цветы хаос цветы.

Все цветы, до которых дотрагивался Гилберт, почему-то умирали. Как у Мидаса, только хуже. Все империи, которые отстраивал Гилберт, почему-то рушились, ломались, мялись, крошились, умирали. Гилберта рвёт на куски от осознания собственного разрушающего одиночества, а ещё кровью, потому что иммунитет страны не особо действителен, если ты больше не особо страна. Все цветы, которые Гилберт поливал, умирали от избытка влаги. Все цветы, которые Гилберт не поливал, умирали от засухи. Все мёртвые цветы, которые Гилберт доставал из старых книг, пытаясь вспомнить, когда решил устроить им там массовые захоронения, стирались в порошок между его пальцами. Вселенная сотрется в порошок между его пальцами тоже, если… Если что? Если Гилберт поймёт, почему, откуда, как у него в руках лилии. Гилберт боится дотронуться до Людвига, до Феличиано, до брата Феличиано, потому что все цветы, которых он касается, умирают. Гилберт не касается Родериха, потому что… Гилберт не знает, почему, и даже не планирует над этим размышлять. Гилберт говорит Родериху: — Покажи, как растить цветы. Родерих говорит Гилберту: — Тебе не хватает тех, которые уже умерли у тебя в руках, или зачем тебе это в ином случае? Гилберт делает вид, что не понимает, что Родерих не о цветах. Родерих делает вид, что знает о цветах хотя бы чуть больше, чем Гилберт. Все цветы, которые вырастали у Родериха, всегда очень пышно цвели. Все цветы, которые вырастали у Родериха, отцветали почти мгновенно. Один. Два. Три. Лепестки опадают. Империи рушатся. Три. Два. Один. Родерих снова не высыпается, потому что перечитал всю литературу по цветам из своей библиотеки за ночь, а поспать до обеда не дал самый худший из Мидасов. Сколько их там вообще было?.. Когда Родерих сам невзначай касается руки Гилберта, они оба ждут, как он развалится, а на его могиле вырастут самые прекрасные цветы. Ничего не происходит, и Гилберт не понимает, какого чёрта, и Родерих не понимает, какого чёрта, и они просто стоят и пытаются остаться… Кем остаться? «Хотя бы просто остаться» — решает Гилберт, и он готов поспорить, что Родерих согласен с ним. Почему? Потому что молчание — знак согласия, а ещё… А ещё молчание заставляет вселенную стираться в порошок между его пальцами. Самые лучшие цветы не растут в неволе, поэтому для Феличиано Гилберт собирает все полевые цветы в зоне досягаемости, а для Родериха он несколько месяцев мучается, страдает, почти бьётся в истерике пытаясь вырастить что-нибудь. Что-нибудь, что не умрёт. Самые любимые цветы — это те, которые не хочется срывать, поэтому Гилберт не пытается заставить Феличиано сказать хоть слово о том, что Гилберт самый лучший, лучший в этом мире, в этой вселенной которая однажды сотрется в порошок между его пальцами. Поэтому Гилберт касается Родериха всё чаще. Гилберт знает, что из них обоих садоводы не очень, Родерих знает это не хуже. Сначала появился хаос. А потом появилось что-то, что его упорядочило, и Гилберт считает, что те лилии без записки с подписью под дверью Родериха — это самый настоящий хаос. Самый настоящий хаос, чуть позже понимает Гилберт, это то, что Родерих сразу узнаёт, от кого они, какого чёрта, Родерих? Родерих аккуратно ставит их в вазу, упорядочивая хаос, стараясь не думать о том, что они могут умереть так же, легко как и всё, чего касался Гилберт. Как и всё, чего касался Родерих. Гилберт говорит: — В следующий раз принесу розы с шипами. Родерих говорит: — Ты поранишься сам. Гилберт не говорит: — Когда ты начал думать о том, что кому-то кроме тебя может быть плохо, чертов идиот, придурок, манипулятор? Вместо этого он говорит: — Зато не только я. И они оба стараются не думать о том, зачем Гилберт вообще что-то делает для Родериха, и почему вселенная до сих пор не стерлась в порошок между пальцами Гилберта, и можно ли считать звёзды порошком, прахом цветов, всех тех мёртвых цветов, прахом, который случайно рассыпал Гилберт, и почему Гилберт может пересчитать все эти звезды или их отражения в глазах Родериха, и почему именно в глазах Родериха они выглядят, как упорядоченный хаос.