Тысячи лет

— Госпожа? Прошло столько времени. Столько счастливых моментов. Но Франкенштейн просто не мог избавиться от привычки называть Райзел именно так. А она никогда не возражала, потому как знала — бесполезно. Ноблесс медленно повернула голову, и Франкенштейн встретился с её потерянным и измученным взглядом. Сердце сжалось. Руки задрожали. Всё шло так прекрасно! И вот опять. Она сидела в широком бордовом кресле возле камина, сложив руки на колени. Гирлянды на окне мерцали яркими огнями, на праздничной ёлке блестела мишура. Тао и М-21 хорошо постарались. Первому пришлось даже в срочном порядке накладывать гипс. Мысль о том, что стул на колёсиках — не лучший вариант для дополнительной опоры, пришла только тогда, когда он уже лежал на жёстком холодном полу и считал звёздочки на потолке. К счастью, благодаря модификации, травма не составила почти никаких неудобств и была быстро вылечена. Франкенштейн с теплотой в душе вспоминал, как бедняга бегал от него по всей лаборатории и вымаливал прощение за разбитое окно. Мужчина вернулся в реальность, подойдя ближе к благородной и присев возле неё, он положил тёплую руку на её ладошку. — Госпожа, Вы чувствуете себя плохо? — с сожалением спросил Франкенштейн. Он беспокоился, беспокоился неимоверно, как и всегда. Благополучие госпожи он всегда ставил выше собственного, поэтому приложил все усилия, дабы устроить настоящий семейный праздник, о котором она мечтала так долго. Райзел долго молчала, не шевелясь. Покрасневшие глаза не предвещали ничего хорошего, но благородная сдерживалась изо всех сил и старалась не выглядеть невозмутимо. «Неужели настолько плохо?» — мужчина едва сдерживал свои эмоции. — Франкенштейн, — вдруг растерянно произнесла Ноблесс, и учёный почувствовал, как сердце замерло на мгновение. — Я сожгла праздничный торт. Наступила неловкая пауза. Было слышно, как жужжат лампочки на гирлянде и трещат дрова в камине. Райзел напряжённо буравила взглядом Франкенштейна, а он просто не знал, засмеяться или заплакать.Только сейчас он учуял отвратительный запах гари, исходящий из кухни. Он боялся идти туда. — Я всё испортила, — вновь сказала Райзел голосом, которым обычно сознаются в убийстве после долгих мучений совести. — Нет, — наконец нашёл в себе силы ответить мужчина, помотав головой. — Вовсе нет. Я уверен, не всё так страшно! Сейчас переделаем! — воодушевился он, вскочив с места и потянув благородную за собой. С её здоровьем оказалось всё в порядке, а остальное можно поправить. Так думал Франкенштейн, пока не попал на кухню. Вся плитка вокруг кухонного гарнитура была чёрной и выглядела страшно, словно после атомной катастрофы. Воняло не менее жутко. Франкенштейн открыл духовку и комнату в одно мгновение заполнил дым. — Боюсь, я ошибся. Его не спасти. Райзел завороженно смотрела на Франкенштейна, с ног до головы покрывшегося сажей.

***

— Ты вешаешь неправильно! — громко возмутился Тао, крутясь на компьютерном стуле. Для вида он надел на себя старые очки, которые свистнул у босса ещё несколько месяцев назад, и красный новогодний колпак. — Может встанешь и поможешь? — огрызнулся М-21, сжимая в руках бумажную гирлянду. — Я и так её всю ночь вырезал! Ты не делал ничего! Франкенштейн никогда не жалел денег на то, что могло бы порадовать госпожу или украсить дом, в котором она живёт. Но в этот раз его, по скромному и никому неинтересному мнению М-21, точно покусала банда уличных Класусов, и ему вдруг захотелось декораций ручной работы. «Мастеру понравится! Она точно оценит! Вкладывайте душу! — мысленно передразнивал босса вервольф. — Вот сам бы и делал!» Но, разумеется, перечить вслух не решился. Уж он-то испытал на своей шкуре, чем это дело может закончится. — Я мегамозг и не занимаюсь пыльной работой, — деловым тоном пояснил Тао. — Моя задача — руководить процессом. — Ах ты, хмырь, — сквозь зубы прорычал М-21. Но Тао сделал вид, что не услышал, чем вызвал ещё большее раздражение. — Работай-работай, — помахал рукой он, — нам ещё подарки в праздничную упаковку заворачивать. — Я помогу. Тао вздрогнул и обернулся. На пороге комнаты стояла Ноблесс, застенчиво осматривая разбросанные по полу бантики и фольгу и не решаясь присоединиться без спросу, помня прошлый неудачный опыт на кухне. Через несколько часов кропотливой работы вся троица модифицированных восторженно ахнула. Ноблесс не покорилось кулинарное искусство, но рукоделие явно было её стихией. С любовью она завязывала банты на подарочных коробках и подписывала поздравительные карточки с именами получателей. В комнате стало душно. Франкенштейн не разрешал открывать окно, когда госпожа находилась рядом и могла простыть, хотя никогда прежде не видел, чтобы благородные страдали от ангины или гриппа. Райзел поднялась на ноги, собираясь идти на кухню за водой, но вдруг заметила на подоконнике стакан с виноградным соком.

***

Райзел стояла возле окна, прислонившись к большому холодному стеклу щекой. Тошнота и лёгкое головокружение не желали отступать, и благородной казалось, будто она только что сошла с карусели. Она никогда прежде не сталкивалась с подобным чувством, а потому не знала, чем оно вызвано. Франкенштейн тихо приоткрыл дверь и вошёл в комнату, не зажигая свет. Последние несколько часов он ненавязчиво наблюдал за благородной издалека. Изменения подмечались невооружённым глазом. Разгоряченный и пылающий радостью мозг за несколько секунд выдал идею, которая пришлась учёному по вкусу. В тот момент он, опьянённый собственным воображением, потерял связь с реальными фактами окончательно. Да и какие могли быть сомнения? Он ждал этого так долго. Даже имя придумал и был уверен, что оно понравится и госпоже. Они будут вместе тысячи лет, ничего больше не помешает этому. В душе волнительно и тревожно одновременно, но Франкенштейн воспрянул духом и задал, пожалуй самый главный вопрос в своей жизни. — Неужели Вы?.. Он замер в ожидании ответа. — Да, — медленно кивнула Ноблесс. — В том стакане был не сок. Где-то за окном прогремел первый взрыв праздничного салюта.