок выключателя где-то в коридоре, грохот, шипение Куроо и легкую кошачью поступь. Чувствует запах воска и снова слышит голос: — Открывай. Теперь глаза не режет тусклый свет лампочки. Сначала Цукишима улавливает четыре огонька, потом довольную улыбку Куроо и в полной мере разглядывает обстановку на кухне, ведь до этого у него хватило сил только открыть глаза и найти ими любимое лицо. На кухонном столе красовался вечерний ужин: две тарелки со стейками, которые пахли всё также восхитительно, как пять минут назад, четыре мерцающие свечи по две со стороны от Куроо и от места, на котором должен сидеть Цукишима, тарталетки с какими-то салатами в них, фрукты в гранёной пиале и вино в широких бокалах на высоких ножках. Слабо улыбнувшись, Кей подходит к столу и садится на стул, обитый тёмно-бежевой кожей. Так, как есть: в домашних футболке и штанах, со светлым ворохом на голове. — Как ты вошёл в квартиру? — поинтересовался Цукишима. — Ключом. В прошлый раз ты дал мне свой, чтобы я сделал копию, — не переставал улыбаться Тецуро. — Точно, — поместив вино хрупкой ножкой между средним и безымянным пальцем, Цукишима отпил, поставил бокал на место и подумал, что никогда не давал Куроо свой ключ. Кей помнит, как однажды утром его разбудил какой-то шорох с другой стороны кровати, а потом через сонную пелену он смог разглядеть, как его любовник бесшумно берет ключи с тумбочки в прихожей и также бесшумно покидает квартиру. Распробовав весь букет красного полусладкого Кей решил, что у Куроо неплохой вкус. В отличии от него самого. Потому что человек с хорошим вкусом не станет даже просто спать с таким эгоистично самостоятельным, глупым и лицемерным человеком как тот, что сейчас сидит напротив него и вальяжно потягивает вино. Всё сам. Куроо всегда делает всё сам. Даже сейчас. — Спасибо за угощение, — вздохнул Кей и с тихим стуком положил вилку и нож на пустую тарелку. — Не понравилось? — приподнял брови Куроо. — Понравилось. Было очень вкусно, Куроо-сан, — оторвав виноградинку, Цукишима ловко поместил её в рот и внутри тут же расплескалось содержимое ягоды. — Сладкий. Послышался тихий смешок. — У меня для тебя подарок, — коварно сверкнув глазами, сказал Куроо и поспешил в прихожую. Теперь пришла очередь Цукишимы поднимать брови и удивленно смотреть на Тецуро, пока тот возвращается обратно пряча что-то за спиной. — Закрой глаза, — попросил он. — Опять? Что за детский сад, Куроо-сан, — начал ворчать Цукишима, но всё-таки выполнил просьбу. — Спасибо, Цукки, — улыбнулся Тецуро. Наклонившись к блондину и нежно прижавшись к его бледно-розовым мягким губам, оторвавшись и снова поцеловав, он прошептал: — С Новым годом, Кей. — Всучив тому в руки небольшую коробку, он вернулся на место. — Что это? — придя в себя после пьянящего поцелуя, спросил Цукишима. — Открой и узнаешь, — улыбался Куроо. Зашелестела подарочная бумага и Кей уставился на красную клубнику в прозрачной коробке. Посмотрев на Куроо, а потом снова на коробку, он немедля открыл её. В нос сразу ударил кисло-сладкий запах клубники. — Спасибо, — искренне поблагодарил Цукишима. Взяв одну ягоду из коробки и распробовав, он довольно зажмурился. — Вкусно? — поинтересовался Тецуро. Кей взглянул на него, потом уставился на коробку. Взяв ещё одну ягоду он поместил её в рот, отложил коробку на стол и подошел к Куроо. Нерешительно положив руку ему на плечо, Цукишима посмотрел в золотисто-карие глаза и, немного подумав, сел к Тецуро на колени. — Цукки? — чужие большие изящные руки тут же обняли за талию. Приблизившись, Цукишима поцеловал Куроо; проникнув языком в его рот, поместил туда же и клубнику. Облизав его нижнюю губу, Кей ответил на недавно заданный вопрос: — Вкусно. Прожевав красную ягоду, парень подтвердил: — Вкусно. Неспешно поглаживая, Тецуро переместил одну руку с поясницы Цукишимы меж его аккуратных лопаток, а вторую на упругие ягодицы, напрягшиеся от прикосновения его рук. Всё тело блондина натянулось, как струна. Куроо здесь, Цукишима видит его, может прикасаться, чувствует его крепкие, но такие нежные объятия. Кей чувствует его улыбку на своих губах. В такие моменты хочется улыбнуться самому, и он улыбается, немного щурясь от удовольствия, что разливается волной внутри. Цукишима теснится к Куроо, обнимает, целует. Растекается в его руках, когда привыкает, а потом снова напрягается, чувствуя их в других местах. Плечи, спина, поясница, бедра, ягодицы, всё ниже и ниже, пока руки Тецуро неторопливо не переместились с острых колен на пах. Притираясь к чужим рукам, Цукишима тяжело выдохнул Куроо в губы: — Куроо-сан, — рука Тецуро мягко сжала его эрекцию на штанах. Приоткрыв рот, Кей не смог договорить. Чувствуя на шее горячие поцелуи, он попытался снова: — Куроо-сан… — Да, Цукки? — спросил Тецуро, не переставая целовать и прикусывать тонкую кожу на шее Цукишимы. — На кровать…нам надо переместиться на кровать, — наконец вымолвил блондин, уже пытаясь сопротивляться соблазну распластаться прямо на кухонном полу. — По-моему, нам и здесь хорошо, м? — оторвавшись от бледной шеи, Куроо посмотрел в карие глаза напротив. — Тут есть всё, что нужно, не правда ли? — спросил он, протягивая руку к коробке с клубникой. — Но… Цукишиму перебили прикосновением ягоды к губам. Взглянув в неповторимого цвета глаза, Кей уже не мог ничего сказать и лишь приоткрыл рот, позволяя повторить Куроо то же, что проделал сам пятью минутами назад. Клубника легко проскользнула в рот, но раскусить сладко-кислую ягоду Цукишиме не удалось — язык Куроо скользнул в рот и облизал её, встретившись при этом несколько раз с языком Кея. Под напором горячего языка Куроо ягода словно таяла во рту. Поместив обе руки на ягодицах Цукишимы, Тецуро прижал его вплотную к себе. Воздуха между ними будто вовсе не осталось — дыхание сперло у обоих. Зарываясь тонкими пальцами в черный ворох на голове, мягко массируя макушку, когда поцелуи плавно перетекали из страстных в тягуче-нежные; обнимая за шею, поглаживая плечи, спину, руки, Цукишима не мог прекратить. Не мог остановиться прикасаться. Сейчас он думал, что если остановится, Куроо испарится в его руках и останется только пустота. Он не мог этого допустить и продолжал всё так же безумно-нежно блуждать по его телу бледными руками. Им всё-таки удалось переместиться на кровать. Разложив Цукишиму на тёмно-синие шёлковые простыни, Тецуро на миг замер, любуясь открывшейся картиной: на первый взгляд очень хрупкое тело, контрастируя с простынями, казалось вовсе хрустальным, неприкосновенным, как произведение искусства. Но Куроо знал, что это тяжело дышащее искусство принадлежало ему. Эти затуманенные желанной дымкой глаза, алеющие щёки, красивое тело, раскинувшееся на кровати, которая будет оккупирована всю ночь и совсем не для сна. Взобравшись на кровать, Куроо, как хищный кот, приближался к своей добыче.

***

Цукишима вздрогнул. Ещё не до конца проснувшись, он, потирая глаза, шарил рукой на прикроватной тумбочке в поиске очков. Когда мир вокруг него наконец стал яснее, он сел, довольно улыбнулся краешком тонких губ и пошёл на кухню. Он знал, что его будет там ждать, знал это. Но всё равно замер в дверном проёме, не отрывая взгляда от фигуры, что немного зловеще сидела на обитом тёмно-бежевой кожей стуле и смотрела в окно, где ярко украшенная улица кричала о празднике. В этот раз Цукишима наконец смог приложить свою руку: распланировать вечер, приготовить ужин, купить подарок и пригласить того, ради кого Кей так отчаянно старался. В этот раз вся забота была только на нём. Отмерев, он подошёл к накрытому столу и сел напротив тёмноволосого парня. Тот всё так же смотрел в окно. Мерцающие огоньки привлекли и внимание Кея. Цукишима посмотрел на медленно меняющую цвет снежинку на двери продуктового магазина, потом на Куроо и немедленно задёрнул шторы.

***

По виску щекотно скатилась капелька пота и Цукишима невольно дернулся. — О, интересно, — коварно улыбнулся Куроо. — Нет, это… — Кей попытался спрятать смущение за рукой. Куроо рассмеялся и Цукишима, наслаждаясь его хрипловатыми переливами в голосе, не заметил как тот уже нависал над ним. — Ты такой милый, — проговорил Куроо, еле касаясь кончиками пальцев горящей щеки. — Хах, в каком это месте я милый, — смущенно пробормотал блондин. — Нет, Цукки, твоя реакция, — провел Куроо рукой по щеке Цукишимы. — Когда прикасаюсь здесь, — медленно и нежно ведя рукой от щеки вниз по шее, по выпирающим венам. — Здесь, — спускаясь широкими поглаживаниями на тяжело вздымающуюся грудь. Пробегаясь пальцами по слабо выпирающим кубиками пресса, почти не касаясь области паха, чувствуя чужое возбуждение, парень заключил: — И особенно здесь, — Куроо сначала погладил, а потом несильно сжал член Цукишимы. Обвив руки вокруг его шеи, блондин резко притянул Куроо к себе, чтобы впиться влажными, горячими губами в его искреннюю ухмылку. Не отпуская рук, Цукишима обхватил парня ногами, приподнял бёдра, почти что вжимаясь в чужое тело, и издевательски потёрся пахом о пах Тецуро. Тот упёр руки с двух сторон от головы Цукишимы и пригвоздил соблазнительные бёдра обратно к кровати.

***

Навалившееся сверху тело усложняло дыхание, но сейчас это не важно. Важна только мирно сопящая кошачья рожа, что умостилась на груди Кея. Тот бы этого не допустил, если бы сам не спал, чем хитрый кот и воспользовался. После Цукишима будет долго ворчать, что было неудобно и тяжело, но Куроо он не разбудит. Больше не потому, что изредка, отвлекаясь от залипания в телефоне, кидает взгляд на его спокойное лицо, — полюбоваться таким дорогого стоит — а больше потому, что он устал также, как и сам Цукишима. Брать на себя ответственность за чужую жизнь тяжело, особенно если не несёшь ответственности за свою. С холодным лицом принимать заказы на убийства, а потом придти в офис и с улыбкой сказать: " А вот и я». Помахать тонкой папкой, которая чуть позже плюхнется на рабочий стол, сесть в дорогое кожаное кресло и отпить остывший эспрессо. В присутствии Цукишимы Куроо лишь по-своему ухмыляется, делает вид, что всё в порядке, старается залатать трещины в стенах своего мира, но всё равно, расслабляясь, засыпает, давая Кею стимул жить дальше. Снова, до момента ощущения тяжести на себе, горячего дыхания в шею и раздражающего сопения в ухо. Цукишима сдержал чуть не вырвавшийся смешок, отвел взгляд. Интернет, социальные сети, новости, люди — его никогда подобное не интересовало. Просто бывают моменты, когда Кей может позволить себе подумать, что сейчас нужно чем-то заняться. Открывает любую новостную ленту, чтобы засорить свой мозг ненужной информацией и старается углубиться настолько, дабы не думать, что это для уверенности самому себе — он нормальный. Заблокировав телефон, Цукишима благополучно отправил его в недолгий полёт по кровати. Айфон остановился в паре сантиметров от края, но даже если бы тот упал, Кей бы просто купил новый, ведь деньги девать совсем некуда. Чуть-чуть, ещё совсем чуть-чуть. Да, они молодцы. Они заработали себе на жизнь, могут обеспечивать себя сами, полностью ни от кого не зависев. Но Цукишима зависим. Совсем немного. Эта его зависимость не идет ни в какое сравнение даже с тяжелыми наркотиками, ведь ему, чтобы быть зависимым, не нужно ничего принимать. Достаточно питаться мыслями и надеждами на ожидание скорой встречи, горячих поцелуев и родных объятий. Хоть немного, он хочет полежать так ещё, чтобы потешить своё самолюбие и лицемерие. — Ты улыбаешься, — прошептал хрипловатый голос почти в ухо. — Делай так чаще и у меня появится стимул продолжать. Только что продолжать? Куроо ведь тогда так и не сказал. Он намеренно закончил предложение, не договорив, Кей знал это. Как и знал, что Куроо сам до сих пор думает, что он должен продолжать. Ведь обычно за недосказанностью между ними следовали поцелуи и тесная физическая связь. Её не было.

***

— Когда-нибудь мы не будем беспокоиться о деньгах и зависеть от кого-либо, — пробормотал Цукишима, вжимаясь плечом в шершавую стену. Было неприятно, но мысли о дискомфорте немного отвлекали от главного. — Да… — подтвердил черноволосый парень, докуривая сигарету. Последний раз затянувшись и волшебно выпустив дым изо рта, он потушил её о пожарную лестницу, встал и отряхнулся. Запустив руки в карманы, он проговорил: — Давай вместе, Цукки. Блондин недоуменно уставился на фигуру в черной куртке. Тот стал в полоборота и повторил: — Давай вместе станем сильнее и достигнем поставленных целей. А пока... — Куроо-сан, ты же не хочешь сказать… — Да. Парень усмехнулся. — А ты уверен, что продержишься так долго? Повернувшись, Куроо недолго постоял, всматриваясь в лицо, скрытое тенью, быстро сократил расстояние разделявшее его и Цукишиму. — Без тебя я и дня прожить не могу, — то ли ухмыльнулся, то ли усмехнулся он. Радужка карих глаз на миг расширилась. — Но мы же сможем, правда, Цукки? Так надо, так будет лучше нам обоим. — Куроо хотел, чтобы Цукишима верил в него, верил ему и в них самих. Но Кей всего лишь верил, что это все не просто так. Хотел верить. — Ты же будешь ждать, Цукки? — спросил Тецуро, прижимаясь своми губами к чужим. Неуверенно запустив руки в черные волосы, Цукишима притянул Куроо к себе, не дав вырваться эмоциям в словах. Цукишима будет. Что будет, он и сам не знает. Наверное, просто будет.

***

Когда Цукишима зачеркнул красным маркером 30 декабря, он вспомнил красную рубашку и запах воска в затемнённой комнате. Предвкушая сегодняшний праздничный ужин, он с более чем веселым — для него – настроением вышел из злочастной квартиры. Дважды звякнул нижний замок, потом верхний, и ключ скрылся в небольшом кармашке рюкзака. Когда Цукишима дописывает историю болезни в чужом кабинете, он привычно не удивляется сирене только прибывшей скорой. Спокойно закрывает мятно-бежевую папку и ставит на нужную полочку. Откидывается на удобное кресло, снимает очки в аккуратной черной оправе, устало трет переносицу и возвращает их на место. Вздыхает, — почти не тяжело, только немного устало, — поднимается с кресла и, запахнув рабочий халат, покидает кабинет. Когда женская рука ловко хватает под локоть и тащит куда-то, Цукишима раздраженно хмурится, просит отпустить и следует за брюнеткой, что оставляет после себя легкий шлейф приторно-цветочного запаха, смешанного с застоялым запахом больницы и хлорки. Когда Цукишиму в хирургической встречают медбраты, держа в руках халат и перчатки с маской, он лишь привычно, даже отработанно вытягивает руки вперед. Когда он еле заметно дёргается от знакомого вида телосложения, успокаивает себя мыслью, что это всего лишь усталость. Но Цукишима не устает на операциях. Когда одинокий хлопок двери разносится по пустой палате, Цукишима замирает. Ведь палата совсем не пустая. Где-то там - справа в середине - неприятно пикают аппараты жизнеобеспечения и вяло теплится жизнь в уже почти мертвом теле. Когда Цукишима подходит к постели он хочет сломать к чертовой матери всё эти раздражающие аппараты, сломать кровать, что совсем не бережно принимает такое хрупкое тело, сломать себя, чтобы ничего не чувствовать. Но он уже сломан. Медленно ломался, пока вытаскивал пули из бледного тела и зашивал раны, которые никогда не заживут. Цукишима всегда зачеркивал дни в календаре не утром, а вечером, когда он понимал, что наконец дома, что сегодня он оперировал не того парня, которого показывали по новостям, а всего лишь какого-то незнакомого человека; что завтра он снова может раздражаться на чересчур большое количество улыбок, предназначанных ему; что сегодняшний день прожит и наступит завтра, а потом послезавтра и так до того момента, пока он привычно не щёлкнет черным маркером, тот не проскрипит дважды по глянцевой поверхности, а потом снова не щелкнет, вернув его с тихим стуком на подобие тумбочки. Но сегодня по новостям показывали не погоду, а крики, кровь и шум выстрелов. Сегодня черный маркер проскрипит последний раз. Больше Цукишиме незачем отсчитывать дни.

***

Даже в одежде они растворялись в друг друге, желании друг друга, жаре, что исходил от каждого и во взгляде напротив, который вполне читаемо уже раздел и несколько раз оттрахал. — Цукки, — жарко прошептал Куроо, вжимаясь губами в венку под ухом, облизывая её горячим языком, а потом, холодя влажную кожу дыханием, прикусывал, оставляя саднить начинающийся засос. Торопливо избавившись от одежды, иногда в ней путаясь и посмеиваясь, они наконец почувствовали жар голого тела. Плавились оба: от касаний, нежных поглаживаний, страстных поцелуев и смелых, искренних, несдержанных движений. Чужие пальцы уже не холодили кожу. — Куроо-сан, не тяните Оторвавшись от шеи, — Цукишима подозревал темноволосую бестию в кинке — Тецуро приподнялся на руках, улыбнулся, снова наклонился и горячо прошептал: — Так сильно хочешь, чтобы я тебя взял? Всё тело прошило мурашками — кинк есть не только у Куроо. Цукишима как можно сильнее прижал Тецуро к себе, хотя сильнее некуда, и так же горячо, немного лукаво выдохнул в губы: — Да, очень хочу. Впечатав свои губы в губы напротив, Кей, не теряя времени, переместил руку с плеча Куроо на грудь, пресс, а потом на его член. Погладил двумя пальцами головку, растирая естественную смазку, обхватил кольцом, несильно сжал, почувствовав тяжелый выдох в губы, и начал медленно водить рукой по стволу, одновременно желая поскорее утонуть в экстазе, содрогаясь всем телом, и растянуть удовольствие, запоминая изгибы любимого тела. — У тебя волшебные руки, Цукки, — прошептал Тецуро, покрывая его лицо поцелуями. — Прозвучало это совсем не как комплимент. Послышался тихий смешок. Прижавшись лбом ко лбу Цукишимы, Куроо проговорил: — Я сейчас кончу, Цукки — Кончай. — Нет, так дело не пойдет, — нехотя убрав "волшебную" руку со своего члена, Куроо развел ноги Кея в стороны, разместился между ними, не переставая при этом гладить самые восхитительные, черт побери, ноги, приподнял его бёдра с соблазнительно выпирающими косточками и, прижавшись головкой к сжавшемуся анусу, прошептал: — Я хочу кончить сюда, — немного потёрся, наслаждаясь чужой дрожью. — Можно? — Черт, — нетерпеливо выдохнул Цукишима, неосознанно сжав сильные руки на своих бедрах. — О таком не спрашивают. — Хаха, но я же джентельмен, — тихо рассмеялся Тецуро. — Какой ты, к черту, джентельмен. Заканчивай языком трепать, не ты ли хотел кончить сюда? — Цукишима двинул бедрами навстречу и член Куроо почти вошел в Кея. — Ох, блять, Цукки, — Тецуро упал, оперевшись локтями о кровать около головы Цукишимы. — Ты чертовски сексуален, — прошептал он и поцеловал. — Так хочу тебя. Приставив средний палец к колечку мышц, Куроо размазал немного своей смазки вокруг неё и вошел одним пальцем. Полностью вытаскивая и глубоко вставляя, он добавил второй, вытаскивая уже чуть меньше, но с большей охотой двигая ими внутри, Куроо развел указательный и средний пальцы "ножницами", наблюдая как Цукишима чуть прогнулся в пояснице, закинул голову назад, сжимая рукой налитый кровью член и слабо подрагивал. Ухмыльнувшись, он добавил третий палец и согнул их в нужной точке. Цукишиму подбросило на кровати, и он тихо, почти жалобно, дрожа, вымолвил — Ещё Куроо, почти что трахая Цукишиму пальцами, не смог сопротивляться соблазну облизать губы, что тот никак не мог оставить в покое. Прижавшись к искусанным губам, Тецуро обвел языком контур верхней, нижней, смял влажные губы своими и поцеловал. Глубоко, проводя языком по ровному ряду зубов. Переплетая языки, он продолжал изучать чужой рот. Куроо целовался восхитительно, и только от этого Кей готов был кончить, но он хотел с поцелуями и членом Тецуро у себя внутри. — Куроо-сан, — прошептал он. Почувствовав головку, прижавшуюся к анусу, Цукишиме даже не надо было расслабляться — он всегда был готов принять Куроо. Тёмноволосый тянул, издевался, входил медленно, до конца, а потом резко выходил. Дав почувствовать кайф контраста, Куроо сдержанно толкнулся в узкий проход; наращивая темп он упивался тяжёлыми вздохами, руками, что сначала блуждали по телу, а потом прижали к себе, запахом геля для душа, что смешался с запахом пота и секса. Цукишима потянулся было к изнывающему члену, но руку тут же перехватили и, переплетя пальцы, прижали к постели. — Нет, детка, сегодня ты кончишь только от моего члена внутри, — гаденько ухмыляясь, прохрипел Куроо. — Чеерт, — простонал Цукишима, которого и так уже не слабо потряхивало в руках Тецуро.

***

Месяц, три, полгода, год, а от Куроо не было даже смс-ки, не говоря уже о звонках и встречах. Когда Цукишима вспоминает тот разговор на лестнице, каждый раз надеется, что это сон. Но потом смотрит на экран телефона и не видит большое количество бессмысленных сообщений. Кей не думал, что их будет так не хватать. Ещё месяц, полгода и вот первый лучик света, прошибаемый всю хладнокровность Цукишимы. «Теперь я живу отдельно от родителей, представляешь? Даже сам квартиру купил». Цукишима по-дурацки улыбается сам себе, но старается не думать как студент смог купить квартиру в Токио. «Здорово». Отвечает блондин и откладывает телефон, чтобы не настрочить Куроо о желаемой встрече. Полтора года. Они смогли не связываться и не видеться полтора года. Сколько они ещё выдержат? Два года, три, четыре? Пять лет? Сколько ещё Цукишиме будут сниться нежные руки и проницательный взгляд? Куроо любил заботиться, а Цукишима любил Куроо, хотя ни разу ему об этом не говорил. Он принимал любое выражение заботы черноволосого, начиная с его же шарфа, подаренного Цукки, когда тот приехал погостить в Токио и не ожидал, что будет холодно, и заканчивая долгой разлукой, чтобы позже не обременять Кея заботами, а только холить и лелеять. Когда Цукишима отучился пять лет в медицинском, он стал интересоваться разными вещами, но когда дошел до маниакальной зависимости, больше никогда ничего о ней не читал. Сесть было некуда, поэтому блондин присел на краешек больничной койки. Он запросил дежурство на эту ночь, хоть и оперировал несколько часов, был рядом, не отходя ни на шаг всё это время. Погладив ладонь, что лежала вдоль тела, Цукишима тотчас отдернул свою. Он только заметил, что его трясет уже почти час после операции. Протянув дрожащую руку к бледному, земляного цвета лицу, он аккуратно погладил теплой рукой щёку так, будто это поглаживание может чем-то навредить человеку. Сжав руку в кулак до побеления костяшек, Цукишима встал и покинул палату. Цукишима заморочился настолько, что поехал к Куроо. Настолько, что переодел его в красную рубашку. Настолько, что приехал домой и приготовил праздничный ужин, но усталость дала о себе знать и он, усадив гостя за стол, отключился, поддаваясь сну. Цукишима больше не будет. Ему нечего ждать. Больше некого ждать. Цукишима поднялся с места и прошел к буфету, откуда достал красное и белое вино. Даже и думать не надо — красное полусладкое. Вернувшись, он разлил по бокалам жидкость и сел обратно. Поправил шторы, свечи, столовые приборы, кивнул сам себе, странно улыбнулся и наконец снова посмотрел на парня напротив. — Точно, мертвые не едят.