Mir.

К ручью он вышел не сразу. Точнее не сразу понял, что ЭТО ручей. Иссохшийся канал, по которому текла красная от крови вода тоненькими струями. И куски обгоревшей плоти кругом, на чёрной от пепла земле. Вонь усилилась, Краузе сжал зубы. Он ничего не ел несколько дней и блевать ему всё равно было не чем, желудок больно свело судорогой, а глаза заслезились. Никто не мог ожидать, что русские загонят их взвод в ловушку. Они оказались умнее, чем предполагал Краузе. Теперь, отбившись от своих, он уже третий день бродил по лесу и расплачивался за свою глупость. Где-то сзади раздался хруст и автоматная очередь накрыла упавшего на землю немца с головой. Он стрелял наугад в сторону предполагаемого расположения противника, спрятавшись за насыпью; наскоро перезаряжал оружие и жмурил глаза, когда их било крошкой разлетающихся трухлявых деревьев. А потом была чернота и острая боль в груди. Небо над головой такое голубое. Раздражающе голубое. Пофигистично голубое. Небу всё равно на тех, кто снуёт под ним. Оно просто голубое и светлое. По краям немного розовое, но это от крови, скопившейся в уголках глаз Пауля в результате лопнувших капилляров. Это не страшно. Он пролежал почти час, вслушиваясь в посторонние звуки. Поняв, что враг ушёл, немец с большим трудом поднялся на ноги и пошёл, не совсем понимая, зачем он вообще это делает. Ведь оружия у него больше не было, а кругом бродили русские, в любой момент могущие его обнаружить. Погоны он сорвал, но они всё равно могли догадаться, что перед ними офицер. И тогда его бы не убили, а взяли бы в плен и стали бы пытать. И это было бы ещё хуже, потому что он мог бы расколоться. Нужно сделать ещё пару шагов. Для чего? Всё равно ведь не дойдёт до своих. Загнётся от потери крови и помрёт здесь. Не проще ли просто забиться в какую-нибудь нору и тихо умереть? Что-то (скорее всего инстинкт самосохранения) заставляло его идти. Он несколько раз падал, но вставал и снова шёл. Левая рука, то ли вывихнутая, то ли сломанная, не слушалась. В голове стоял шум. Через несколько минут Пауль услышал лай собак вдали, очевидно он приближался к какому-то населённому пункту. Нужно было поворачивать назад, попадись он к простым гражданским в руки, и его разорвут на куски, озлобленные от потерь близких, убитых им и его соотечественниками. Однако назад повернуть Краузе не смог, ноги подкосились, он снова упал на землю и погрузился в блаженную черноту. Шмяк. Шмяк. Мокрая земля чавкала под тяжёлыми сапогами медработницы, холодный ветер задувал под тёмное, тёплое пальто женщины, заставляя её вздрагивать и оглядываться по сторонам. Шапку девушка потеряла уже давно, поэтому рыжие кудри скрывал тёплый платок, что бантом был завязан под подбородком девушки. И всё темных цветов, дабы не выделяться на фоне леса. Зачем она тут? Варвара и сама не знает, грибов или ягод ей уже не найти в это время. Но она находит нечто другое. Солдата, что лежал, не подавая признаков жизни. Она понимала, что это не советский солдат, ибо форма разительно отличалась. Но все же немецкому солдату повезло. Она склонилась над ним, проверяя дыхание и расстерялась, понимая что мужчина жив. Но сложность в том, что он не из советских войск, и за укрытие врага её поведут под трибунал, а дальше смерть. Но этот солдат тоже человек, а разве люди не имеют права на жизнь? С этими мыслями девушка подхватывает немца под спину, сцепляя пальцы замком на его груди, и тащит в только ей известное укрытие. *** Сколько времени прошло с того момента, как она притащила его в свой дом? Около суток. Девушка за это время успела сделать всё то, что могла. Сняла с солдата его грязную форму, обмыла его раны, ужасаясь последствиями боя. Смыла с него грязь да переодела в сухую и теплую одежду. И всё это с осторожностью и аккуратностью. Наложила бинты да тугие повязки, сшила руку юноши, словно плюшевому мишке. И ниразу не пожалела о том что подобрала солдата. Конечно, стащить набор одежды и нужные препараты с медбазы было сложно, но не сложнее чем перетащить безсознательного мужчину почти через всё поле и часть живого города. Но она смогла. И как итог, немца она расположила в дальней, но светлой комнате, где из мебели находился письменный стол, с парой стульев, вещевой шкаф да кровать у окна. А окно девушке пришлось зашторить, дабы не засветился наш горе воин. По тому моменту, как он очнулся, его ждал сытный обед и новая порция лекарств на столе. Еда была из редких, на тот момент, продуктов: рисовая каша с овощами, да мясной бульон с компотом из фруктов да стакан с чистым алкоголем. Спасительница мужчины была в той же комнате, сидела за письменным столом, что-то записывая в старую тетрадь. А дама была не уродкой, в глаза бросались огненно рыжие волосы, что водопадом спадали ей до лопаток. Девушка была болезнено бледной и худой, а её веснушки по всему телу, казались инородными тёмными пятнами, большие зелёные глаза, что казались уставшими, дополняли этот образ. Образ малолетнего ребенка, хоть на самом деле девушке вот вот исполнится 18. Облачена она была в длинное темно синее вязанное платье, да серую лёгкую кофту. Немцу же досталась одежда белосерая, штаны да рубашка с майкой, теплые носки. Варвара, а именно так звали девицу, приготовила ещё пару наборов одежды для него, вплоть до нижнего белья, дабы мужчина мог спокойно принять ванну. Вещмешок немца она оставила на столе, даже не проверяя его. Форму солдата она уже постирала и повешала в другой комнате, ибо вешать на улице подобное было бы самой главной ошибкой. Сознание медленно возвращалось. Краузе разлепил глаза, в которые словно песка кто-то насыпал, и, сразу же зашипел и зажмурился — даже слабый свет, исходящий от зашторенного окна неприятно резанул по зрачкам. Сначала он решил, что умер. Потом попытался пошевелиться и тихо завыл, и даже в спине выгнулся, чуть не упав с кровати, когда все раны разом заболели. Значит не умер — даже в аду на том свете (куда Пауль не сомневался, что попадёт за свои деяния), так больно быть не могло. Он попытался встать, но не смог. Сначала решил, что привязан, но на самом деле просто не было сил, всё тело казалось свинцовым. Тогда стал медленно поворачивать голову, в попытках понять, где находится. Это был чей-то дом. Здесь было очень тихо и чисто. По отсутствию звуков Краузе подумал, что находится не в госпитале. Тогда где? Если ещё жив и даже не связан, значит среди своих? Или нет? Кое-как подняв голову он с удивлением обнаружил, что одет в чистую одежду и почти весь замотан бинтами, кое где уже пропитавшимися кровью. Почувствовал облегчение — всё-таки его нашли свои. Повернул голову в бок, увидел молоденькую девушку, сидящую за письменным столом. В глаза бросились длинные рыжие волосы и отсутствие медицинской формы. — Wo bin ich? — Краузе закашлялся и зашипел от боли. В голове не укладывалось. Если он среди своих, то где они? Почему эта девушка не в форме, если она медсестра? Почему здесь больше нет раненых? Варвара оборачивается на скрип старой кровати, с испугом глядя на проснувшегося мужчину. До этого момента ей было не так страшно. А когда он ещё заговорил на чужом, её так вообще словно током ударило. Девица медленно, отрицательно мотает головой. -Я вас не понимаю. Тихо, на русском отвечает, медленно вставая со стола и приближаясь к мужчине, прихватив с собой и поднос с едой. -Вам нужно поесть. А понимая что солдат её не поймёт, девушка умолкает, садясь на стул, что стоял рядом с кроватью. Она через чур худа. Здоровые люди не имеют такую худобу. Обстановка в доме хоть и была чужой, но было тепло и уютно. Слышен был треск огня в печи и завыванье ветра за окном. Пошел первый снег, а немцу повезло не замёрзнуть с русскими то морозами. Рыжая оставляет поднос на стуле, и пытается помочь немцу принять сидячее положение в кровати, дабы покормить его а позже напоить лекарством. Когда он услышал эту речь.... Грубую и какую-то одновременно шипящую (которая даже по сравнению с немецкой, казалась ему слишком неблагоприятной для уха), то все его надежды развеялись, как дым. Нет, его нашли не свои. Он в абсолютно неизвестном месте, в чьём-то доме, среди представителей вражеской нации. И он не может встать и уйти или постоять за себя, потому, что он даже сесть не может. Хотя его немного успокаивал тот факт, что спасла его (непонятно зачем) девушка — эти существа, даже вооружённые, не особо пугали Пауля, так как он стереотипно считал, что от девушки ожидать зверств, подобно тем, которые творили его солдаты, не приходится. К тому же она была болезненно худой и мелкой и вряд ли смогла бы хотя бы даже придушить его, даже с учётом его нынешнего состояния. Но всё же. Всё же, она ведь наверняка жила не одна. Где-то поблизости могли находиться другие русские. Где-то недалеко бродили русские солдаты, отбившиеся от своих групп. В общем, Пауль с отчаянием понял, что находится в крайне безвыходной ситуации. — "Почему я здесь? Что вам нужно от меня? Я в плену? Кто вы? Как я сюда попал?" Вопросы сыпались, как из рога изобилия. Краузе не сразу понял, что девушка его не понимает. А когда понял, то замолчал и снова попытался встать и снова взвыл, боль усилилась. Он тяжело опустился обратно на подушку. Голубые глаза, мутные от слабости, изучающе уставились на девушку. От запаха еды его замутило и он замотал головой, отвернулся и закашлялся. Всё плыло и казалось размытым. Только необычно яркие волосы незнакомки выделялись в этой мутной каше и Пауль смотрел на эти волосы из под опущенных ресниц, чтобы окончательно не терять связь с реальностью. Ужасно хотело спать, но он боялся, потому, что спящим он стал бы ещё беспомощней. — Кто быть твой имя? — он напряг свою память и выудил оттуда несколько слов, которые запомнил, за месяцы, проведённые в этой холодной стране. Он не был уверен, что вопрос: «как тебя зовут» звучал по-русски именно так, однако он остро нуждался в том, чтобы установить с незнакомкой хоть какой-то контакт. Его судьба была полностью в её руках и Краузе, даже сквозь замутнённое сознание, это понимал. Но и сковородой огреть, в случае опасности, Варвара будет в силах. Да и просто закричать, а после все деревенские сбегутся на крик, как никак а Варвару тут ценили из-за её познаний в медицине. А врачей в деревне очень мало, большинство медиков ушли на фронт. Так что, калечить или оскорблять эту девицу, немцу во вред. А вот насчёт придушить не делал бы он поспешных выводов, подушки тут хоть и мягкие, но тяжелые, ослабевшему офицеру будет трудно её скинуть вместе с Варварой. Но зачем ей убивать того, кого она только спасла? Жила Варвара одна. Как проводила отца и брата на войну, а потом и мать в лучший из миров, так и стала жить одна, взвалив на хрупкие плечи большинство работы. Рыжая не понимала его вопросов, для неё его острая и грубая речь была понятна лишь отрывками слов, и то лишь потому что когда-то в детстве, отец учил девочку и её брата другим языкам. Вновь отрицательно мотает головой, сидя на стуле около кровати. На попытку встать, Варвара нахмурилась, легко надавив на плечи мужчины, дабы он не поднялся. -вы не должны вставать! Видя, что он отказывается от еды, она забеспокоилась. Не съест он хоть немного, то не выпьет лекарства. И тоесть его будет мучать боль и выздоровит он позже нужного. Слыша свою речь от мужчины, она растянула губы в улыбке, убирая волосы с лица. -Варвара. Как ваше? Вам нужно поесть, пожалуйста. Помогает ему немного подняться, а после садится на край кровати, беря в руки тарелку с рисом. Набирает риса в ложку а после подносит её к губам офицера. -"Пожалуйста. Есть. Вы." Речь её немецкая звучала забавно, и даже смешно. Но что она может поделать? Её цель выходить этого человека, а после помочь ему уйти без проблем, она уже думала над этим. — Пауль, — он не совсем понял её слова, но догадался, что вслед за названным ей именем должен был последовать аналогичный вопрос. Краузе всё-таки не удержался и закрыл глаза. Разговаривать было тяжело. Но ещё тяжелее было принять полу-сидячее положение, хотя дышать стало легче. Желудок скручивало, к горлу подступил комок. Несколько дней назад, пожалуй, он бы стал есть с удовольствием, так как голод на войне был постоянным спутником. Но сейчас это казалось ему пыткой. Хотя родная речь немного его успокоила. Он всё ещё понимал, что перед ним представительница вражеской нации, но мозг всё равно обманывался. Краузе смел предположить, что русские слова из его уст действовали на девушку с чудным именем так же успокаивающе, как и на него. — Спасьибо, Варвара, — ломаный акцент. Он всё-таки смог пересилить себя и проглотить пару ложек, но на большее его не хватило и он снова отвернулся. Лекарство немного сняло боль и раненый уснул. Однако, через пару дней все его раны сильно воспалились и Пауля начала мучить лихорадка и сильный раздирающий кашель, так, что лежать на спине было невозможно. Сон как рукой сняло. Немец всё время ворочался и пытался встать, с трудом понимая, что происходит. Рыжие волосы Варвары остались единственным источником реальности. Может быть потому, что они были единственным ярким пятном в этой обстановке. А может от того, что выпавший за окном снег и белое мрачное небо добавляли в атмосферу уныния, а рыжее пятно на фоне всего это казалось чем-то весенним и тёплым. Или же от того, что в его воспалённом сознании чётко выстроилась цепочка: рыжие волосы — Варвара — спасение — безопасность. В общем, стоило девушке куда-то отойти, выйти из поля его зрения или выйти из комнаты, Краузе сразу же начинал нервничать и бредить ещё сильнее, теряя связь с реальностью. И зря, наверное, она назвала своё имя, так как в бреду Пауль всё время звал её по имени, не отпуская от себя свою спасительницу ни на шаг. И вот он в очередной раз попытался встать и попытка эта не увенчалась успехом. Тогда он перевернулся на бок, задевая наложенные швы, и всё-таки поднялся, опираясь руками о кровать. Мутный взгляд бредово блуждал по комнате. На улице была ночь. Трясясь от лихорадки, немец сел на кровати и тупо уставился в пустоту. — Варвара? — позвал он и хрипло закашлялся. Ему, внезапно, захотелось спросить, почему её звали таким странным именем. Поскольку он всё время бредил, то ему казалось сейчас это очень важным. — Варвара? Ты быть здесь? Девушка кивнула, запоминая столь странное для неё имя. Рыжая понимала всю тяжесть его ранений, и обращалась аккуратно, почти не касаясь чтобы не причинить боль. Еда. Вслед за ним лекарства. Вечером она сменила ему бинты и вновь покормив да напоив лекарствами, сидела в комнате до того момента, пока он не уснул. Воспаление ран Варвару не радовала, хоть она знала что это скорее всего наступит. Вновь она стащила с медбазы лекарства и бинты. Вновь подставила свою шкуру под опасность, ради незнакомого человека. Девица почти всё время проводила рядом с больным, дабы он мог спокойно отдохнуть, а в случае чего сразу приносила то, что он просил. Заметив, что взгляд немца часто задерживался на её волосах, она их расплетала, отчего превращалась в маленький и хрупкий факел. Конечно, со стороны было мило наблюдать, как он нуждался в ней. Но только со стороны. Варвара разрывалась между ним и работой. Дежурства нельзя пропускать ибо наведаются к ней домой, и тогда конец. Но и оставлять мужчину, что бредил, тоже нельзя! И в итоге она берёт больничный, всё спихивая на то, что заболела. И наступила долгожданная тишина. Ну почти. Теперь всё своё время рыжая проводила с Паулем, не позволяя ему вставать. Жизнь превратилась в мучение: готовка-перевязка ран, кормёжка мужчины-вновь готовка- вновь перевязка ран. И так по кругу. Но она не жалела, что спасла мужчину. Быть хоть кому-то нужной, хоть некоторое время, было приятно. Варвара за это короткое время стала худее. Всю еду она отдавала немцу, дабы тот набирался сил. А себе оставляла совсем чуть-чуть, чтоб не рухнуть с голодухи. Варвара только уснула, как сквозь сон услышала голос немца и тут же вскочила, уходя в комнату к солдату. Была она мятой ото сна, лохматой и в белой, длинной сорочке. -Я здесь. С заженной свечой в руках, проходит к столу, где оставляет свечу а после подходит к немцу, стараясь его уложить обратно. -"Вам надо лежать!". Голос хриплый, только ведь ото сна. -"Что произойти? Что-то вы хотеть?" Он тупо уставился на неё, не сразу поняв, что именно она сказала. Послушно лёг обратно в кровать. Мысль отчаянно ускользала. Вопросов было так много, а ответы получить он не мог, в силу языкового барьера, стоявшего между ними. Впервые он сильно пожалел о том, что перед тем, как отправиться сюда воевать, не догадался хоть немного выучить язык. Что он хотел спросить? Кажется про имя. Зачем? Это ведь бред настоящий. Да и не хватит ни ему ни ей словарного запаса немецкого и русского, чтобы разговаривать об этом. Да вообще о чём бы то ни было. Максимум, на что их бы хватило — пара разговорных фраз. — "Поцелованная огнём", — она бы точно не поняла смысла этого выражения, так как это был уже более литературный немецкий. Но Краузе об этом не думал, его сознание всё ещё было слишком спутанным. Ему было важно лишь то, что человек, который заботился о нём и спасал его, был рядом. Он протянул здоровую руку и дотронулся до растрёпанных прядей. Ему даже на минуту показалось, что её волосы жгутся, но это была лихорадка. — "Так много золота на голове, поразительно" Он закрыл глаза и уснул, впервые за эту неделю. На следующее утро температура наконец-то начала спадать. Краузе оказался достаточно крепким, чтобы его организм справился с потрясением, разумеется, с помощью Варвары. Поэтому, ещё через пару дней он окончательно пришёл в ясное сознание. Проснулся посредине дня, осторожно, чтобы не открылись швы, сел, оглянулся. В комнате было пусто. Краузе долго сидел и пытался понять, что произошло. Память заработала только тогда. когда он обнаружил на покрывале, которым был укрыт, длинный волос. Немец осторожно подцепил его двумя пальцами и поднёс к зашторенному окну, просветив через слабое пятно света. Волос был рыжим. Пауль сразу вспомнил про Варвару и про то, что пёс знает сколько времени находится в её доме. Нужно было срочно линять отсюда. Пауль не совсем представлял, на какое расстояние его войска могли отойти от изначального места дислокации, но он надеялся, что не слишком далеко. Ведь это немцы пока что теснили русских вглубь страны. А значит у него ещё был шанс добраться до своих частей. Ему понадобилось время и несколько попыток, чтобы встать на ноги, однако он всё-таки смог и теперь, держась за стену, медленно направился к выходу из комнаты. Надо было осмотреться. Может ему стоило быть осторожнее и не высовываться, но раз уж Варвара не сдала его сразу, а, вопреки здравому смыслу, всё это время терпеливо выхаживала, значит опасаться в этом доме ему нечего. В углу комнаты он с удивлением обнаружил свой вещмешок, не тронутый и не вскрытый. Однако, эта странная рыжая девушка оказалась ещё более странной, чем Пауль предполагал. Он чуть поморщился от боли, но продолжил медленно идти вдоль стены, в сторону выхода в другую часть дома. Варвара нахмурила брови, мягко качая головой, мол не понимаю. Варвара в ту ночь просидела рядом с ним, переодически будя мужчину и заставляя пить. Сама она тогда уснула за письменным столом. Через пару дней Варвара вернулась на работу, с облегчением вздыхая по поводу того, что немцу лучше. Но странная тоска поедала её, когда она думала о том, что скоро офицеру придётся покинуть её дом. В тот день она вернулась раньше обычного, довольная тем, что смогла отстаять очередь на раздачу продуктов и даже алкоголь отхватила для Пауля. Но не смотря на эту маленькую радость, отвращение и боль захлестывало девушку. Глаза вновь красные от тихих рыданий. Она работает там, где много солдат. Она работает в госпитале, где каждый второй хочет женской ласки, а получая отказ, берёт грубой силой, бьёт или оскорбляет. Варваре, к счастью, встречались только те, кто бьют и оскорбляют. Но и тот момент, когда тебя оплапывают, сжимая тебе рот потной рукой и дыша в шею перегаром не самый приятный. Враг её Родины, фашист, не домогается до девушки, а её соотечественники пытаются из раза в раз её изнасиловать! Этот мир сошел с ума, ломая добрых людей. Будучи уже дома, и снимая обувь, девушка услышала скрип половиц. Пауль должен был лежать в постели, и не вставать. Девица покрылась холодным потом. Оставив еду на кухне, тихо сняв полушубок и достав с погреба отцовское ружье, она направилась в сторону шороха. Стрелять Варя умела. Да и ударить ружьём тоже можно больно. -Стоять! Рявкнув и отворив двери, она нацелила дуло ружья немцу в спину, а после выдохнула, с облегчением опуская оружие. И на этот самый миг, пока она держала на готове ружье, в ней исчезла та слабая девица. -"что вы тут делать?! Я вас чуть не убить! Вы идти в кровать!" Да, говорить больно после облепухи, что досталась ей на работе. Да и сторона лица медленно наливалась синим. Рыжая вышла обратно на кухню, вновь пряча оружие и раскладывая продукты. А после отправилась к немцу, дабы проверить больного и отругать его за самостоятельность. Кажется, с «ничего не угрожает», он немного погорячился. Услышав звук взведённого ружья, Пауль напрягся и замер, всё ещё держась за стену. Медленно, чтобы не спровоцировать девушку на выстрел, он обернулся, держа раненую руку прямо перед собой, чтобы показать ей, что никакого оружия у него нет. Про ружьё он как-то не подумал. Насколько бы слабее физически она не была, чем он — у неё было ружье и это решало исход возможной стычки в её сторону всецело. Пауль не понаслышке знал, насколько сумасшедшими были русские, напуганные или загнанные в угол — ему доводилось наблюдать за тем как русские танкисты, горящие заживо, вылазили из разбитых танков и продолжали стрелять во врагов, издавая ужасающие вопли ярости. Это зрелище было настолько жутким, что Краузе потом ещё долго не мог уснуть. Так что яростное «Стоять!» из уст Варвары ясно дало понять Паулю, что просто так уйти из этого дома он не сможет. Конечно, она не сдала его своим соотечественникам. Но и отпускать не собиралась, очевидно, имея какие-то свои планы или причины, чтобы держать врага рядом и делить с ним кров. Хотя было бы логичнее от него избавиться, так как Варваре нужно было заботиться о себе и кормить себя в первую очередь, а не его. — "Не стреляйте, пожалуйста, я просто хотел осмотреться", — он замолчал с интересом глядя на её лицо. Оно посинело с одной стороны, на нежной девичьей щеке зрел большой ушиб. Краузе оставалось только гадать, где она могла получить синяк. Ведь в этой деревне пока что заправляли русские войска, а девушка явно была причастна к медицинской братии. Неужели кто-то мог позволить себе и так просто ударить медика? Впрочем, зная животные нравы своих солдат, Краузе сомневался, что русские солдаты чем-то сильно от них отличались. Варваре просто повезло, что она подобрала раненого офицера, а не простого рядового, поскольку у офицеров воспитание было лучше, они были более образованными и более интеллигентными, соответственно. Хотя и не все. Во всяком случае, мыслей о том, чтобы начать приставать к этому тощему существу, выглядевшему совсем юным, у Краузе, привыкшему к плотным и округлым телам немецких светловолосых фрау, не возникало. Пауль чуть прихрамывая, отправился обратно к ненавистной кровати. Хотя он успел сильно устать за эти пару десятков шагов, что успел сделать, так как всё ещё был очень слабым. Пожалуй, идея сбежать отсюда прямо сейчас была не слишком здравой. Вряд ли он хотя бы смог бы просто покинуть пределы деревни, что уж говорить про возможность дойти до своих частей. Немец опустился на подушку и повернулся на бок. Он всё равно уйдёт. Просто чуть позже. Теперь, когда, благодаря заботливым рукам его рыжего ангела-хранителя, он ушёл от лап смерти, Краузе был уверен, что силы быстро вернутся к нему. И уже через пару дней он будет в состоянии сбежать отсюда. К тому же, теперь, когда он ясно мыслил, ему было неловко от того, что он пользовался гостеприимством девушки. Она ведь была русской. А значит они были по разную сторону баррикад. И Паулю это казалось слишком низким — принимать её помощь, будучи узурпатором и убийцей на её земле. Даже у него, не смотря на его скотство, были некоторые понятия о чести. Сейчас он лежал на кровати и перебирал в голове все известные ему русские слова, чтобы слепить из них что-нибудь более-менее вменяемое. Ему ведь всё равно нужно было как-то общаться с Варварой. Она не собиралась его отпускать, пока он всецело не вычухается от ран. Хоть ей и будет тоскливо без того, кто хоть немного её ждёт дома, но она не властна над его судьбой. Отпустит. Но позже. Да. Варвара тощей казалась не такой красивой и привлекательной, как была до начала войны. А сейчас, кожа да кости. Стоя перед дверью, в комнату немецкого офицера, рыжеволосая обхватила саму себя за плечи, облакачиваясь горячим лбом на холодный косяк двери. -почему так тяжело? Шёпотом спрашивая у тишины, она собирается с последними кусками своих сил, и отворяет двери, заходя к немцу. Беря со шкафа нужные лекарства и бинты, она проходит к мужчине, пока только берясь за перевязку его ран, сидя на краю кровати. Руки у девушки холодные, хоть раньше, даже после лютого мороза они были приятно теплыми. В глаза мужчины она не смотрела, разматывая старые бинты. -"Простить меня. Я думать прийти в мой дом чужой. Я не хотеть, чтобы они вас видеть." Выглядит она сейчас жалко. Через чур жалко рядом с немецким офицером. Пусть он и был ранен, но был куда сильнее и хитрее, чем наивная простушка. Руки рыжей впервые за долгое время дрогнули, когда она, обработав раны, начала накладывать свежие бинты. Эту парочку разделяет многое. Язык, мировоззрение и мышление. Но это не помешало ей помочь офицеру. И грустно становится от понимания того, что он в любой момент мог её убить. С её хрупкостью и немощностью хватит и одного сильного удара. И как такая крошка смогла дотащить мужчину через такое расстояние?! Это остаётся загадкой. Ему стало неловко, когда он услышал слова извинения на корявом немецком языке. Краузе никогда особо не считался с врагами. Он был захватчиком и его волновали только территории. Но воспринимать этих людей как унтерменшей было трудно. Потому, что ему всё равно приходилось контактировать с ними, когда их часть останавливалась в какой-нибудь деревне. И вот тогда все эти слова пропаганды о том, что славяне не лучше свиней и не умней обезьян, не казались убедительными даже для Пауля, который, как офицер, был не только расово чист но ещё и всецело предан идеям Рейха. Так вот, эти люди были такими же, как и люди, населяющие Германию. Ну, может только жили гораздо беднее. Но в остальном они были такими же. Строили храмы, учились в школах, женились и работали. Вот эта девушка к примеру. Или девочка? Из-за сильной болезненной худобы понять её возраст было трудно. Она его спасла. Хотя он враг. Логики в этом поступке не было — в нём была по истине христианская доброта и любовь к ближнему своему, даже если этот ближний враг номер один. Можно ли было воспринимать её как недочеловека? И чем Краузе, со своим идеальным черепом и правильным носом, был лучше её? Если он убил много людей и принёс в этот мир лишь смерть? Абсолютно ничем, выходит. Поэтому ему и стало неловко. За что ей то было извиняться? За то, что спасла? За то, что не попыталась хоть немного отомстить за убитых соотечественников? — Нет извинение, — он покачал головой, поморщился от боли, когда она стала снимать бинты. — Только я вас спасибо. Ведь вы не убивать менья. Хотя вы мочь убивать. Но вы не убивать. Он чувствовал, что она боится его и поэтому старался сидеть неподвижно, чтобы не напрягать Варвару. Время от времени он бросал любопытный взгляд на её щеку, а точнее на синяк. Краузе догадывался о причине его возникновения, но тактично молчал и не пытался спрашивать, понимая, что ей наверняка не захочется об этом говорить. Он ведь был ей по сути никем. Однако на один вопрос он всё же решился, не совсем, правда представляя, где Варвара найдёт столько слов, чтобы Пауль понял её ответ: — Почему вы не убивать меня? В этом мире крайне важно понять, что человек остаётся человеком, не смотря на оттенок его кожи и форму черепа. Не было бы большинства войн, многие бы юноши и девушки не погибли бы в сражениях, проживая свою жизнь полноценно и счастливо. Но увы, не все это понимают. И не хотят понимать. Варвара, за год войны, только спасала. Сколько немецких солдат она дотаскивала до их базы, дабы их нашли, а после тихо уходила? А ведь могли убить и не глянуть на то что она помогает. А сколько она своих спасла, работаючи в госпитале? Многих. Многим подарила второй шанс. Но жизнь не смотрит на добрые поступки, подкидывает всё больше тяжести и проблем. И рыжая пигалица не исключение. Варвара слушала офицера внимательно, так же с осторожностью и аккуратностью завязывая маленький, но прочный, узел на повязке. А после так же осторожно укладывает немца в кровать, укрывая его теплым одеялом. Она уже хотела уйти, для того чтобы начать готовить, как ей задают вопрос. Варвара вновь садится на край кровати, держа в руках грязные бинты, что нужно стирать. -"Потому что вы есть человек. Как и я. Человек. " Надеется, что речь её хотя бы немного понятна для офицера. -"Я помочь вам уйти, как вы выздоровить. Раньше я вас не отпустить." А сколько волнения поднялось в груди молодой девушки, когда она подбирала слова для Пауля. Её бы он не спас, будучи она в таком состоянии в лесу. Закончил бы её мучения выстрелом в голову или просто бы перешагнул тело и пошел по своим делам. — Спасибо, — уже в который раз сказал Краузе. Он задумчиво проводил Варвару взглядом и снова повернулся на бок. Всё тело болело и хотелось спать. Но в голове, словно на заевшей пластинке, продолжали проигрываться последние слова девушки. «Человек» Было странно это слышать. Глядя на свой идеальный профиль в зеркало, Краузе, ещё у себя в стране, часто самодовольно думал о том, что не все люди одинаковые. Есть люди похуже, евреи например, а есть люди получше — например немцы. Он никогда не думал о последствиях этой мысли, не видел концлагерей и гор сожжённых тел, ему просто было приятно причислять себя к расе избранных. Потом уже, вступив на эту промёрзшую землю, столкнувшись лицом к лицу с нечеловеческой жестокостью, он начинал понимать, что где-то просчитался. То, что одни люди похуже, ведь не значит, что их надо убивать? И так ли они хуже? И почему они хуже, где доказательства? Он часто видел эту мысль на лицах своих сослуживцев, когда они сидели где-нибудь в окопе, под обстрелом русских и молились, чтобы дожить до завтра. Они все думали об одном: «Зачем мы сюда припёрлись? Можно же было тихо мирно дома сидеть и не умирать так бездарно и глупо из-за того, что у кого-то там где-то уши не той формы.» Было легко рассуждать о том, что твой череп правильней и лучше, чем у какого-нибудь Адама или Ивана. Но только рассуждать. А вот хладнокровно убивать сотни тысяч людей просто из-за их расы оказалось тяжело. Выдерживали не многие. Его поэтому и отправили на восточный фронт, потому, что усомнились в его идейной преданности, когда он имел неосторожность пару раз высказать свои мысли вслух и отказаться работать управляющим концлагеря. И теперь Варвара всего лишь одним словом «Человек» снова пробудила бурю сомнений и мыслей в его сердце. С этими мыслями Краузе уснул, свернувшись клубком на кровати под толстым одеялом и осторожно прижав покалеченную руку к груди. Ему снились рыжие волосы, переливающиеся пожаром под бледными лучами зимнего солнца. Он тянул к ним ладони во сне и они, словно пламя, согревали замёрзшие руки. Варвара хотела порадовать немца хорошей едой, зная что для его скорейшего выздоровления нужно хорошо есть. На раздаче провизии она отхватила хороший кусок мяса, вроде была телятина. Немного яиц, овощей и молока. Да ещё с прошлой раздачи у неё осталось. Ну и алкоголь она взяла. Правда не коньяк а простая водка, но всё же. Девушка только начала готовку, как во входную дверь забарабанили. Первым делом Варвара бросилась в комнату немца, закрывая её и занавешивая, а уже после открыла двери. Перед ней стояла её знакомая , с которой она не раз была на дежурстве. Девушка была еврейских кровей, испуганная и бледная. Варя с непониманием и напряжением пропустила девушку в дом, но она не пошла. -Ты бежать должна! Со мной! С нами! Варя не понимала к чему это, но догадывалась и продолжала слушать. -фашисты. Эти свиньи уже скоро будут тут. Уходи с нами в леса, к партизанам! Верным было бы уйти с ними, но Варвара отрицательно мотает головой, сжимая ручку двери до белых костяшек. -Нет. Не могу я дом оставить. Не могу стариков оставить. Еврейка покрутила у виска, и скрылась из виду. Завтра селение опустеет, останутся только старики да совсем крохи, ну и те кто сам отказался. Варвара закрывает входные двери, и в прострации уходит на кухню, продолжая готовить. И уже, когда горячее мясо с овощами стыло на кухонном столе, Варвара согнулась, хватаясь за стены. Беззвучный крик сорвался с её уст. Мирное небо скоро рухнет на головы людей. Варя около трёх минут сидела на холодном полу, втыкая в одну точку. Она не могла оставить слабого Пауля и уйти, оставив дом. Просто не могла. Слабость духа она подавила быстро. Поднявшись, и отряхнув подол юбки, она берет поднос с едой и уходит к немцу в комнату, улыбаясь. Запах запечённого мяса и овощей хорошо пробуждал аппетит. А ещё и свежий хлеб дразнил своим запахом... Варя оставила это всё на столе, подходя к солдату, дабы его разбудить. И она свято надеялась, что он если и слышал разговор, то не понял его. -Пауль. "пора вам есть". Он слышал стук в дверь, чужой голос и то, что Варвара о чём-то говорила, сквозь сон, но двигаться ему не хотелось и поэтому голос Варвары так и остался где-то на задворках сознания, пока Краузе грел лицо о подушку, уткнувшись в неё головой. Ему почти всё время хотелось спать. Когда девушка вошла в комнату, Краузе даже не двинулся. Аппетит у него все ещё был не слишком хороший и он проснулся только тогда, когда услышал своё имя. Он разлепил глаза, увидел привычные растрёпанные рыжие волосы, приподнялся, облокотившись спиной о стену. Что-то было не так. Великой актрисой его спасительница не была и по её лицу Пауль понял, что что-то не так. Оно было напуганным и растерянным, взгляд блуждал и, не смотря на то, что она с улыбкой предлагала ему поесть, он прекрасно слышал дрожь в голосе. Может это как-то было связано с синяком на её лице? Ведь она с кем-то разговаривала, Пауль слышал это сквозь сон. Но с кем? И о чём? Плохие новости? У неё кто-то умер? Краузе мучили догадки, пока он задумчиво ел предложенную ему пищу. Тёплую и вкусную. Домашнюю. Он и предположить не мог, что плохие новости для Вари для него были просто чудесными. Ведь в эту деревню шли его люди! Буквально уже завтра он будет в полной безопасности. Так как в плену он не был, звание имел офицерское, то никаких проблем возникнуть не должно было. К тому же он скоро встанет на ноги окончательно и сможет уйти вместе со своей армией. Сейчас, полулёжа в кровати, Краузе этого не знал и гадал, что же произошло. Видя, что за улыбкой девушка старается скрыть своё настроение он снова не решился спросить у неё о причинах, поняв, что раз она скрывает, значит говорить об этом не хочет. Поев, он поблагодарил Варвару и снова свернулся клубком на кровати, забывшись сном. Ночь прошла относительно спокойно, разве что кашель всё ещё мешал раненому спать. Но это было ерундой по сравнению с тем, что на утро Краузе разбудил грохот и страшные крики, последовавшие за ним. Раздались звуки стрельбы. Немец испуганно вскочил с кровати, зашипел от боли и стал сонно озираться по сторонам, пытаясь понять, что происходит. Его нашли русские? На них напали? Где Варвара? Пауль метнулся к своему вещмешку и извлёк оттуда маленький заряженный пистолет, радуясь тому, что девушка не стала трогать его вещи и теперь у него было оружие. Ещё покачиваясь от слабости, он осторожно прокрался к двери, готовясь защищаться до последней капли крови. Варвара сидела всё это время у него в комнате, наблюдала за мужчиной, в случае чего помогая ему. Позже напоила его лекарствами и перебинтовала ему раны, так же заняв место за письменным столом. Варя в ту ночь не уснула, приготовила офицеру его форму, осторожно и аккуратно её разложив на столе. Даже сапоги начистила! А утром...утром ждал её ад. Она только вышла на улицу, дабы повешать мокрое бельё, как её толкают на землю, отчего железный таз падает в грязь с глухим ударом, а чистая одежда становится грязной, синее платье чернеет от влаги, волосы рыжей же тухнут под грязью. Так же как и Варвара, будучи чистой, она теперь стала грязной. Вжимаясь в землю, девица глотала слёзы боли и страха, глядя на солдат что переворачивали всё что можно и нельзя. И один ворвался в дом, почти сразу натыкаясь на Пауля. В остальных домах происходит то же самое. Селян вытаскивают на улицу, ломая всё что можно. Она молилась своему богу, чтобы Пауля не убили, приняв за врага. На себя то ей было плевать, участь быть побитой или расстрелянной её всё равно ждёт. — "Отставить! Сложить оружие!" Уже подкравшись совсем близко к выходу, Краузе услышал родную речь и понял, в чём дело. Солдат, ворвавшийся в дом опешил. Сначала он хотел расстрелять Пауля на месте, приняв его за партизана, однако услышав чистейший немецкий язык опешил и стрелять не стал. Пауль отпихнул его в сторону и пошатываясь вышел на улицу. Из одежды на нём были только штаны. Торс был весь обмотан бинтами, аккуратная стрижка растрепалась. Выглядел Краузе странно. Солдаты не поняли кто он и почему он здесь находится. Ситуация начала проясняться, когда Пауль заговорил: — "Я офицер! Эта фрау мне помогает, я приказываю вам её отпустить немедленно!" — "На вас нет погон! — солдат, придавивший несчастную Варвару ногой к земле, недоверчиво прищурился, — откуда нам знать, что вы не предатель?!" — "Ты видел здесь русских солдат, чтобы я мог быть заодно с ними, идиот?!" — Краузе, ёжась от холода, всё-таки оттолкнул солдата от девушки и протянул ему что-то серебристое и маленькое. — "У тебя будут большие проблемы, если ты ослушаешься моего приказа! Меня ранили во время боя, эта девушка нашла меня и спасла, не смейте её трогать!" Странный серебристый предмет оказался кольцом. И при виде этого кольца солдаты притихли, а затем сразу же выстроились в шеренгу и дружно отдали Краузе честь. Кольцо. Серебряное, именное. Череп посредине. Руны зиг сбоку. И выгравированная изнутри надпись: «Seinem Lieben, P. Krause, 37.11.02». Его маленькая тайна, всё это время бережно охраняемая, оказалась раскрыта. Кольцо «Мёртвая голова» выдавалось только офицерам СС и только за особые заслуги. Разумеется, солдаты, увидев этот наградной знак, сразу смекнули, кто перед ними и идти против приказа не решились. — "Отведите её в дом и не смейте там ничего трогать. Где ваш командир? Пускай он зайдёт ко мне." — "Так точно, герр Краузе!" — солдат отдал честь и пошёл искать командира. Пауль проследил за тем, как Варвару осторожно подняли на ноги и отвели в дом. Он бы и сам это сделал, но нагибаться пока что не мог, к тому же резкие движения и достаточно эмоциональный разговор со своим сослуживцем, отняли у него все силы, так что он сам едва добрался до стула, на который тяжело опустился на минуту прикрыв глаза. Когда их оставили одних, Краузе, теперь ожидающий, когда к нему зайдёт командир этого взвода, с беспокойством спросил у Варвары: — Ви нуждаться в медицина? Они повредить вам? Поднимаясь с чавкающей земли, Варвара, при первой возможности, вырвалась с рук солдат, опасаясь каждого из них. Почему сейчас, когда нужно беспокоиться о своей безопасности, она волнуется за немецкого офицера. И пусть она была в уличной грязи, ей это не мешало достать с закоулков шкафа лекарства для Пауля и напоить его обезболивающим. Да, ему нужно перевязать раны, ибо бинты пропитались кровью, но чуть позже, ибо сейчас его ждёт разговор с командиром, а Варваре предстоит баня и разбор полетов. Конечно, ей жаль других жителей, но ничего поделать не сможет. Её жизнь теперь зависит от немца, как раньше он зависел от неё. Варвара отрицательно мотает головой на вопросы Пауля, тихо отвечая на немецком. -"Вам надо перевязать рана." Она наклоняется над ним, поправляя повязку. От девушки пахнет молоком и домом, не беря в учёт запах грязи. Так и хочется спрятать эту хрупкую фигурку. Спрятать этот рыжий огонёк, дабы никто не имел права даже взглянуть на неё. Он вяло отмахнулся. Сейчас ему было не до собственного состояния, которое, впрочем оставляло желать лучшего. Он должен был радоваться тому, что его нашли «свои» и тому, что его не расстреляли. Но что-то тревожило его, заставляя хмурить брови и сосредоточенно смотреть на входную дверь. Наконец вошёл командир, Пауль встал и они отдали друг-другу честь. — "От сердца к солнцу!" — командир вскинул руку в приветствии. — "От сердца к солнцу." — Пауль руку вскидывать не стал, так как она всё ещё болела и двигать ей было затруднительно. — "Рад, что видеть вас живым, герр Краузе. Мы слышали о том, что ваш отряд попал в засаду. Хорошо, что вы смогли уйти." — "Мне повезло, герр...?" — "Штраус. Вы хотели видеть меня, не так ли?" — "Да. Я попал в затруднительную ситуацию. К счастью все данные сохранились и они при мне. Мне нужен будет ваш связист, чтобы передать сообщение." — "Разумеется, герр Краузе. Я заметил ваше состояние, — командир кивнул головой на пропитавшиеся кровью повязки, — у нас есть медик. Наша часть останется в этой деревне на некоторое время, потом мы двинемся дальше. Если ваше состояние ухудшится, мы можем переправить вас в госпиталь." — "Думаю, я буду в состоянии ехать с вами, — Пауль поморщился. Он чувствовал, как у него снова начинается лихорадка. Возможно логичнее было бы ему действительно уехать в госпиталь, но он не мог забыть про Варвару. Она была под защитой ровно до той поры, пока здесь был он — никто не посмеет ослушаться офицера СС. — Как я уже сказал, мне оказали помощь. И, разумеется, эта девушка, — он кинул головой в сторону напуганной Варвары, — не может быть подвергнута агрессии." — "Так точно, герр Краузе! Что делать с остальными?" — "Вам был дан какой-то приказ относительно гражданских?" — "Нет, мы делаем незапланированную остановку" — "В таком случае постарайтесь обойтись без лишних смертей. Многие из здешних жителей знали обо мне и ничего мне не сделали. Это говорит об их лояльности к нам." — "Так точно, герр Краузе. Связист зайдёт к вам завтра днём." Командир удалился. Пауль, уставший так долго стоять, наконец-то принял сидячее положение и закрыл глаза. Он, конечно, соврал про лояльность этих людей. И теперь он надеялся на то, что ложь эта спасёт хоть кого-то. Было ли это попыткой исправить уже содеянное, или же актом так называемой благодарности по отношению к одной из жительниц этой деревни, Пауль не знал. Он некоторое время сидел на стуле с закрытыми глазами, а потом посмотрел на Варвару и сказал: — "Вас никто не тронет, можете не бояться. Они знают, что вы под моей защитой, фрау Варвара." Он уснул сразу же, как только его голова коснулась подушки — слишком вымотался за такой короткий промежуток. Снилось ему что-то нехорошее, что-то, от чего у него даже тахикардия началась. И сон этот был коротким и хлёстким, потому, что буквально через час Краузе проснулся, ощутив на себе пристальный изучающий взгляд Варвары. Обострившаяся чувствительность, наверное, свидетельствовала о том, что он всё же медленно но верно шёл на поправку. Потому, что раньше он спал, как убитый — беспробудно и долго. Теперь он начал слышать во сне шорохи и смог ощутить, как девушка села на край кровати. Он долго не открывал глаза, позволяя себя рассмотреть. Ему почему-то казалось, что если он сейчас проснётся, то непременно её спугнёт. Поэтому, некоторое время он лежал неподвижно, перестав претворяться лишь тогда, когда ему совсем уж надоело. Глаза у него пронзительные, невозможно яркие, словно подсвеченные изнутри люминисцентной лампочкой. С чётким контуром радужки и маленьким круглым зрачком. Хищный взгляд. Пугающий. — "Я вас... не обижу?" — он дёргает краем рта, изображая подобие улыбки. Трактует её, застывший, невысказанный вопрос по своему. Всё ещё думает, что, наверное, пугает её до чёртиков. Неожиданно понимает, что не хочет, чтобы она видела его в офицерской форме, максимально милитаристской, увешанной железными крестами и орлами. — "Не бойтесь, я вас не обижу. Я ваш должник." Протягивает руку и снова дотрагивается до манящих рыжих прядей, ещё влажных после мытья. — "Ложитесь спать, вы, наверное, устали." Варвара не мешала отдыхать солдату, просто сидела рядом, охраняя его покой и понимая что теперь частично с ним связана. Или не всё так просто, как может показаться? Варвара жадно рассматривала мужчину, понимая что другого такого случая может и не быть. Начиная с формы, рук и заканчивая чуть взлохмаченными волосами. Вздрагивая, и понимая что её спалили, Варвара хлопает глазами, после чего скрывает краснеюще лицо (что краснело от шеи) под тонкими руками, которые так же были усеяны веснушками. Какая же она глупая! Так спалится! Пугающий. Хищный. И притягивающий взгляд. И рыжая не упускала лишнего момента, дабы заглянуть в его глаза, и вновь понять что безповоротно утопает в них. Не говоря о взгляде девицы, что был подобно тёплому огню, согревая. Хотелось в эти глаза смотреть долгое время напролет, забывая о времени и месте. Варвара позволяет коснуться волос, а после вновь их расплетает, отчего рука немецкого солдата "утонула" в ярких кудрях. Она верила этому солдату. Доверяла, как свою жизнь, так и всё, что имела тоже. И не хотела верить в то, что в один прекрасный момент он её может убить, ведомый целями его Фюрера. Варвара сдерживается, дабы не придвинуться к солдату ближе, дабы не запустить тонкие руки в его волосы. Дабы не спрятаться в его руках от этого грязного мира. А так хочется! И в итоге сидит, подобно натянутой струне, чувствуя тепло и запах рук мужчины, что всё ещё держал руку в её волосах. -"не могу. Нет сон" Здесь, наверное, должна была сыграть химия, отвечающая за взаимное притяжение противоположных полов, которое происходило вне зависимости от их расовой принадлежности/вероисповедания/менталитета или ещё Бог весть чего, сталкивающего людей лбами с момента зарождения человечества. Но химия не сыграла. Во всяком случае в Пауле, который хотел спать. Ну не мог он воспринимать её как женщину. Она была слишком... слабой? Маленькой. Тощей. Напуганной. Эти качества притягивали абсолютное большинство мужчин, любящих на фоне какого-то выглядеть ещё сильнее. Но Краузе был достаточно сильным для того, чтобы не нуждаться в том, чтобы самоутверждаться за чей-то счёт. Он был привычен к женщинам страстным, округлым, стервозным. Такие в избытке обитали на его родине, вскидывали руки в нацистских приветствиях и фанатели от вида его военной формы. С такими было сложно и в то же время просто: кто кого. Короткие свидание на пару ночей, самостоятельность и непринуждённость. И никаких обязательств. Самое главное. Варвара была... Краузе даже не задумывался над этим. Он даже на пару мгновений не задумывался над тем, чтобы разделить с ней постель. Возможно сказывалось его нездоровое состояние, а может быть то, что ему казалось это чем-то совсем низким — использовать её, и так уже спасшую его шкуру. он воспринимал её как какого-то... ребёнка? Который теперь сам нуждался в защите. — "Ты боишься? Я понимаю, там, снаружи, сейчас не самые лучшие представители человечества. Они уйдут, через пару недель точно. А там может уже и ваши части вернутся?" Он поджал губы и отвёл глаза в сторону. Глупо было говорить об этом. До сих пор он старался не обсуждать тему нынешней реальности. Что её ждало? Смерть, скорее всего. Ведь, уйдут одни немцы — придут другие. К партизанам она не убежала и вряд ли теперь найдёт их зимой. Это место могут разбомбить или сжечь. И Краузе ни чем не может ей помочь. Ну не с собой же ему её брать, в самом деле. Что он может сделать? Оставить ей оружие? Оно не спасёт против танков. — "Ложись, — он, сам от себя не ожидая, подвинулся в сторону и похлопал здоровой рукой по матрасу, рядом с собой. — Со мной не страшно." Она и не надеялась на ответную "химию", понимала тяжесть ситуации, да и не считала себя красавицей, хоть и была ею, не смотря на болезненую худорбу. Да, Варвара не была с формами, не имела твёрдого характера, да и на пару ночей развлечением не была. Да, ей было противно смотреть на своё худющее тело в зеркале, когда принимала ванну. Да, она всё ещё надеялась на крепкое и долгое счастье, а не однидневные романы и секс, с партнёром которого почти не знаешь. Но не любовь к себе и мягкий характер дали ей силу помогать другим, не стать эгоисткой и продажной шлюшкой. Хоть мир этот её медленно ломал, замыкая в себе и всё меньше давая верить в хороший исход событий. Варвара слушает немца, а после кривит тонкое личико, проводя по гладкой кожи лица ладонью. Вернуться. Ага. Или русские её расстреляют, понаслышавшись от деревенских о её "бурной" жизни с немцем, или её деревенские и закидают камнями, крича о Родине. Или по кругу пустят, что будет хуже смерти. Сожгут деревушку, а вместе с ней и память о рыжеволосой, что сгинет в огне, словно уйдет в родные края. Как никак а она смахивала на яркий огонёк, правда который медленно гас. А ведь может разгореться ярче, и нечаянно сжечь всё до тла, оставшись среди руин и пепла. Варя хотела уйти, дабы дать отдохнуть офицеру, но задержалась, поворачиваясь к Паулю. И с улыбкой, словно маленькая рыжая дворняга,с таким же добрым и наивным взглядом, что нашла тепло, легла рядом с немцем, осторожно вжимаясь в него, дабы не сделать больно. Варвара...а ведь имя её значит "дикарка". И она то дикая? Хотя кто знает, как дело будет обстоять потом. — "Спокойной ночи, Варвара." Пауль, совершенно неожиданно, пропихнул между ними одеяло так, чтобы они не соприкасались телами, повернулся на бок, легко обнял девушку поверх одеяла и вырубился. Поступок его был продиктован тем, что он, наверное, считал это неприличным. Он представлял, что будут говорить про Варвару, что уже про неё говорят, раз они живут в одном доме. Естественно, все будут думать, что они спят. И солдаты тоже будут так думать. И это логично. Шансов на то, что взрослый сильный мужик не использует девушку, которая зависит от него всецело стремятся к нулю практически всегда. Наверное поэтому он и не хотел, чтобы она подумала, хотя бы даже на мгновение, что он намеревается сделать нечто подобное. В конце-концов, при желании, он всегда сможет найти себе кого-то. Ради спасения своей жизни, ради еды или одежды — многие девушки шли на это, так или иначе. И выбора у них не было. Краузе мог позволить себе оставить её нетронутой — хотя бы для того, чтобы в его жизни хоть что-то оставалось чистым и нетронутым. Ни совести. Ни здоровья. Ни чести. Ни морали. Только ребёнок с рыжими волосами. Девчонка, может лет 17-ти. Может старше. Наивная. Патологически-добрая. Ничего в этой жизни не видавшая, кроме этой глухой бедной деревни и грязи. Пускай он хоть один поступок в этой жизни нормальный совершит. Может быть там зачтётся? Перед Его Судом. В ту ночь ему не снились кошмары. В ту ночь было не страшно. Рыжий огонь грел его, даже сквозь толстое одеяло. Утром их ждал рассвет, который принёс с собой жизнь. Разбитую и мрачную, с запахом пороха. В дом Варвары часто ходил командир части, они о чём-то подолгу беседовали с Паулем. Теперь в доме Варвары хотя всегда была еда, солдаты нарубили дров, по приказу Краузе. Никто не рисковал трогать рыжую девушку. Жизнь текла своим чередом. Краузе, хоть и был ещё слаб, постепенно восстанавливался. Он мог уже достаточно долго ходить и не только по дому — всё чаще отлучался на улицу, надел наконец-то свою жуткую форму. Повязки он уже не носил — на коже рубцевались грубые шрамы, большие и красные, ещё болящие от прикосновений и резких движений, но уже не кровоточащие. Руку он разрабатывал, двигал ей понемногу, сгибал и разгибал пальцы. Кашель почти прошёл. Он по прежнему был дружелюбен с Варварой, но общался с ней всё меньше (хотя они и раньше-то мало разговаривали в силу языкового барьера) — с соотечественниками ему было интересней, у них был общий язык и общие темы для разговоров, в основном про войну и новости из дома. Варваре он по обыкновению приносил что-нибудь сладкое, то ли таким образом от неё откупаясь, то ли просто желая её порадовать. По-вечерам они все собирались в каком-нибудь доме (в дом Варвары Пауль входить категорически запретил), где ели и веселились, там тёрлись местные девушки, желающие хоть как-то прокормить себя. Было шумно и дымно — много курили. И, хотя Краузе не часто посещал эти мероприятия, от скуки он всё же иногда туда выбирался, хотя по званию, как старшему офицеру, ему было не положено — на субординацию он уже давно наплевал. Он не видел как гаснет этот факел. Он не видел, как душа рвётся её. Он не видел её глаз давно, истлевших, погасших и таких печальных. А порванные капилляры стали для неё частым гостем, после долгих рыданий. Она и не спит толком, не имея шанса уснуть без кошмаров. Нельзя так. Нельзя отталкивать от себя того, кого приручили. Варвара вела затворнический образ жизни. Дом. Работа в госпитале. Дом. И так по нескончаемому кругу. До Пауля доходили похвалы солдат, о том что русская девушка так отчаянно борится за жизни их товарищей. За жизни немецких солдат, отдавая всю себя. Знакомо, верно, Пауль? Раньше она отдавала всю себя только твоей душе. А теперь отдаёт душу свою тем, кто даже имени её не знают. Не смотря на наличие еды в доме, Варвара была так же худа. Так же болезнена. Немцу повезло с сожителем больше всех. Самая тихая, послушная хозяйка со всей деревни. Да ещё и готовит отлично. Лечит и справляется с хозяйством прекрасно. Да вот только кому оно надо? Руки рыжей тонкие, словно спицы, кожа сероватого оттенка, чуть бы не просвечивается. Волосы потеряли тот живой блеск, превращаясь в пучок сухой осенней листвы. Под глазами легли тёмные круги, кожа на щеках впалая, лицо приобрело острые черты, словно у хищной птицы. Но он так редко видел это лицо, что и изменений не замечал, не смотря на то что живут они под одной крышей. В деревне Варвару часто били. Часто глумились и тыкали пальцами. Для всех она была подстилкой офицера, потаскухой, что предала Родину. А после того как её наградили небольшим значком за старание и оказанную помощь немецкой армии, девушку хорошо избили и оттаскали за волосы. И она молчала! Ни слова Паулю или кому-то другому, хоть среди солдат, которых она лечила, были те, кто грозился наказать обидчиков Варвары, будучи околдованным этой пигалицей. Хотя, солдаты её просто принимали за сестру, ласково называя Варей, Варюшкой. Русская как-то хорошо влилась в коллектив госпиталя, полюбилась врачам, которые пару раз на собраниях, поднимали тему того, чтобы забрать её с собой дальше, ибо такие работники нужны. Варвара была надломлена, глядящая на этот мир сквозь пальцы и пряди волос, не смотря на то, что добивалась в медицине успехов. Зачем ей это всё? Зачем охапка боли и букет страданий? Хай с ним чёрт, раз он живёт своей жизнью. Она не винит его, и даже не собиралась этого делать, ведь он даже не знает о её стенаниях. Но после того, как немец начал посещать вечером другие дома, зная что там происходит, порой вообще не приходя ночевать, она долгое время терпела. А после взбунтовалась. В прекрасный зимний вечер, когда Пауль вернулся в хату после очередного сборища. Варвара встретила его на пороге в гостиную. Мало того, что побитая кем-то до синяков и ссадин, которым уже не первый день (и он этого не замечал, будучи занятым), так ещё и худее чем прежде. А в уставших, некогда прекрасных, глазах слёзы. -"Прочь". Сколько в одном слове было яда? Много. Боли. Ненависти (скорее к себе, чем к нему). Отчаяния. -"я сказала, прочь!" Не даёт и шагу сделать вперёд, чудом, со своей то слабостью, выталкивая мужчину во двор. -"Идите к своей шлюхе. Пусть она вам предоставляет хату. Пусть она вас и лечит!" Когда она научилась так правильно склонять слова? Остаётся загадкой. Хотя, в госпитале, в свободное время, её могли учить языку. Дверь перед офицером захлопнулась. Варя. Глупая, маленькая девочка. Немец не успел отойти от шока, как послышался глухой удар об пол. Рыжая, как только закрыла двери за немцем, направилась за водой, ибо вдруг пересохло горло, как покачнулась и рухнула на холодный пол, проваливаясь в липкую темноту. Рыжие кудри взметнулись в воздух, позже падая девице на бледное лицо, и будучи подобно ореолу вокруг её головы. Воспалённый мозг её отправил девицу в недалёкое прошлое, когда мать её с отцом, были ещё живы. И так тепло ей было, так хорошо, что возвращаться нет сил. И желания. Краузе обнаружил в этой девице не только вечно доброго ребёнка, что готов вечно молчать и все терпеть. Да она готова была многое терпеть, но только не холод со стороны Пауля. Её поведение и раньше то было лишено всяческой логики, сегодня она превзошла сама себя. Краузе сталкивался с разными девушками в этой стране. Кто-то был среди партизан и с яростью валькирий убивал взрослых мужиков, будучи готовой душить их голыми руками. Кто-то и вовсе воевал, наравне с мужчинами, в огромных кирзовых сапогах и нелепых юбках. Кто-то оставался среди гражданских, и кто-то даже прислуживал вражеским солдатам и спал с ними. Но он ни одной пока не встретил, кто делал бы это по доброй воле — трахается она с тобой, а в глазах сонм ненависти напополам со страхом, даже жутко становится. Одному только Богу было известно, сколько новорождённых немчат потом было утоплено в прудах, как котят. Он встречал разных девушек. Но конкретно таких, как Варя — ни одной. Воистину блаженная, иначе как ещё можно было объяснить её поведение? Неужели в этом мире ещё действительно можно было встретить человека, который был настолько всепрощающим к врагам? Она могла быть такой заботливой и доброй по отношению к своим — это было бы нормально. Но к врагам? — "Я вас чем-то обидел?" — в голосе недоумение, он вскидывает брови вверх и внимательно смотрит на неё своими пронзительными глазами. Замечает, что что-то с ней не так, но понять не успевает, так-как его выталкивают за порог. Дверь закрывается, Кразуе с недоумением стучит в неё снова, желая объясниться перед ней, если вдруг он где-то накосячил. Только минутой позже, когда он услышал глухой хлопок и стал стучать в дверь сильнее, почти выламывая её, до него дошёл смысл выражения: «Идите к своей шлюхе. Пусть она вам предоставляет хату. Пусть она вас и лечит!» Вот оно что, значит. Так, значит. О таком исходе событий Пауль даже помыслить не мог — для него это было чем-то дикими. Хотя он многое слышал про стокгольмский синдром. И про то, что любовь зла. Ему вот, самому, год назад, в Польше одна еврейка понравилась, хотя тогда он и смог побороть в себе эти чувства. Но всё же... — "Варвара! Варвара, откройте! Что у вас случилось?" — он ощутил укол паники в желудке и, забыв про то, что войти можно было бы через окно, ногой выбил дверь. Замок вылетел из петель. Краузе ворвался внутрь и почти сразу же увидел тело, застывшее на полу в нелепой позе. — "Варвара!" — он опустился рядом с телом, наклонился ухом к её губам, послушал — дышит. Прощупал пульс, выругался. Подхватил лёгкое тело на руки (правая сразу же заныла, отвыкшая от нагрузки), положил свою ношу на кровать. — "Варвара, очнитесь! Что с вами происходит? Вы больны? Плохо себя чувствуете?" Он, конечно понимал, что война в принципе не способствовала здоровью — но за последние дни она действительно сильно сдала, он только сейчас заметил, что она похудела ещё больше. Но продукты дома были и она даже готовила их. Почему не ела? Не было аппетита? Или вообще ела, но всё равно похудела? (от этой мысли Краузе стало холодно). Он положил на её лоб свою широкую шершавую ладонь — температуры не было, дышала она ровно. Значит не вирус. Тогда что? Нервы? — "Варвара!", — он налил в ковш воду, намочил кусок ткани и стал протирать её лоб, желая привести в чувство. — "Откройте же глаза. Когда вы в последний раз ели?" За тем, как офицера выставили на улицу, и за тем, как он тарабанил в двери своего же дома, наблюдали сельчане и пару солдат, что этой ночью были дежурными. Да, слухи пойдут горячей волной по деревне, не давая Варваре и Паулю нормально жить. Но когда было наоборот? Пока мужчина обеспокоенно приводил рыжую пигалицу в сознание, в дом уже успели позаглядывать малолетние дети, и их мать, что сразу испарились -остерегались гнева немца. Тёплая ткань плотной юбки задралась девушки до колен, оголяя худющие ноги в чулках. Она одета была тепло, хоть в хате всегда жарко из-за постоянной топки печи. Варвара мёрзла, но почему? Все повреждения, в виде синяков и гематом, были скрыты под одеждой. Лишь лицо было украшено синяками и царапинами, а тонкие запястья сверкали ссадинами, так же как и ладони стёртой кожей, словно она где-то упала. Рыжая очнулась не сразу, словно не желая возвращаться в реальный мир из липких объятий темноты и иллюзий. Глухой стон срывается с бледных губ, рыжая жадно глотает воздух, словно ей кто-то перекрывал доступ к кислороду. А после открывает глаза, фокусируя взгляд на лице мужчины, что держал в руках влажную ткань и полупустой железный ковш. Вопросы мужчины она не слышала, не понимая что происходит. Она же выставила его за дверь и вообще шла за водой. Но потом наступила темнота. Пока она соображала, лёгкий румянец возвращался к бледным щекам. Голова рыжей неприятно гудела: не удивительно, она ведь ударилась головой при падении. Поднимая взгляд уставших глаз на офицера, рыжая закрыла лицо руками, наблюдая сквозь пальцы. Чувства в груди молодой особы нарастали, смешивались и превращались в непонятный комок, который ломал рёбра пигалицы, нарастая и словно желая вырваться. Что говорить немцу, она не знала. Не подобрала нужных слов, молчала, поджимая хрупкие ноги под себя, подобно малому ребёнку, которого отругали или обидели. В это время холод улицы проникал в дом, заполняя комнаты и прогоняя натопленное тепло. Холодный ветер свободно гулял по комнатам, разжигая огонь в печи ярче, отчего по стенам заплясали яркие огоньки, а один из них попал на спутанные волосы Варвары, которые в тот момент зажглись весенними цветами, словно Варвара имела доступ к тому тёплому времени года, где так тепло и хорошо, где каждый день новые перемены. Но не такие ужасные, как во время войны. — "Откуда?" Короткий вопрос. Он осторожно дотрагивается большим пальцем руки до синяка, на шее, щурит глаза. Вопрос глупый, наверное, потому, что и так понятно, откуда. По-другому и быть не могло. Стоило, наверное, запереть её в доме и никуда не выпускать, хотя Пауль не мог быть настолько наглым, чтобы ограничивать свободу её передвижений. Но в ту ночь он решил, что переступит через свою честь, если того потребует безопасность Варвары. Смешно, что безопасно для неё не могло быть нигде. Немцы не приняли бы её, как представительницу низшего народа. Русские бы не простили ей такого предательства. Был бы Краузе хотя бы солдатом... но он ведь был офицером. И от этого милосердное преступление Варвары казалось вдвойне серьёзнее для местных, со злобой и обидой видевших, что рыжая находится в явно выигрышном положении и абсолютно не чурается помогать нацистским выродкам. — "Не бойся, ну же. — Он аккуратно попытался отвести стёртые ладони от лица. Побои, судя по всему, были ещё и под одеждой. Нутром ощущая страх и отчаяние, наполнившее тощее тело, Пауль осторожно присел рядом, взял её на руки и прижал к себе, уткнувшись лбом в изгиб девичьей шеи, чувствуя, как бьётся пульс под холодной кожей. Она, казалось, замёрзла. Значит совсем была истощена, раз собственное тело уже её не грело. — Ты больше не будешь ходить в госпиталь. И на улицу. Только в моём сопровождении. Так будет безопаснее для тебя." Так они и сидели. Краузе что-то бормотал по-немецки, что-то быстро и непонятно, гладил её по волосам, успокаивающе, жалел. Потом он встал и закрыл дверь, заперев её на засов. Растопил печь. Стал греть тушёнку, твёрдо вознамерившись запихнуть в Варвару всю банку, если потребуется, с применением силы. Потому, что было понятно, что не ела эта дурочка от нервов. От того, что на неё навалилось за прошедшие дни. Пауль мысленно сваливал всю вину за это на людей, которые побили её, никак не желая признавать, что в большей степени сам был виноват в случившемся. Будь он чуть внимательней к ней, чуть добрее, она бы сама рассказала, что её обижают. Попросила бы защитить. Но она молчала и было очевидно, что просто не доверяла ему и не считала, что хоть что-то для него значит. Ведь, едва только он перестал нуждаться в её постоянной заботе, пойдя на поправку, он сразу же забыл про неё, сбежав к своим новым друзьям. И признавать свою вину немцу не хотелось. Он мысленно ругался на всех жителей деревни, своих соотечественников и мир в целом, старательно не думая о вспышке ревности, совсем ещё недавно заставившей Варю выгнать его из дома. — "Буду тебя кормить, — совершенно серьёзно говорит Краузе, деловито усаживаясь рядом со своей спасительницей. — Открывай рот." Она приносит только проблемы, так может пристрелить её, дабы не мешала?? И понимание своей "проблемности" больно било молодую девушку по измученной душе, что так сильно хотела покоя. Всё так же наблюдая за мужчиной, рыжая всё так же прятала побои лица, словно от этого жеста синяки могли зажить. А после её подняли на руки, такую лёгкую, такую хрупкую. Всё навязчивей было ощущение, что возможность потерять её, нарастала. Словно она рассыпется пеплом в руках Пауля, будучи сожжённой на собственном костре души. Будучи спрятанной в крепких объятиях, девушка чувствовала тепло, исходящее от Краузе. То долгожданное тепло, что рыжая впитывала подобно губке, прижимаясь к мужчине и прикрывая глаза. Голова её лежала на плече офицера, лицо было скрыто рыжими кудрями. А за Паулем наблюдала пара внимательных изумрудных глаз, словно пытаясь рассмотреть его душу. -"Я не могу оставить госпиталь. Раненые не встанут с одним врачом!". И притихла. С одним врачом и малым количеством санитаров, хоть в госпитале оставались врачи и медсестры с деревни. А после рыжая продолжила, сцепляя худые пальцы на спине мужчины. -"Рабочие с села делают только хуже. Они не лечат, они губят. Мне часто приходилось доставать с ран солдат посторонние мелкие предметы, что вызывали гной, меняла лекарства, что были разбавлены неправильно или вообще с мелким стеклом. " Почему она вдруг решила об этом сказать? Да потому что устала покрывать своих, устала видеть последствия того, что сделали её соответственики. А самое то страшное то, что среди многих немцов она была "русской собакой", а среди своих "немецкой подстилкой". И как тут продолжать помогать? Но ведь продолжала. Умалишённая. Или Богом посланная. А после, она молча наблюдала за его манипуляциями, сидя на кровати, что для её состояние сейчас, была большой. Если Пауль скидывал всю вину на других, то эта дура брала всю вину на себя, даже там где её и не было. Так хоть и жилось труднее, но... а что но? Плюсов нет. Вечное саморазрушение и самокопание. Когда немецкий офицер вернулся, Варя очнулась от дрёмы, глядя на подходящего мужчину, что сел рядом с ней. Видя тушёнку, она морщится, понимая что к горлу подступает рвотный позыв. Мотает головой, закрывая рот веснушчатой рукой, а после глядит в очи немца, продолжив ту тему, которую начала. -"Заберите меня, прошу! Я буду хорошим доктором вам! Хорошим солдатом!" Она понимала куда просится, понимала что ждёт её за тёплой деревней. Ждёт только боль, порох, кровь и домагательства. И радостью будет то, что у неё будет получаться спасать раненых. То, что она сможет быть рядом с Краузе, хоть и под плащом Смерти. Он смотрит на неё с какой-то тупой жалостью и отводит глаза в сторону. Насколько же она должна была отчаяться, если уехать с врагом на чужбину для неё было лучше, чем остаться на своей земле? Что он мог ей сказать? Что там, на его родине, где у него есть всё, она не найдёт себе места? Что её никто не примет? Что она глупая маленькая девочка, которая, наверное, влюбилась впервые в жизни в первого же более-менее воспитанного и образованного мужчину, с которым провела рядом чуть больше двух месяцев? Пауль Краузе не был похож на деревенских жителей — он был красив, ухожен и хорошо воспитан. Он был родом из другого слоя общества. И Варвара по неопытности своей увидела в нём своего принца на белом коне, увешанного свастиками. Она была ещё глупой, ничего в этой жизни, кроме лишений, не повидавшей и ужасно почему-то наивной. Она тянулась к любому, кто мог проявить к ней заботу или ласково потрепать по волосам, в поисках человеческого тепла. К любому, кто отнёсся бы к ней по-человечески. И это было невыносимо больно и тоскливо. Краузе не смотрел ей в глаза, чтобы она не видела, как его собственные защипало. Он сглотнул и моргнул пару раз, прогоняя наваждение. Мужчины не могут быть слабыми. Это удел женщин. Вот только лучше бы они не были слабыми. Потому, что защитить их было некому — их же защитники становились их палачами. — "Ну зачем ты так, — он гладит её по голове. — Зачем? Это ведь твой дом, Варвара. Зачем тебе на войну? Там страшно." Он переворачивает ладонь так, чтобы она смогла увидеть красные рубцы выглядывающие из под рубахи. Рубцы, которые ещё не так давно она сама сшивала. Зачем ей такие рубцы? Зачем? Соблазн был велик. Краузе не был роботом — его невероятно тронуло отношение этой девушки к нему, её, какая-то совсем детская влюблённость в него — взрослого человека. Её отчаянные попытки остаться с ним рядом. Это не могло не вызвать в нём отклика. Вот она — вся твоя. Бери. Но может ли он? — "Ты ведь ещё такая маленькая, — Пауль всё-таки пытается засунуть ей в рот ложку с едой. — У тебя вся жизнь впереди, девочка моя. Всё ещё увидишь. Всё успеешь. Война всё равно закончится. Будет у тебя семья. Всё будет. Уедешь отсюда в город — там никто и не узнает про твоё прошлое." Может ли он — взрослый человек обрекать её на такую судьбу? Она глупышка, не понимает, живёт только сердцем. Но он то взрослый. Он несёт ответственность. Он должен не допустить такого. Она повзрослеет и всё поймёт. Ещё обрадуется потом, что не пошла на поводу у чувств. Что не сломала себе жизнь неправильным выбором. Ведь их возможные отношения были обречены на провал. — "Я ведь урод тот ещё, — он успокаивающе покачивает её на руках, пытается утешить. — Ты себе найдёшь хорошего доброго парня, вот увидишь. Не надо тебе в это впутываться. Я могу помочь тебе добраться до ближайшего города, устроишься там медсестрой. Там никто ничего не узнает." Варя видит в его глазах то, чего хотела увидеть в самую последнюю очередь. Она увидела жалость. Кто сказал, где и что для неё счастье? Может корни её уходили далеко в Германию? Так почему он не может её потрепать по волосам, давая девчонке шанс? -"Я хочу с вами! Хочу помогать вашим людям. И я знаю что война это не радужные вечера. " Кому как никак знакомы ей его шрамы, что она буквально недавно старательно зашивала. Варвара отворачивается от еды, сглатывая тот колючий комок обиды, что нарастал в ней. Он не может решать за неё, каким бы наивным она не казалась. Он не может всё вот так сводить к концу, где нет ещё даже начала. -"Не хочу! Почему вы думаете что душу так легко заткнуть, дав ей другого человека?! Я не хочу оставаться на советских землях. А если одна отправлюсь к немцам, то поднимается к уровню полевого врача будет очень сложно!" Она замолкает. Быстро устаёт и теперь мелко дрожит, сжимая длинный подол своей юбки. О, боги. Она так несчастна, как возможно ей отказать? Но где-то там, на дне своего разума и души, она понимала что ей откажут, что он уйдет на всегда. Но она верила в чудо. Маленькая, наивная Frau. Если она последняя, кто так полюбила Пауля? Если она одна, кому в будущем получится из раза в раз вытаскивать его с того света? Если она последняя, в этом ужасном мире с добрым сердцем? — "Это для тебя же, глупая ты." — Он хмурится, накрывает её одеялом, подтыкает его со всех сторон, чтобы теплее было. Уходить не хочет, но понимает, что если задержится, то подарит ложную надежду. Через неделю-другую часть двинется дальше, Пауль не может оставаться в этой деревне — его зовёт военный долг. Он не может остаться с Варварой — ему ещё нужно отдать национальный долг. И взять её с собой он тоже не может. Потому, что ему нужно отдать долг ей. И он не может быть уверен, что она не погибнет, но он думает о том, что Господь пожалеет её и спасёт. Непременно спасёт. Ведь она такая добрая. И такая светлая. Она просто обязана выжить и стать счастливой. Может быть потом, когда они проиграют окончательно, когда его поведут на суд, он вспомнит про неё и пожалеет о том, чего сегодня у них не было. Но сейчас он слушает себя и понимает, что не тронуть её и оставить дома — это единственное что он может сделать. Вопреки собственному эгоизму. Вопреки её мольбам. — "Любовь длится три года, — он грустно улыбается. — Ты маленькая ещё. Вырастешь — поймёшь. Вспомнишь мои слова. Я тоже когда-то был влюблён в свои семнадцать, сейчас я вспоминаю об этом с улыбкой. " Повинуясь внезапному порыву, Пауль наклоняется и легко целует её в лоб. Губы у него сухие и горячие. Подобное обычно проделывают родители со своими детьми на ночь. — "Про город ты всё-таки подумай. Ты можешь добраться до него с нашей частью — так будет безопаснее. В этой деревне тебе жизни не дадут, они тебя никогда не простят. А сейчас спи. Отдыхай." Пауль честно постарается не умереть. Ему будет неприятно осознавать, что все старания Варвары пошли псу под хвост. Он будет прижимать ладонь к груди, к тому месту, где на коже зияют шрамы и вспоминать тепло её рук.Он постарается выжить. Пускай даже они никогда больше не встретятся — ему будет приятно через много лет узнать, что она жива, здорова и у неё есть семья. А пока что он ляжет спать в своей комнате и всю ночь будет старательно давить сомнения внутри себя и странное волнение, бередящее душу. Мы в ответе за тех, кого мы приручили. Кто кого из них двоих приручил? Пауль не знает. Но своё именное кольцо с рунами он закопает в земле на следующее утро, похоронив здесь себя прежнего навсегда. -"но я не хочу этого!" Возмущается, пытаясь встать, да оказывается под одеялом, что немец старательно подтыкивал для её тепла. Как ей было обидно. Как ей было больно. И ощущение, что эта боль не уйдет, останется рядом с ней на долгое долгое время, заставляя глотать горечь. -"умоляю, заберите меня с собой". Она не хочет понимать, что их ждёт разлука. Не хочет даже думать об этом, глядя на офицера, что в раз был старше рыжей. А после его слов о любви, она отворачивает голову в сторону стены, пряча жгучие слезы, что было уже не в силах сдерживать. Что ей останется после него? Только большая дыра в груди, что с каждым днём будет всё больше расти, пока не заполнит болью всю рыжую. После поцелуя Пауля девушке становится до ужаса тоскливо, как в тот раз, когда ей снилась ныне покойная мать. Девушка была оставленной в этом мире всеми. Отцом. Матерью. Друзьями. И Паулем. Но у него ведь такая же ситуация? Да вот только одна личность отпускать его не хочет. И вряд-ли отпустит, лелея о нём воспоминания. Страшная штука-любовь. Кому-то она даётся легко, а кто-то должен страдать, понимая что завтра уже никогда не увидит своего возлюбленного. Рыжая обернулась в сторону дверей, когда Пауль уже выходил. -Пауль. Тихо позвав, она рассчитывала что её услышат. Вернуться. Но увы, немец прикрыл за собою двери, оставляя малышку одну со своими демонами. А может он и услышал, но побоялся вернуться? Всю ночь она не уснёт, прислушиваясь к звукам в доме, и с замиранием сердца ожидая того, что мужчина покинет дом. Хоть она и знала когда они уйдут с деревни, душа рвалась, а горло перетягивали путы боли. Варвара боится сгореть в своём же огне, продолжая гореть ярче. Да вот только для кого? Кто так старательно отворачивается от её света, хоть по первому времени хватался за неё? Ах да, он же тогда был в бреду. Было пасмурно и тихо. Зима уже почти прошла, медленно и нехотя, она уступала свои позиции первым тёплым дням и капели, бесконечно шумной и звонкой. Но именно этот день был пасмурным и холодным. Пауль подышал на ладони и поёжился. Они ехали уже шесть часов по бугристой просёлочной дороге, то и дело машины вязли в грязи или дорогу преграждали сваленные ветрами деревья. Приходилось останавливаться и сталкивать мусор с дороги, каждый раз рискуя привлечь ненужное внимание и попасть под обстрел советских войск. Именно сегодня в машине, прямо рядом с Паулем ехал слишком ценный груз, чтобы можно было так просто взять и попасть под пули. Варвара всё-таки согласилась доехать с ними до города и начать там новую жизнь. Краузе был этому несказанно рад, всё это оставшееся время, которое они проводили рядом он боялся оставлять её в этой деревне одну, зная, какая участь её ждёт. И вот, в день отъезда она согласилась. Когда он уже погружался в машину, она выскочила из дома и, спотыкаясь побежала следом, размахивая руками. Передумала, видимо. Решались начать новую жизнь. Или же просто хотела провести с ним ещё немного времени, быть может даже надеясь на чудо, вдруг Пауль передумает и согласится взять её с собой? — "Когда придёшь в город, скажешь, что отбилась от своей группы. Что вы попали под обстрел. И документы и дом всё сгорело. — Краузе сосредоточенно обматывал вокруг её шеи свой шарф — простой и чёрный, пытаясь максимально утеплить Варвару перед её коротким пешим путешествием. Машина подпрыгивала на кочках, из-за чего он смешно морщился всякий раз и поправлял фуражку. — "Не вздумай разговаривать на немецком, лучше вообще сделай вид, что ничего не понимаешь. Иначе могут заподозрить. Избегай полицаев — у этих сук нет ничего святого. Иди в первую попавшуюся мед-часть и просись к ним, там руки всегда нужны. Они закроют глаза на то, что ты без документов. Старайся быть только со своими — с немцами вообще не разговаривай. Волосы лучше прячь под платок, или вообще обрежь — они привлекают слишком много внимания. Это может сыграть с тобой злую шутку." Поняв, что немного переборщил, и тонкая шея Варвары уже похожа на толстый валик, он чуть ослабил шарф и рассеянно улыбнулся. Оставалось ехать всего пятнадцать минут. Пауль давал ей последние наставления, старательно избегая смотреть ей в глаза. В горле стоял ком. — "Общайся только с женщинами. Так безопаснее. Но не с еврейскими — тебя могут загрести вместе с ними, заодно, их сейчас гонят везде. Если будет возможность — уезжай дальше в Сибирь, туда война пока не добралась, и вряд ли уже доберётся." Немного подумав, он достал из кобуры тот самый небольшой пистолет, который лежал в его вещмешке и сунул ей в руку. На рукоятке была изображена свастика. — "Я надеюсь, он тебе не пригодится. Но на всякий случай. Никому его не показывай, как только окажешься среди своих, выкинь." Машина, отбившись от основной массы автомобилей, затормозила прямо перед въездом в город. Остальная колонна двигалась в другую сторону, на север. Им пора было расставаться. — "И пообещай мне, что ты станешь хитрее. Что мне не придётся каждый раз думать о том, что ты опять спасла кого-то, но этот кто-то оказался подонком и убил тебя." — Пауль наконец-то замотал шарф. Он положил ладонь на затылок Варвары и дотронулся лбом до её лба так, что теперь они смотрели друг-другу в глаза. — "Что-бы ни случилось. Я никогда тебя не забуду. Ты стала моим ангелом и спасла мою жизнь. И я всё ещё твой должник." Он порывисто обнял её, и так же быстро отвернулся, не желая, чтобы она видела его расстроенным. Когда Варя спрыгнула на землю, а машина развернулась и поехала обратно, Пауль не оглядывался. Он знал, что если он оглянется, то увидит, как она плачет. Он не хотел видеть её слёз. Чёрный шарф, удобной устроившийся на тонкой бледной шее, всё ещё хранил тепло его кожи. Тот день был пасмурным и тихим. Пауль больше не видел хороших снов. Теперь она не любит весну. Весна забрала у неё самое дорогое. Она теперь любила зиму, снежные стужи и холодные вечера, когда пар валил из рта белыми облаками. Варвара, все эти часы, сидела внимательно слушая мужчину, не мешая ему кутать себя в шарф и держа озябшие руки на его коленях. Она не хотела, чтобы наступал конец этой поездки, не хотела с ним расставаться, но у судьбы иные планы. Жестокие и холодные. Что на этого ребенка, что и на немецкого офицера. Когда Варвара покидала деревню, оставшиеся сельчане радовались, не понимая что большинство живы только из-за неё. Её дом разгромят, но ничего ценного не найдут. Варя все раздала солдатам ещё вчера, не желая чтобы что-то осталось у её соседей. Теперь у каждого человека из отряда Пауля было что-то, что напоминало о Варваре: или шрамы от швов, что она так старательно зашивала, или маленькая вещь, что хранилась в карманах кителей. Когда Пауль вспомнил о волосах, Варя поморщилась, они теперь были для неё дорогими, дарящими тепло и воспоминания. Рыжей было очень больно. Ей хотелось плакать, но она держалась, рассеянно улыбаясь немцу. Кивала на его наставления, словно игрушечный болванчик, и понимала что ни в какую Сибирь она не отправится. Пистолет она сразу спрятала, не желая чтобы его отобрали в городе сразу, она постарается его сохранить как можно дольше. Быть может позже он ей спасёт жизнь? Кто теперь для неё был "свой"? На это крайне трудно ответить, тем более после всего того, что случилось, перевернув жизнь Варвары и Пауля с ног на голову. Тихо давая обещание, Варя резко наклонилась к мужчине, касаясь его губ своими, на что близ сидящие солдаты только улыбнулись. У многих на Родине остались жены и невесты, по которым они скучали и когда то так же давали наставления. Варвара стояла у дороги долго, пока машина не скрылась из виду. Ей хотелось броситься следом, вернуть всё, но нельзя. Нельзя. Обжигающие слезы скатывались по щекам, впитываясь в ткань шарфа, что теперь с Варварой на долго. После, собравшись с последними кусками сил, она направилась в город, растирая слезы по лицу. Старый врач, что сидел по другую сторону от Пауля, долго смотрел на одинокую фигуру у дороги, после обращаясь к мужчине, со словами, что запомнились надолго. -"Она любит вас. Так что придётся вам нести и этот крест." А после врач отвернулся, стараясь не думать о девчушке, что просила её взять с ними. В кармане Пауля хранилась алая атласная лента Варвары с её волос, хранящая былое тепло и уют.