Парень, украшавший витрины.

«Как все прекрасно началось, однако», — подумал отрешенно я, сидя в незнакомом кафе и попивая вкуснейший Американо. Я много где был, много чего пробовал, но вот кофе показался мне лучшим наркотиком. По крайней мере от него больше пользы: он согревает в морозные дни как этот, помогает ощутить гостеприимство незнакомого города, в который я, к слову, приехал лишь два часа назад, ну и конечно я могу обозваться гурманом, кофейным критиком или просто ценителем. С другими веществами сравнивать уже не приходится, и я счастлив. Город России — не большой, но и не маленький, знаменитый, но и не популярный. Кто бы мог подумать, что я найду здесь такое приятное место с первого раза, сразу по прибытии. Сюда я приехал по работе, очередная командировка, если не называть это «ссылкой». Так уж получилось, что с начальником у меня дела сразу пошли по наклонной из-за его неприязни к моему буйному прошлому. Вот поэтому он меня, лучшего специалиста, швыряет по всей России, бывает и за границу забрасывает, лишь бы не видеть, не слышать и даже не вспоминать обо мне. Только новости об успешных сделках приходят. Но зла на него я не держу, наоборот, благодарен — столько всего узнал о городах, о людях, о их традициях, что уже и не представляю, как жить-то без этих путешествий. Каждое новое место — это живой организм, бывает оно тебя испытывает на прочность, заставляя бродить в его лабиринтах, бывает ненавидит, проливая дожди в те моменты, когда ты меньше всего ждешь их. А бывает как сегодня: «Добро пожаловать, чувствуй себя как дома, Марк». Вот и кофе кончился. Телефон уже давно разрядился. Небольшой стол на двух персон стоял напротив хрустально прозрачного панорамного окна, украшенного по периметру снежинками, ветками ёлки, золотыми колокольчиками и другими атрибутами наступающих праздников. На улице шел снег легкий, редкий и не обременительный, создающий атмосферу сказки, чистоты. В двухэтажном здании напротив, в высокой прямоугольной витрине на стремянке стоял парнишка и поправлял наряд фарфоровой куклы, выправляя многослойные юбки нежно голубого платья. Ветрина была по истине великолепно украшена: искусственный белоснежный снег на полу, фигурки олений, снеговиков, будто нечаянно упавшие красные мешки с кучей высыпавшихся маленьких медведей в колпачках, наряженные миниатюрные елки с шарами явно не за сто рублей, подвешенные гирлянды с крупными стеклянными ниспадающими фонариками словно с хлопьями снега, сидящие на стульчиках куклы, в зимних нарядах. Только пряничные домики и носки, переполненные сладостями, говорили о прямом назначении магазинчика — кондитерская. Тут останавливалось много людей, чтобы сфотографироваться. А за все двадцать минут, проведенные мной в кафе, к витрине подбежало восемь детей, чтобы посмотреть на кролика, прыгающего внутри кондитерской. «Красивый», — заметил я, не в силах остановить себя от разглядывания парня, что видно и украшал эту витрину сегодня. У него были короткие темные-темные волосы и светлая кожа, настоящая Белоснежка. Подпоясанный фартук выделял линию талии. Конечно, расстояние между зданиями пусть и было мало, но не на столько, чтобы я мог разглядеть его лицо. Но оно точно было миловидным. Как я люблю. Да только… «Тебе уже сколько лет, а ты все влюбляешься. Идиот. Иди лучше осваивать новое рабочее место,» — заругал я себя, отводя взгляд от очаровательного парня. — «Да и к тому же, вряд ли он…» Я не закончил свою мысль, встал из-за стола, собрался и вышел на улицу. Не люблю рассуждать на тему сексуальных предпочтений людей — слишком часто ошибаюсь. Было морозно. Зато снег идти перестал. Часы на башне походили на часы на Фраумюнстере в Цюрихе, только выглядели по современней. Четыре часа. Что же, раз это центр города, то и мой офис вроде должен быть недалеко. Нагряну под конец рабочего дня, распугаю всех, познакомлюсь с коллегами. Наверняка обо мне уже слухов нашептали. Бывший наркоман стал важной шишкой. И я пошел искать. Кто же знал, что этот замечательный город просто так меня не отпустит и заставит играть по своим правилам. Неофраумюнстерские часы показывали 6. А я уже в пятый раз на них глядел. В итоге я заблудился. Точнее все дороги, которыми я шел, приводили меня сюда. И кажется, не в Европе злодейке, чтобы блуждать, а в России, причем в ее азиатской части, как тут заблудиться? А я заблудился. Уже стемнело. Все улицы озарились цветом холодных и теплых фонарей. Город конечно красиво украсили, но мне было не до этого. Во-первых, телефон не работал, во-вторых, я замерз, ну и в-третьих, снег пошел. Движение встало, на дорогах образовались пробки. Да и вроде снега немного, а никто никуда не едет. Пока я не с особой радостью любовался обстановкой, которая сулила мне поздним приходом домой (я снял тут небольшую квартиру-студию) меня кто-то дернул за штанину. Я взглянул вниз. В снегу сидел кролик и жевал край ткани. — Эй, — я опустился на корточки и погладил кролика между розовых ушек. Тот изобразил полный экстаз на морде и застыл, только вот штанину не отпустил. Я хотел было взять его на руки, но под мои ладони нырнули другие, белоснежные, аккуратные. Мы вместе подняли друг на друга глаза. Они у него оказались желтые, азиатские, с ноткой обиды. Он скромно улыбнулся. А губы то какие. Несколько громких стуков в моей груди, дыхание сбилось, кровь быстрее по венам побежала. Губы пухлые, кукольные, так еще и в форме сердца. — Я заметил, что вы уже несколько раз прошли по этой улице. Вы кого-то ждете? — осторожно поинтересовался он, поднимаясь вместе со мной на ноги. Кролик пошевелил усами и фыркнул. — Я.…заблудился, — со стыдливой улыбкой объяснил я. Парень выразил полное удивление, поэтому пришлось добавить: — Телефон разрядился. А сколько не спрашивал у прохожих, все равно почему-то сюда возвращаюсь. Парень оглядел меня с ног до головы, и, казалось бы, тут стоит заподозрить что-то нехорошее, но даже если он это и сделал, то на лице это никак не отразилось, и я не понял, что он обо мне думает. — Я думаю, Вы замерзли в такой легкой куртке. Пойдемте в кондитерскую. Будто прочитав мои мысли, мальчик выделил первые слова голосом и повернулся в сторону своего магазина. — Мой отец, дед и прадед, а перед этим и прапрадед владели этим зданием. Ну, а потом здание забрали местные власти себе в собственность, единственное, что мы смогли оставить — это первый этаж. А потом отец разбился в аварии, мне было девятнадцать, я мало чего знал, умел. Вот что у меня осталось, после судов и разборок, — парень развел руками, имея ввиду свою кондитерскую. — Но мне и этого достаточно, я могу зарабатывать, занимаясь любимым делом. Разве это не счастье? Парнишка оказался разговорчивым и честным, к тому же обеспечил меня бесплатным печеньем и чаем, не позволив сказать и слова о деньгах. Я пытался. — Почему ты мне это рассказываешь? Я же просто мимо проходящий человек, — задал я вопрос, ответ на который мне был очень интересен. Все же не часто встречаются такие разговорчивые люди. Может потому что он молодой и слегка наивный? — Мне Вы показались хорошим. Хотя я часто ошибаюсь. Но это не важно ошибся я, не ошибся, даже если я Вам душу открою, единственное, чем Вы сможете меня задеть, это развернуться и уйти. Да и зачем жить на свете, если вечно молчать? Я улыбнулся такому ответу. Мальчишка — красивый. Ресницы густые и черные, нос прямой, небольшой. А главное это взгляд, какой-то он детский, печальный. Медвежонок. — Ещё лет 15 назад я бы твоей душевной мудрости не воспринял. Меня, кстати, Марк зовут. — Рома. А сейчас восприняли? Я протянул ему руку, и он её пожал. Его ладонь была горячей и мягкой, ногти ухожены и на запястье висел браслет-конструктор, который я не редко встречал на людях разных возрастов, в разных краях мира. — Сейчас я слушаю каждое слово, сказанное новыми людьми, у каждого свои мудрости. Если бы я умел слушать лет 17 назад, то это куда упростило мою жизнь. И правда, в каждом уголке России я знакомился с разными людьми, одни меня впечатляли и оставались в памяти на всю жизнь, другие меняли моё мышление, меняли моё восприятие. А другие только пытались, их я не помню. — Но тогда бы Вас тут не было. Одно движение в сторону и все механизмы судьбы изменяются, дорог много. Сколько Вам лет? — А ты мечтатель, я смотрю. Мне 32. — А мне 21, всего лишь на 11 лет младше. Я посмеялся с этого «всего лишь» и допил уже остывший чай. Рома успел к 21 году отучиться на технолога винодельных и бродильных производств, только работает кондитером. А хобби у него все украшать. Иногда подрабатывает оформителем витрин. Человек любит красоту. И по его рабочему месту это видно. Хотя, что меня удивило, так это количество антикварных предметов. Куклы, картины, рамки и вазы, которым явно не 10 и не 100 лет. В итоге я недооценил Рому, он оказался опытным собеседником, который каким-то невероятным образом перевел разговор, и мы стали говорить обо мне. Втерся в доверие, хитрец. Я рассказал откуда я и кем работаю, почему приехал сюда. А еще я признался, что мне бы очень хотелось выбраться из лабиринтов центра города, и попасть в квартиру, где лежат мои вещи. Рома спросил адрес и оказалось, что мы соседи. Вот так забавно вышло. — Я вас с радостью провожу! Только… Мариам, ты же не против, если я уйду пораньше? Ромка обратился к девушке с белоснежными кудрями, что все это время стояла за стойкой и обслуживала покупателей. Та как-то подозрительно и хитро улыбнулась и кивнула. Ромка смеялся. Пинал ногами неглубокий снег. Спрашивал меня о моих путешествиях. Рассказывал о своём городе. Он знал много легенд и романтических историй, связанных со зданиями и памятниками. Удивительно, как за 20 минут мы сумели произнести так много слов и обменяться столькими знаниями. Свернули с широкой улицы и пошли наверх по лестнице между двумя кирпичными зданиями, стоявшими тут, наверное, с момента образования города. — Эй! Хоря! — раздался чей-то пьяный окрик откуда-то сбоку, стоило нам выйти из узкого коридора стен. — Хахаля себе нашел? Ромка повернул налево в темноту старых улочек, я шел рядом, как тут парню в голову прилетел снежок. Я обернулся посмотреть, кто там такой наглый. В небольшом закоулке под фонарем на спинке скамейки сидел парень, крупный и высокий, ноги в обшарпанных берцах стояли на сиденье. В руках самокрутка. — Хоря, я с тобой разговариваю. Мама что ли не учила отвечать на вопросы? Собственное «остроумие» почему-то показалось парню очень смешным. Он захохотал, запрокинув голову назад, опершись головой о заснеженную стену. Я покосился на Ромку, уголки губ опустились, глаза опечалились, зато руки в кожаных перчатках сжались в кулаки. — Странно, а в школе тебе нравилось лизать МОЙ член. И ноги ты раздвигал только передо мной. Пидор католический. Парень затянулся и выдохнул густой белый дым, затем я ощутил аромат. Какая знакомая моему юношеству картина, каннабис. Как раз с него я начинал. — Сейчас зазвонит, — прошептал Ромка, и будто по его велению раздался громогласный, низкий и вибрирующий звон колокола. А затем еще одного. Нарик что-то говорил, шевеля губами, скалясь, но голос потонул в вибрациях, да и вряд ли это было сказано четко, скорее размазано по языку. Рома развернулся кругом и пошел прочь. А я просто последовал вслед за ним. Теперь понятно почему небольшая, но хорошая квартира стоит дешевле, чем точно такие же в других частях города. Тут невероятно мощный колокол католической церкви, от такого и стены дрожать начнут. Я в последний раз обернулся, чтобы посмотреть на знакомого Ромки, посмотреть…на себя что ли. Парень сидел, спрятав лицо в красные замершие руки и вздрагивал. Через пару минут звон умолк. — Что значит Хоря? — это был мой первый вопрос. Второй был уже другим. — И тебе не кажется, что этот парнишка к тебе неравнодушен? Рома на меня вытаращился, как на идиота какого-то. — И это всё, что ты хочешь у меня спросить? — уливился он, открывая вход в подъезд двухэтажного здания своим ключом. — Тебя не волнует, что я.…пидор? Он слегка подумал перед тем, как обозвать самого себя. — Ну мы все совершаем ошибки в жизни, — пожал я плечами, на что получил испепеляющий взгляд желтых глаз. — Это не ошибка, это моя ориентация, — процедил Ромка, явно не собираясь вступать в баталии и орать, стуча себя в грудь, что геи — это не ошибка. Скорее он сам был не рад. — Я имею ввиду, сосем всяким мудакам, — поспешил доходчиво объяснить я. Брюнет поднял на меня растерянный взгляд, ничего не понимающих глаз. Боже, ну какой же он наивный. Что он там про суды и разбирательства нес? Этот парень и мухи не тронет. Люблю милых. Что я за гей то такой неправильный? — Ты тоже? — придыхание было столь сильным, что он подавился и закашлялся. Я засмеялся и наконец открыл дверь Ромкиной квартиры, в замке которой парень безрезультатно вертел ключом туда-сюда на протяжении почти всего разговора. — И я тоже, — улыбнулся, снимая с Ромки шапку и бросая на широкую тумбу. — Так почему Хоря? Красный как рак, он стянул с себя ботинки, курку и кинулся вглубь погруженной в мрак комнатушки, бросив жалобное: «Воды!» Я нерасторопно повесил верхнюю одежду на дверцу шкафа, закрыл входную дверь, разулся и вошел в чужую обидеть, предварительно нащупав на стене выключатель. И тут было чему подивится. Вновь фарфоровые нарядные куклы, старые напольные часы, икебана под стеклянным колпаком и пианино. Ужасно старое и огромное, почти на четверть захватывающее пространство и так небольшой квартиры. Из темного дерева, высокое, с замочками и золотыми скважинами, выгравированными цветами и вырезанными фигурами. Я уставился на Ромку, у которого до сих пор горели уши, он немного постоял, соображая, а потом все-таки вспомнил. — Хоря — была моя кликуха в школе. У меня фамилия Хориэ. Японская. Вот. Рома опустил стакан с водой на стол и…отвел взгляд, вновь поалев, но теперь уже от смущения. — Если ты думаешь, что я тут тебя насиловать начну, то нет, — сказал я первое, что пришло в голову. И самому смешно стало, Ромка тоже прыснул. Показал зубы в улыбке. Естественный. — А пианино рабочее? — отсмеявшись, я погладил потрескавшуюся от времени крышку. — Ну…так себе, если честно. Но я его настраивал недавно. Ты играть умеешь? Я отметил это «ты», сменившее нудное «Вы». Так как я часто знакомился с разными людьми я привык, что они меня называют все по-разному. Кому удобно тыкать, кому выкать. И хотя мне приятнее слышать ты, чаще мне говорят Вы. Может старость? — Неа. А Ты? Рома замялся, прикусил пухлую нижнюю губу, чем привел меня в молчаливый восторг, и вдруг кинулся к окну. Что-то проверил, низко нагнувшись и обрадовав меня еще больше. Я как воспитанный взрослый мужчина посмотрел в сторону, но потом не удержался и вновь глянул. А что? Я себя уже 4 месяца держал на строгой диете. Признаюсь, мне мою наркотическую ломку 11 лет назад было легче пережить, чем ту, что я испытывал сейчас. — Ладно. Тут в третей комнатушке живет викарий. Священник из храма. Он каждый раз устраивает дебош, стоит мне заиграть. Но там у него свет не горит, наверное, на службе или спит. Если последнее, то нам… будет плохо. Рома сел за пианино, отодвинул крышку и прошелся пальцами по клавишам. Вот поэтому они у него длинные. Хотя, может это миф? Он заиграл. Эти красивые пальцы скользили по желтым и черным клавишам, кое-где слышалось грязное звучание, где-то нота не тянулась, педали громко бились, когда Рома с них снимал ногу, но почему-то я почувствовал себя невероятно счастливым. Не знаю, может ностальгия нахлынула — в детстве и вплоть до 15 лет моя тетка играла мне на пианино, я ничего не смыслил в этом, кроме того, что у нее красиво получается. Она плавно раскачивалась туда-сюда и играла классику. Ромка же сначала начал спокойной, а потом вдруг разошелся так, что я не мог оторвать глаз от его быстрых движений, смен позиции рук, мне казалось, что клавиши не выдержат и оторвутся. Он не строил рож, как это делают опытные известные пианисты, погружаясь в такой бурный экстаз, что хочется иногда выключить телик и пойти помыть глаза с мылом. Он пел. Одними лишь губами, но у его мелодий были слова. В конце своего шоу парень размахнулся и ударил по низам, однозначно показав, что он закончил. А затем с любопытством уставился на меня. — Я бы на месте викария вызвал полицию. Это запретное искусство, — отвесил я ему комплимент, а сам вдруг подумал, что не помешало бы поставить звукоизоляцию в комнате. Парень сыграл для меня еще несколько музыкальных произведений, а потом и спел что-то на латыни в стиле рождественской молитвы. Я уже на тот момент сидел рядом с парнем и любовался им, без стеснения, без опасения, что он заметит. Какой же я везучий дурак, увидел симпатичного парня, украшающего витрину в преддверии католического Рождества, влюбился с первого взгляд, и вот уже слушаю, как он играет на пианино в его же квартире. — Может посмотрим фильм? — предложил Медвежонок, невинно хлопая ресницами и слегка улыбаясь. Заметил, как я смотрю на него. Смотрел бы и дальше, но хоть какое-то чувство такта у меня быть должно? — Давай. Часы показывали час ночи, а мы смотрели, как Гринч воплощает свою гениальную идею в реальность. Бок Ромки грел мой бок, а под одним мягким пледом с вышитыми зелеными ёлками было еще уютней. В очередной раз сонно моргнув, я забыл разморгнуть и провалился в бездну сна.

3 дня спустя.

Диван Ромы был разложен, простыни смяты. — Аааа-й, — застонал Ромка, выгибаясь в спине и вздрагивая. Его пальцы сжимали наволочку, лежащей рядом подушки. — Мм, стой… Я погладил Рому по коленке и медленно повел левой рукой вверх, а правой вниз, к ступне. — Нет, Нет, только не опя… Аааа! Короткий громкий крик, и моё левое запястье взято в тески его пальцев. — Больше не болит? — радостно улыбнулся я, массируя ступни Ромки. Обычный массаж. — Изверг! Садист! — возмущенно пробурчал Ромка, но, пошевелив ногами, был обязан признать, что и правда прошло. — Не болит. После длительной прогулки в воскресный вечер по сопкам города у парня свело ноги. И я оказал ему первую помощь. Хотя удивительно, ведь он тут вырос и должно быть привык, аки горный козел, бегать туда-сюда, а я с равнинной местности — забрался на мост, пригляделся, вот и весь город за горизонт уходит. — Я еще массаж спины неплохо делаю, — как бы между прочим протянул я. — Избавь, — поморщился Медвежонок, я его у себя в голове так и называл, уж очень миловидный разрез глаз получился у парня. — Может… Рома хотел было что-то сказать, но зевота подкралась незаметно, и идея потонула в ладони. Он сладко потянулся и вдруг резко подскочил, отчего я отпрянул, побоявшись, что мы набьём друг другу шишек на лбах. — У меня есть деловое предложение! Помоги мне нарядить комнату… Пожалуйста, — вежливо добавил парень в конце. Он уже оценил объем работы, необходимой сделать мне в течении недели до Нового Года. Писанина. Просто Ромка зашел ко мне в комнату и ужаснулся нагромождению бумаг. — Сейчас? — удивился я, поглядывая на свои наручные часы. Стрелки указывали на 12 ночи. — Давай завтра? Или ты будешь слишком занят? Эти щенячьи глазки сведут меня с ума. Каким образом ему удается демонстрировать такую вселенскую печаль и грусть на лице? — Хорошо, — согласился я, лихорадочно соображая, когда можно будет найти время между встречами с клиентами, (забота о которых, к слову не моё дело, но что не сделаешь ради помощи другим), разглядыванием бумаг, документаций, отчетов и махинаций с цифрами. — Я…на самом деле не наряжал ничего уже как 17 лет. — Ужасно! — с придыханием шуточно возмутился Рома. — Но теперь мы знаем, как это исправить. Проснулся я под чужой будильник в шесть утра. Ромка, лежащий ко мне спиной, завошкался, засопел и потянулся рукой к тумбе, чтобы отключить раздражающую мелодию на телефоне. Когда парень выполнил этот манёвр, он на несколько секунд затих, будто уснул, но почти сразу же резко перевернулся лицом ко мне и уткнулся в меня заспанным взглядом. — Доброе утро, — пробасил я несвойственным мне голосом. — Доброе, — улыбнулся мне Ромка, рассматривая меня в слабом свете, льющимся из окна. — Я не хочу вставать. Он сладко зевнул и потянулся, так что одеяло соскользнуло вниз, обнажив светлую снежную кожу плеч, груди, живота. Ромка был стройным и только. С его работой можно было бы раздуться, как шарик, но он либо соблюдал диеты, либо занимался легким спортом, оставаясь в форме, хотя кубиков тут и в помине не существовало. Соски тут же напряглись, и Ромка не думая провел по ним ладонью. Я в это время принял сидячее положение и наблюдал за Ромкиными попытками проснуться сверху. — Я не хочу рано вставать, — пожаловался он, сев напротив, и затем наклонился ко мне и уткнулся лицом в сгиб между моей шеей и плечом. — Я хочу спать. Всё это напоминало мне сцену «папа будет сына-первоклассника в школу». Я подтянул Ромку ближе к себе и посадил на свои бедра, так что теперь он полностью прижимался грудной клеткой к моей. Его стояк уперся мне в живот. — Если ты будешь делать это каждый день, — явно с улыбкой промурчал Ромка. — Я буду вставать и в 6, и даже в 5. — Если я буду делать это каждый день, мы будем каждый день опаздывать. Как я оказался в Ромкиной постели? Да сам не знаю. Он предложил, а я не отказался. Мы так вымотались за день, что стоило нам оказаться под одеялом, тут же вырубились с концами. Ромка нагло прокатился на мне до ванной, там я его опустил на пол, и он без стеснения стянул с себя трусы и залез в душевую. Если бы я точно не был уверен, что между нами ничего не произошло, подумал бы, что моя память скрыла от меня целый пласт горячих воспоминаний. Чистя зубы, я наблюдал за Ромкой в отражении. У него была удивительно ровная осанка, и сам он был утончен и даже аристократичен, благодаря своему хрупкому телосложению. Но тело оставалось еще совсем юным. Через сорок минут я уже сидел за чашкой ароматного кофе и с эклером, добротно напичканным твороженной тающей во рту начинкой. — Нигде не пробовал таких вкусных эклеров, — сделал я комплимент Ромке, который копался в телефоне и что-то читал. Он улыбнулся и медленнл поднял на меня глаза, отрываясь от увлекательного чтива. — У этих эклеров есть 20 постоянных клиентов. Приходят одни и те же люди и непременно берут именно их. Или еще бывает: «Здравствуйте, а у вас тут говорят какие-то эклеры необычные…» Рома окончательно расплылся в улыбке. — Я люблю свою работу. — Сколько у тебя работников? — Пять. Мариам ты уже видел, она бармен и на кассе, у нее есть помощница Зоя. Аниса и Жека помогают готовить. Дин менеджер. Они классные ребята, я с ними со всеми очень странно познакомился. Познали друг друга в беде, так сказать, Дин вообще пытался с моста прыгнуть, когда я мимо проходил. Ромка, не дождавшись от меня какого-либо комментария, опять уткнулся в телефон. А я посмотрел на Рому с другой стороны, он мне напомнил моего бывшего одноклассника, у которого на всем земном шаре есть куча преданных знакомых и друзей, которым он когда-то помог в беде. Этот мой одноклассник в школьные годы часто был один, с ним мало кто дружил, он все делал сам, и вот сейчас он уже успешен и счастлив. — Марк. У тебя фамилия какая? — робко спросил парень. — Калентеев. Ромка глядел в телефон как в сундук с золотом, неожиданно свалившимся с неба, потом на меня точно такими же пораженными глазами. — Отчество — Альбертович? — запнувшись уточнил кондитер. — Да. Что там? — я уже стал переживать, где парень нарыл этот ужас и что там обо мне опять написали. Ромка стал читать вслух: — Жгучий брюнет с идеальными чертами лица и мощным спортивным телосложением, его легче приставить на обложке VOUG, чем штудирующим профессиональную литературу и отстаивающим Ваши права в суде. Среди его клиентов… Ты в ТОП-100 лучших юристов России. На 46 месте. Тут еще твоя фотка и ссылка на биографию… Стоп. Стоп. Стоп. А это уже очень плохо. Даже слишком. Я выхватил телефон из рук Ромки и посмотрел на фотку, которую они приложили к этой дурной статье. Вообще не похож! Я перешёл по ссылке и быстро пролистал информацию, удостоверившись, что там нет ничего про мое жалкое прошлое и что никто не лез ко мне в медкарту, вернул смартфон. — Ром. Давай я тебе сам о себе расскажу чуть позже, а эту ерунду можешь даже не читать. Это глупость. Я уже как два года занимаюсь иными вещами. — Неужели там что-то жуткое? — Ужасное и отвратительное, — преувеличил я и улыбнулся. — Я приду сегодня к тебе в кондитерскую. Часам к десяти. Пустишь?

***

В 32 года ты еще идиот. Чего бы ты не повидал в этой жизни, в какие ситуации не попадал, ты все равно не старик за 80, чтобы знать, как себя вести в той или иной ситуации. И будут находиться люди младше, которые в самом деле будут понимать, что делать, а ты нет. Мне стало одиноко после смерти моей тетки. И не потому что мне не с кем было пообщаться — когда не с кем общаться это лишь значит, что ты скучный собеседник, пойди на улицу и заговори с первым приглянувшимся человеком, и одиночество как рукой снимет — мне было некуда возвращаться, меня больше никто нигде не ждал. А когда стал наркоманом, еще и потерял возможность получать доступ к каким-то простым вещам. Веселье, счастье, решимость, спокойствие всё это мне приходилось вливать внутривенно. Я был один, меня воспитывала тетка, и у нас не было принято открыто проявлять ласку, говорить теплые слова, а главное выпускать наружу эмоции, рассказывать о наболевшем. В какой-то степени такое воспитания повлияло на мой приход к наркотикам, я не мог чувствовать себя свободным со всей своей болью на сердце, а говорить о ней я тоже не собирался. И вот появляется, спустя 17 лет, в моей жизни мальчик Рома, временный сосед, который готов говорить все как есть, честно, без ужимок, может выслушать тебя и проникнуться. Конечно к 32 годам я понял, что некоторым людям не так сложно быть честными с собой, как мне, но близко я с такими не общался. И вот Рома. Он оказался удивительным с первого дня нашего знакомства, не требуя ничего взамен, он был готов помогать. Он начал разговор со мной, как со старым знакомым. И главное, он такой, какой он есть. Без лжи, улыбок, притворств и попыток выглядеть лучше. Я это ценю, мало где найдешь таких людей. Вечером 24 декабря я пришел к 10 часам в кафе. Меня впустила Мариам и закрыла за мной дверь, перевесив табличку с надписью «Welcome» на «Closed». Я спросил где Ромка, на что она пожала плечами и ответила, что он обещал вернуться к 9 или чуть позже. Мы стали ждать. Вскоре за витриной возникло три одинаковых на лицо подростка. Они около пяти минут стояли снаружи и следили за кроликом, потом их всех впустили внутрь. Как и я трое мальчишек стали ждать Ромку, сев за соседний стол. Мы молчали. Но спустя минут 15 поднялся бунт на корабле. — Боже! Да сколько можно! — не выдержал один из тройняшек, кажется самый вспыльчивый. — Где он ходит?! Парнишка стянул с головы вязанную шапку и оказался почти лысым, короткий ёжик светлых волос обрамлял черепушку как золотой иней. Второй мальчишка, явно более спокойный и сдержанный, посадил брата обратно на место. Они не выглядели особенно радостными. Будто их заставили сюда идти. И моя догадка быстро подтвердилась. — Оставили бы эти подарки здесь и норм бы было. Нет же, этой ведьме надо подтверждение! Не хочу его видеть, пидор. Старший брат явно был не только находкой для шпиона, но еще прямолинейным и совершенно нетактичным. Тихоня, Адекват и Злюка — три гнома. Тихоня не издал ни звука, надулся и опустил взгляд куда-то под стол. А вот Адекват, бросавший на меня редкие взгляды, пнул Злюку под столом ногой, тот тут же оскалился, как загнанный волчонок, не поняв намеков братца. — Был же норм парень! С нами в хоре пел. Вдруг ему вздумалось геем стать?! В голосе прозвучала обида. И может быть Злюка нес бы этот бред, полный заблуждений, еще долго, но за Ромку неожиданно вступился Тихоня: — Баран, ты, Влад. Тупой. Он геем был и когда с нами в хоре пел. И нет, ты явно не в его вкусе, слишком уродливый, не выдумывай. Я поразился своей ошибке, Тихоня оказался храбрым парнем, по крайней мере, Злюку он не боялся. — А ты у нас, значит, красавчик? — озлобился лысый братец. — Я такого не говорил, но если ты настаиваешь, то явно краше, чем ты, — с наглой улыбкой заявил один из трио. — Да у тебя даже девушки ни одной не было, уродливое чмо! — вновь парень вскочил изо стола, не мог он сидеть на месте, слишком подгорало у него в причинном месте. — Просто ты легкодоступный. Все девушки, на самом деле, в меня влюбляются. — Девственник нецелованный! — А ты что-то из жабы в принца не превратился, за столько лет. Моё настроение чуть улучшилось, еще бы, не каждый день встретишь близнецов, спорящих кто же из них красивей. Адекват благоразумно хранил молчание, а потом развернулся ко мне и в лоб спросил: — А вы случайно не любовник Ромы? — Нет. Я его сосед, — так же спокойно ответил я. Адекват протянул многозначительное «Ммм» и повернулся обратно к братьям, не слышавшим ничего из-за словесной перепалки. Они мне и правда стали напоминать гномов из Белоснежки. В 10:34 в кафе ворвался кое-кто знакомый. Нарик. Он чуть не снял закрытую дверь с петель, благо Мариам вовремя успел открыть её. Сбитые в кровь костяшки, исцарапанные кисти, разбитые губы и кровоточащий нос. — Пойдем, папик, — остановив на мне усталый взгляд, Нарик подошел ко мне и несильно перехватил мое запястье. — Пока я на лютом морозе отстаиваю права католических геев и попадаю в пучины Холиваров, Ты тут чаи распиваешь в тепле. Пойдем, папик, Ромка никого кроме тебя видеть не желает. Я бы мог и не верить этому парнишке, но почему-то поверил. Слишком много грусти было в его глазах, голубых и красивых, не затянутых наркотической пеленой. Мы были почти одного роста, но все же он немного обогнал меня. Он мне объяснил ситуацию — многие прихожане церкви, узнав о нетрадиционной ориентации Ромы, стали его презирать и откровенно травить. Его выгнали из хора. Потом стали выгонять из храма. Ну, а последний год просто не впускали внутрь, только по праздникам. Вот он и собрался в храм перед Рождеством, кто ж предполагал, что о его набожности знает достаточно гомофобов, чтобы устроить ему засаду. — Но это полный маразм! Им больше нечего делать? — возмутился я. — Маразм, не маразм, а все эти боевые раны настоящие, — Нарик вытащил руки из карманов и показал их мне. Зрелище было не из приятных, появилось ощущение, что бил он не людей, а металл. — Ромку бы просто убили, если бы я не заметил, как он прется в храм. Хорошо, что я сегодня чистый. — Кончились? — не знаю почему, но как-то сам вырвался вопрос. — Нет, — со смехом вдруг ответил парень. — В обезьянник забрали на два дня. Ладно. Мы тут про Ромку, а не про меня. Он драться ну вообще не умеет, мухи не обидит. Парня звали Лёхой, и свое имя он терпеть не мог, потому что оно было «недостаточно крутым». Дреды — вместо зимней шапки, легкая куртка, расстёгнутая до самого конца, по шее татуировки и висит золотая цепочка, похоже настоящая, удивительно, что он ее еще не продал. 10 лет назад я бы отдал всё — я и так отдал тогда всё, поэтому и жизнь начал почти с чистого листа. Леха не парился о своем здоровье, судя по его легкой одежде и безобразным ранам. Еще у Лехе в квартире было удивительно чисто. Именно чисто, не пусто. Все книги стояли от большей к меньшей. Зеркала сияли, нигде не лежало забытой визитки или журнала. Ковер, расчесанный, мягкий, без единого пятнышка расстилался по всему коридору. — Добро пожаловать. Разувайтесь. Мойте руки и проходите, — словно шут этот здоровый бык легко поклонился, махнув мне рукой в нужном направлении, осторожно снял с себя заляпанные кровью белые летние кроссовки и отправился в ванную. Люди кардинально меняются, особенно, когда их заставляет это делать добровольно влитая внутрь дрянь. Ромка сидел на кухне. Он напрягся и вытянулся, словно статуя пианиста, стоило мне войти. Но ко мне поворачиваться не спешил. — Как ты понял, что это не Леша? — спросил я, не торопясь смотреть ему в лицо. — Ты пахнешь приятно. Ходишь тихо. У тебя сильная энергетика, сразу весь воздух в комнате уплотняется. Ты дышишь всей грудью. Я от его слов смутился, но лишь где-то в глубине, снаружи я привык такие эмоции не показывать. Ромкин голос был ласковым и грустным. Я обошел стол. Он закрыл правую часть лица рукой и наклонил голову. — Ну покажи, — я отстранил его руку и увидел огромный налитый синим фингал под глазом. — Красавчик. Ромка не смотрел на меня и всячески избегал моего взгляда, я сел на стул напротив и стал нежно гладить его по щеке и по шее. Потом наклонился ниже, к нему, и заглянул снизу вверх в его… — Великолепные желтые глаза, — прошептал я. Ромка закусил губу. — Не плачь. Хориэ кинулся мне на шею и крепко-крепко обнял, почему-то прося у меня прощения, говоря, как он испугался. Мальчишка. Я в 21 год уже ничего не боялся, и Леха ничего не боится. А он трусишка маленький. Хороший. На кухню зашел Леша и остановился у стены. Он переоделся в серую чистую футболку и белые бриджи, смыл кровь с рук и лица, собрал дреды в торчащий прямо хвост. Кухонная сцена вызвала у него острый приступ ревности, он зло зыркнул на меня, но сразу же перевел взгляд в сторону окна. Теперь это абсолютно ясно — он влюблен в Ромку до сих пор. Ромка завязал последний золотой бант на ручке шкафа и оглянулся на уставшего меня. Никогда не думал, что украшать квартиру-студию будет так тяжело. Да я вымотался! Может это Ромка такой требовательный? Но в любом случае комната невероятно преобразилась, запестрила зелеными, красными и золотыми цветами, если бы я не принимал в этом активное участие, то ни за что бы не узнал ее. Я лег на диван под взглядом его веселого глаза, второй припух. Ромка подошел ко мне и сел у меня под боком, слегка нависнув надо мной. — Хотя день был омрачён жесткой реалией, он мне понравился. С самого утра и до самого вечера. Ты был мне сегодня очень дорог. Как отец, как друг, как…любовник. Мы делили одну постель и сидели за одним столом утром, ты ел мои эклеры и пил мой кофе, наряжал со мной комнату. Ромка лег рядом со мной на бок, сунув руки себе под голову. Он выглядел счастливым. А я был абсолютно смущен, и чувствовал, как по моим щекам ползет жаркий румянец, и как краснеют уши. Ему все же удалось своей откровенностью вогнать меня в краску. — Не поверишь, но это было моё Рождественское желание — познакомиться с человеком, который станет мне хотя бы на мгновение как родным, которому я смогу рассказать всё-всё и меня примут. С которым я смогу быть собой и надо мной не посмеются. С тобой как дома, а без тебя я потерян. В его больших янтарных глазах я видел свое отражение и хитрых зверьков, радостно пляшущих от того, что я растерян. — Боже, Ром. Ты сумасшедший, зачем так честно? Мне уже 32, я слишком стар для таких откровений, — посмеялся я, кладя локоть на лоб и разглядывая потолок, украшенный золотыми звездочками. Парень подался ко мне и прижался щекой к моей груди. — И правда, сердце гремит как бешенное. Может ему стоит помочь? — Рома заговорчески ухмыльнулся, и я все понял. Приподнявшись на локтях, я притянул парня к себе и коснулся горячих манящих губ своими.