Солнце

Я давала тебе имена. День за днем, ночь за ночью Называла тебя то водой, то стеклом и металлом, То цветком, То яблоком вечности, смертью испорченным, Но ворованных тертых имен для тебя было мало. Дни и ночи один за одной становились короче, В глубине за луной растекалась чернильная лава, Обволакивая днище неба, огнём отороченное По трухлявому краю. Червоточина зрела во мне – под ребром корабельным, Над костистым венцом, обнимающим жадное чрево – До хребта, До розовой мякоти – как колыбельная Проникала подспудно, насквозь перевивчато-белым. Злыми снами отравлена тьма, перекопано тело – Я искала внутри и снаружи, текла и твердела – Так хотела найти тебе имя единственно верное, Что истлела до пепла. И пока разрывалась на дым – не осталось и крошки От тебя, ни следа на земле, ни далекого блеска – Ничего, Где прежде, казалось, сияло истошное Величайшее солнце вселенной, ворочалось веско. Будто солнце, меня зачерпнув в громовые пригоршни, На себя опрокинуло пепел, умылось, оделось – Перестроенное, птицекрылое, неопороченное – Пробудившийся феникс. Оперенное солнце сбежало с прокля́той орбиты, Чтобы больше не тратить тепло на спекание глины И песка, Не быть наречённым чужими испитыми Именами-рубцами, из дробного – стать неделимым. В опустевшем укромном углу застывают граниты, Заплетая безжизненно-гибкие гулкие глыбы, Переломанные и кривые, словами прошитые – Запирают глубины. Есть ли дело светилу до тех, кого походя грело? Может – есть, но не больше, чем мне – до щербатого камня Под ногой. Лети, моя радость, гори в междувременье, Полыхай-выдыхай, выворачивай мир наизнанку. Обесточенный город сочит парафином несмелым, Расплывается желтым по черному, коркой по ранкам, И луна без источника падает прямо и прело В безымянное завтра.