***
Впереди уже было почти ничего не видно из-за роя кружащих впереди белых пчел с глухими, бесшумными крыльями. Они не жужжали, но просто шумели и будто бы свистели, кусали за щеки, шею и руки. Мальчик обернулся, но домов сзади уже тоже не было видно, несмотря на фонарь в дрожащей руке. Зима в этом году выдалась в самом деле лютая, темнело уже быстро. Внезапно он стал идти быстрее, продирая ноги в тонких штанах через белые завязи сугробов. "Там в паре шагов должна быть дорога... я спрошу у путников, не видел ли кто" - Со-ня-я-я-я! - закричал в сторону дороги и леса позади нее мальчик. Ответом ему послужила лишь более горькое завывание метели. Мальчик стряхнул с рыжих волос белую пелену снега и продолжил путь дальше. "Да где же ее черти носят... Я извинюсь! Правда! Я больше не буду на нее огрызаться, все же она младше меня, к тому же девчонка... Я тебе даже свой лук со стрелами отдам! И рогатку с каштанами! Обещаю! Ну где же ты?" А может, она просто спряталась где-нибудь за домом или под домом, в подвале. Специально, гадина такая, спряталась, лишь бы насолить... В голове пульсировали обрывки воспоминаний, чьи-то голоса кружились в голове... В основном один голос. Резкий, громкий, старческий. Неприятный голос, который он всегда терпеть не мог и ежился, когда слышал, всякий раз. "Пока не найдешь ее, чтоб не возвращался! Если не найдешь, я тебя!.." Она не успела договорить, что именно должно быть после "тебя", но мальчик понимал, что ничего хорошего. От такого голоса и от людей с такими голосами и так нельзя ожидать ничего хорошего. Внезапно он понял, что глаза слепнут еще сильнее, и дело тут вовсе не в метели. Словно ее было мало, теперь глаза оказались закрыты какой-то поблескивающей пеленой, пламя из фонарика будто двоилось в глазах. Румяные с мороза щеки снова что-то обожгло и спустилось вниз, по подбородку. - Ну конечно, поплачь еще, мямля! - внезапно разозлился сам на себя мальчик, кое-как стирая слезы с глаз воротом полурваного полушубка. - Сам же во все это ввязался... Закончив вытираться, он оглянулся по сторонам и понял, что сам не заметил, как вышел на дорогу. А еще он только что заметил, как ему стало жарче, а в горле как будто засело что-то горячее и колючее, будто какая-то огненная ящерица с шипами. Сверху вниз на мальчика смотрели оранжевые фонари. Будто бы не то с сочувствием, не то с осуждением, но сверху вниз. На дороге никого не было. "Ну ничего... передохнем немного - и снова искать. Ну, Сонька, ух и врезал бы я тебе за то, что убегаешь. Точно врежу, и не посмотрю, что девчонка! Нельзя так, что ты как нелюдь какая!" Мальчик устало вздохнул и встал у фонарного столба, прислонившись рыжим затылком к прохладному металлу. "Ну вот, и шапку еще забыл с перепуга... Эх, занесла же тебя нелегкая... Да" - Соня-я-я-я! - позвал он в белую пустоту, но голос из груди вырвался искаженный, будто порезанный ножницами и неровно заштопанный. Плач вьюги послужил ответом. "Замерзла, небось... Али волки в лесу загрызли. Но, наверное, ей же и лучше... Эх, Соня, ты-то сбежала. А я что? Ты одна-то была и так, а мне нельзя уйти. С кем я Седжи оставлю? Одного, с этой грымзой старой и этими гадами... Ну уж нет! Ты, Соня, ушла. А мы вдвоем так и остались мучиться" Внезапно с того края дороги, который шел из леса, донесся приглушенный цокот копыт. Все ближе и ближе... Повозка! "Может, они видели! Они ее подобрали, наверное, тогда... Может, и меня подвезут!" Мальчик вскинул вперед руку, сжимавшую фонарь, и стал трясти им, словно флагом. - Дяденьки-и-и! - снова голос вырвался какой-то не тот, неправильный. Услышат ли они меня? Ведь услышат? Из тьмы леса возник огонь фонаря, выхватив карету с запряженным в нее конем. Поравнявшись с мальчиком, карета остановилась. Дверь открылась, и из кареты (мальчик заметил, что она не особо богатая, как будто извозная) выглянул кто-то, чьего лица мальчик не разглядел из-за рыжего освещения фонарей, при котором нельзя было даже сказать точно, какие у этого человека глаза. - Ты чего здесь один стоишь? Потерялся? - обеспокоенно спросил мужчина. - Дяденька, - неправильным голосом заговорил мальчик. - Вы девочку не видели? Маленькая такая, с хвостиком белым... Не видели? Мужчина задумался на полминуты и покачал головой: - Нет, не видел. Лицо мальчика тут же омрачилось горьким разочарованием. Так ждал, так надеялся, а дяденька ее не видел... - Жаль... - Ты давно тут стоишь один? - все еще обеспокоенно поинтересовался мужчина. - Да нет... я остановился тут передохнуть с дороги и узнать, не видел ли кто. - Ну-ка подойди сюда, малыш. Голос у тебя какой-то нехороший... Мальчик робко подошел к этому человеку, который внезапно был так внимателен и добр к нему. Конечно, он знал, что к незнакомцам нельзя близко подходить, нельзя с ними говорить и тем более к ним в карету садиться, но... Во-первых, он сам уже заговорил и для этого пришел на дорогу. То есть, уже нарушил правило, о котором прекрасно помнил. Но, помимо этого, почему-то мальчик не чувствовал никакой злобы или опасности, исходящей от этого человека. Обычно ее он ясно чувствовал, эта чуйка его не раз выручала от тумаков надзирателей или от горячего половника поварихи, когда они с Седжи приходили через черный ход искать, чего есть еще съестного. Добрый незнакомец положил теплую руку ему на лоб, потом на щеки, взглянул в глаза, и лицо его стало более обеспокоенным: - О Господи, да у тебя жар! Давай я отвезу тебя домой. Где твой дом? - Эт-то... Это не дом никакой, дяденька. - А что же это? - переспросил мужчина. Мальчик промолчал. Ему не нравилось то слово, которым называли место, где они с Седжи вынуждены были оставаться до не известной никому пока что поры. Мужчина не стал переспрашивать и вместо этого спросил другое: - А сможешь дорогу показать, как доехать-то туда? Я тебя довезу. Совсем плохо ты выглядишь, малыш. - Да, конечно. Соседняя дверца кареты рядом с неизвестным человеком открылась, и мальчик сел рядом с ним. Мужчина казался на вид молодым, в очках, с добрым и спокойным лицом. Шею его закрывал от мороза бежевый льняной шарф.***
"Господи Боже, Матис! Дернуло же тебя с твоими претензиями... Это ему не так, то ему не сяк, шарф не такой, голос не тот. Он же и так старается, а ты его совсем заел своими придирками!" Лена помнила о том, что отношения между ее братом и возлюбленным еще с их знакомства были непростыми и тернистыми: Матис был яро против того, чтобы "коварный разбойник и обольститель" даже дышал рядом с его дражайшей сестрицей. Ей стоило огромных усилий их примирить, и даже теперь, несмотря на то, что Джулиан уже давно доказал, что он стал человеком честным и порядочным, Матис все еще третировал его придирками и претензиями хуже сварливой тещи. В раздумьях и мысленных перепалках с братом, которому еще предстояло выслушивать ее негодования по поводу такого отношения к своему подопечному, Лена не заметила, как вышла на набережную. В беготне и поисках она также не заметила, как капюшон белого пальто свалился с головы на плечи. Снова накинув капюшон на вьющиеся рыжие волосы, запорошенные снегом и слегка спутанные ветром, девушка внимательно огляделась по сторонам и заметила вдалеке, близ набережной, задумчиво смотрящую вдаль фигуру. При приближении фигура стала узнаваться все больше... Взгляд светло-карих глаз устремлен куда-то вдаль и вместе с тем - внутрь себя, будто бы куда-то в прошлое. Короткие рыжие волосы и бежевый шарф перебирает холодной белой рукой зимний ветер. - Я тебя всюду искала... От неожиданности он оборачивается в ее сторону, но, увидев, что это она, Джулиан немного стыдливо улыбается. Упавшая рыжая челка слегка закрывает левый глаз, и он небрежным движением руки отбрасывает ее за ухо. - Да... прости, что устроил сцену на пустом месте. Зря я так... На самом деле, не такую уж и сцену - огрызнуться на такое замечание и уйти, слегка хлопнув дверью (даже не в полную силу). Рикард за упоминание шарфа в ироничном ключе вообще имел полную возможность получить от Джулиана по шее. Но огрызнуться на руководителя миссии, к тому же на старшего брата твоей невесты, при этом у нее же на глазах... И чем ты только в этот момент думал? - Да нет, я все понимаю. Брат к тебе слишком строг, - отвечает Лена, и в ее голосе слышны всегда привычные ей понимание и забота. - Разумеется. Он же руководитель миссии, конечно, он будет беспокоиться за то, чтобы все прошло как по маслу. - И все же... он слегка перебарщивает с этим. На минуту они оба замолкают и смотрят вдаль, на морскую гладь вдалеке. Из-за черной ширмы ночных облаков и снежной вуали выглядывает пятно от желтой лампы - луны. На улице почти никого нет... уже достаточно поздно, большинство горожан уже спокойно спят или расходятся по домам. Из трактира близ набережной приглушенно доносилась знакомая песня, текст которой было до конца не слышно, но который быстро вспоминался, всплывая в сознании:Похоже, немного осталось совсем, И скоро зима закружит. На десять минут бы, ну, хотя бы на семь. У прошлого нас одолжить.
Тишину прерывает она: - Джулиан... - Да? - Расскажи мне... от кого у тебя этот шарф? Юноша с легким удивлением взглянул на нее и задал вопрос, который полностью его выдал: - А... откуда ты знаешь? - Я не знаю, поэтому и спрашиваю. Тебе ведь этот шарф дорог... о простых тряпках так не переживают и не уходят, хлопнув дверью, на замечание о них. Джули кивнул и улыбнулся. То ли он в самом деле так остро и очевидно на все реагирует, то ли от нее ничего не скроешь... а может, и то, и другое. Но это даже хорошо. Он рад, что она его понимает без лишних слов и объяснений. Она и Седжи. - Может, тогда мы присядем? Если тебе не холодно, конечно... - Да нет, все нормально. Они оба присаживаются на скамейку, близ которой стоят два невысоких фонарных столба. - Я уже рассказывал, наверное, детство у меня было не из веселых. Родителей я своих не знал даже: как мне говорили уже в приюте, меня подкинули под двери, как котенка слепого в воду... - Да. Я помню... - Лена кивнула. Она помнила историю детства своего жениха, просто не хотела, чтобы кто-то из них лишний раз вспоминал об этом теперь. Ему сейчас и так тяжело. - Ну вот. Я подружился тогда сильнее всего с Седжи, его отца и меньшего брата убили люди из Когтя Пантеры. Он еще тогда носил ту красную кепку, хотя она ему тогда великовата была. Говорил, что от отца ему досталась. Мы почему-то всегда с Седжи вместе держались. Не скажу, что у меня в приюте было мало друзей, но... всех их быстро забирали в семьи. А мы с Седжи никому не были нужны почему-то. Приют, где мы жили, был на отшибе и мало чем отличался от колонии. Обед строго по расписанию, прогулки - тоже по расписанию, если кто какую пакость сделал или покалечился как-то - отвечают перед надзирателем все. И вот, поругались в один день мы из-за ерунды какой-то. Девчонка там была, ябеда жуткая, причем ябедничала даже без особой причины и без вины чьей-либо. Пропала у нее тетрадь - покажет пальцем на меня или на Седжи. Или на кого еще, кто ей просто не понравится. Что-то я ей сказал грубое тогда: "Сама ищи, не трогал! Сама небось и потеряла!". А потом она куда-то исчезла... - Как исчезла? - переспросила девушка. - А вот так. Возьми - и испарись. Стали нас к ужину звать, а ее все нет нигде. И тогда какая-то еще стукачка, из ее подружек, на меня пальцем тыкнула, мол, "Джулиан на нее накричал, она заплакала и убежала!"... Джули сделал паузу. Видимо, даже сейчас, спустя столько лет, ему не доставляло удовольствия вспоминать о днях в приюте. Да и кому о таком вспоминать приятно, в самом деле. Будь это приют на отшибе в деревне или городской приют, где к детям относились более человечно, кому хочется вообще вспоминать о том, что его бросили? - И... и что было дальше? - А все, как обычно и бывает в таких историях. "Чтоб нашел ее немедля, иначе пеняй на себя!". Седжи пытался за меня было вступиться, но его надзирательница с гневу начала лупить, и тогда я крикнул, что иду искать ее, только пусть его в покое оставят. На удивление, оставили... Зима тогда выдалась суровая, метель спереди и сзади - ни зги не видно. Ищу-ищу, а ее все нет и нет нигде. Выхожу на дорогу и жду проезжающих, может, видел кто-нибудь. И вдруг слышу - цокот копыт. Карета едет! Я кричу, чтобы притормозили немного. Выглядывает оттуда человек с шарфом. Спрашиваю, видел ли девочку маленькую. Не видел, говорит. Но поинтересовался, что это я тут один стою в такую-то пургу. Потрогал лоб, по руке понял уже, что плохо мне, жар у меня... Я тогда этого будто не чувствовал. Знал лишь, что устал очень сильно. Он спросил, где я живу, попросил указать дорогу, куда ехать. Перед тем, как поехать, он осмотрел мое горло, напоил чаем из фляги и уже потом уже велел кучеру в сторону приюта ехать. Я к концу дороги от усталости и мороза уже засыпал... - Так, стой, - Лена впервые за все время рассказа его прервала. - Ты сел в карету к незнакомому человеку? А если это оказался бы убийца или маньяк? - Я тогда тоже об этом подумал. Но... У меня с детства было нечто вроде чуйки на злых людей. Я не знаю, как и откуда, но была. Все время выручала... и вот в этот раз, видимо, тоже выручила. Если б я остался так на дороге стоять, Бог лишь знает, что бы со мной было. К концу дороги я уже почти засыпал и мало что помнил... Помню, что он снял со своей шеи шарф, укутал им меня, взял на руки, остановился, говорил с какой-то старой женщиной... потом отнес меня в комнату, уложил в кровать и ушел. Проснулся я на следующий вечер и понял, что я в своей комнате в приюте, рядом Седжи сидит с вопрошающей мордашкой. Помню, надзирательница тогда сказала, что это доктор городской был, но имени его не назвала. И с тех пор я его так и не видел... Джулиан потер слегка замерзшие даже под перчатками руки и поправил шарф, затянув его чуть потуже и обмотав длинный конец по второму кругу вокруг шеи. - И с тех пор ты всегда носишь этот шарф? - Да. И никогда его на какое угодно кашне или жабо не поменяю, будь оно хоть из самого белоснежного шелка или из самого блестящего атласа. Это шарф человека, который спас мне жизнь. Без него я б так и замерз там, один, никому не нужный... Я уже не помню, как этот человек точно выглядел, я вряд ли смогу детально нарисовать его портрет, даже если б и умел рисовать. Но я все равно помню его и никогда не забуду. Поэтому когда кто-то говорит плохо об этом шарфе, я воспринимаю это как оскорбление того человека. Девушка, не отводя глаз, задумчиво смотрит на своего жениха и улыбается. Непонятно, почему, но ей сейчас так радостно за него. За то, что у него есть этот шарф и эта память... Быть может, этот человек, тот городской доктор, тоже помнит этого рыжего мальчика, которого он спас холодной зимой и которому подарил шарф. И может, где-то сейчас он сидит и рассказывает своей жене о том, где потерял, - нет, где оставил свой бежевый льняной шарф. Может быть. Все может быть. - Уже поздновато. Может, ко мне зайдем? - аккуратно предлагает молодой человек. - До моего дома ближе идти, а Седжи обещал у Хани задержаться. - Да... идем, - все еще задумчиво улыбаясь, отвечает Лена.