Новый год в гости к вам идет!

       Гилберт приготовился к встрече Нового года. Прусс не особо любил этот праздник, но после стольких лет живя чуть ли не в одной комнате, с самым большим любителем Нового года — Иваном Брагинским, ситуация кардинально изменилась. Все, начиная нарезкой колбасы для оливье, заканчивая обматыванием елки мишурой и гирляндами, приносило русскому огромное количество радости. Гил не мог выпустить его из головы уже год. Триста шестьдесят пять дней и ночей. Ровно год назад, он вернулся к своему маленькому братику, который перерос его уже на полголовы, но навсегда останется «маленьким братиком». Прусс безумно по нему скучал и первые дни память о русском, почти не мешала. Была легкая тоска, не больше, но через месяц, это русое недоразумение, с его фиолетовыми глазищами, начало сниться ему. Почти каждую ночь.        Этот новый год, прусс проведет один. Он планировал, встретиться с Людвигом, Италией, Японией возможно с Францией и Испанией, но все пошло кувырком. Романо, оставил Испанию дома, объяснив это тем, что «нужно приготовить дом к приезду Феличиано». Младший Варгас решил навестить родню, прихватив с собой Германию. Японию просто так из его страны не вытащить, да и он решил провести этот праздник в одиночку, хотя, учитывая, их отношение с Китаем начали налаживаться, то, скорее всего, тот заставит Кику праздновать с семьей. А Франция… Тот предпочитал напиваться дорогого вина и идти знакомится с красотками, которые его отшивали, потом, в приступе депрессии, он включит «пьяный тариф» и попытается дозвонится до Артура. Гилберт даже мысленно подметил, что эта проклятая ночь может быть более унылой только у англичанина.        Годы жизни со славянами дали свои плоды. На столе стояла большая миска «горошка», как называла его Наташа. На другом конце стала миска с заливной рыбой, сваренная картошка, нарезанная колбаса и бутылка шампанского. На окнах сияли цветные огоньки, на елке переливалась всеми возможными цветами, как маленькая радуга, мишура. Стеклянные, прозрачные шарики отражали свет, переливаясь множеством цветов. Из соседней комнаты сиял белый свет: там тоже сверкала гирлянда. Елка стояла в комнате с телевизорам, пульт лежал на краю стола, рука немца постукивала по столешнице рядом, так и намереваясь, по старой привычке, нажать на пару кнопок, и слушать речь президента. Он до сих пор помнил, как в тот день страны решали, которого правителя слушать. Решали, вытягивая палочку, которую прятал Гилберт. Тогда победила Наташа, но она отдала свою победу любимому братику. Рука не выдержала. На часах было без десяти десять. На канале, где выступал лидер, сейчас пели «Новый год к нам идет». Пела группа детей с веселыми улыбками на лицах, слова они выговаривали хорошо, мелодия заедала в голове, да и пара стаканов пива… Стоп, я сказал пара стаканов? Скорее чуть больше полудюжины, а если быть совсем точным, то около девяти. Девять стаканов пива били в голову, загружая её килограммами радости и блаженства.       Дни короче, вечер рано настаёт,       Незаметно реки покрывает лёд.       И вьюги голос слышен,       И снег лежит на крышах,        — Новый год идёт! — начал подпевать прус, размахивая стаканом пенистого пива. От сеанса музицирования, его отвлек «лёгкий» стук в окно. Ещё одного такого стука, окно просто не выдержало бы. Бальшмидт распахнул недавно помытую раму, и высунул голову на улицу. На землю опускались легкие снежинки, медленно прокручиваясь и танцуя балет с ветром. Сугробы, огромное количество сугробов, слепленный снеговик, с торчащей из головы соломой. Наверное волосы. И тут в лицо зазевавшемуся альбиносу прилетел, холодный, хорошо слепленный снежок. От внезапной атаки он едва не протрезвел. — Какого черта?!        — С любовью из России! — из-за предателя-снеговика выскочил Иван. Его Гил не намеревался увидеть сегодня, поэтому несколько секунд тупо пялился на нежданного гостя. Фиолетовые глаза, покрасневшие от мороза нос и щеки, добродушная улыбка. Кончик ушка, который выбивался из-за русых волос, тоже покрытый налетом натуральных румян. — Эй, Калининград, ты уснул?        — Сейчас я тебе покажу, и уснул, и Калининград, — тот скрылся за шторкой огоньков, но вскоре снова появился. Уже с курткой на плечах и ботинками на ногах. — И с любовью, и с ненавистью.        Тот поставил ногу на раму, которую покрыл тонкий слой льда. Тонкий лёд — самый коварный. Прус поскользнулся, и пиво, выпитое немного ранее, сыграло свою роль. Посадку Пруссия совершил в сугроб, который буквально вчера сам же и создал, под окном гостиной. Россия подошел к неудачному космонавту, который дрыгал ногами в попытках вылезти из сугроба.        — Горе луковое, — сказал Ваня с интонацией заботливой мамочки, пытаясь как можно аккуратнее вытащить немца из снежного плена. — Заболеешь ведь.

***

       Пруссия сидел на диване с кружкой горячего чая и медом, который принес Россия. Сам же он сидел рядом и следил, что бы альбинос выпил все. До последнего глотка.        — Ваня, так чего ты пришел? — голос прусса был хриплым, тот невероятно быстро заболевал. В голове Ивана сразу всплыли времена, когда они ещё были совсем маленькими. Ледовое побоище. Тогда были люди крепче, гораздо крепче, после него Гил ещё долго бегал и «радовал» юного Ивана своим присутствием. А вот за последние пятьдесят лет, которые они провели дивя буквально за стенкой, Байльшмидт стабильно болел один-два раза в год.        — Просто с новым годом поздравить хотел, вспомнить былые времена, — тот старательно прятал какой-то мешочек в одном из карманов пальто. — Но ты слишком бурно отреагировал, да и выпить без меня уже успел.        — А откуда я знал, что ты явишься? — он тут же подтвердил свои слова громким чихом. — Вот и правда.        — Мои слова! Не только я от тебя набрался, — тот хлопнул приболевшего по плечу. — Кстати, у меня есть один способ не заболеть.        — И какой же? опять твоя, — ещё один чих. — магия.        — Скажи-ка, Гилушка, сколько часики пробили? — глаза воплощения России стали напоминать глазена лисички-сестрички, из детских сказок. Гил не по своей воле вспомнил ту детскую книжку, которую нашел на чердаке. Вспомнил ту самую лису с пустыми газами. Но напряжение быстро ушло, когда он вспомнил шумную и яркую атмосферу, когда ещё вся славянская семья жила вместе. После развала СССР тоже было пара совместных встреч, но это было уже не то чувство. Все было более фальшивое.        — Без одной минуты десять. О! Смотри я не за, — радость от сказанной без единого хрипа фразы прервал чих. — Лел…        — Закрой глаза, — прусс выполнил просьбу. — Открой рот.        — Сейчас ты мне на язык какую-то таблетку. Ладно, так уж и быть, если она меня вылечит, то я не скажу ни слова, насчет странности этого… Метода, — хрипы стали немного интенсивнее. Велика цена за пять чистых слов.        — Не волнуйся, произойдет новогоднее чудо, — Гилберт напрягся, но рот открыл. Тем временем русский достал из кармана баночку, закрученную в пакетик. Баночку с клубничным вареньем. Взяв лежавшую на столе столовую ложку, тот набрал ей сладость. Ложка отправилась на язык русского, оставив варенье на нем, убедившись, что больной послушно сидит с открытым ртом и закрытыми глазами, тот проговорил: — язык.        Прусс немного замялся, но подумав, что отругать русского он сможет и потом, высунул язык. Россия, не теряя времени зря, коснулся губами губ парня. открывшего от удивления глаза. Не теряя времени зря, Россия нащупал язык Пруссии и углубил поцелуй. Дышать было невозможно, весь воздух вокруг пропах пивом и клубникой. Наконец Брагинский отстранился от альбиноса.        — Брагинский! — Ваня приготовился выслушивать возмущенную тираду, о том, что тот украл первый поцелуй Бальшмидта, что это неприлично, но ответ его поразил. — Я не люблю клубничное.        — Чудо исцеления, — попытался пошутить Иван. — Наш Великий Калининград вернулся!        — Лучше называй меня по имени, — тот потянулся к русскому, который хотел уже повторить поцелуй, но в этот раз без варенья, но получил «сливку». — В следующий раз притащишь сливового… Сливовое, плевать! Следующее варенье со сливой!        — Как скажешь, только не бесись, — сказал русский, как только пальцы альбиноса отпустили его нос.        Но Россия в сторонке оставаться не хотел и дождался, пока причина его томных вздохов, отвлечется. После чего альбинос получил стричку в лоб. Он всегда попадался на неё, все те годы, что они жили вместе и пару лет до этого. Настенные часы с кукушкой, прокуковали. Стукнуло десять часов. Рука России потянулась к пульту, включая канал, где в строгом костюме вещал Российский президент.        — У тебя часы по Немецкому часовому поясу, а ящик пашет по русскому, — ответил тот на вопросительный взгляд альбиноса.        — Ты-то откуда это знаешь?!        — Секрет.