Зависть богов

      — Свет!       Потолочные панели мягко, по-вечернему, засветились.       Корделия могла бы запрограммировать искин на активацию панелей по умолчанию, на отклик дверного сенсора, как еще одно подтверждение легитимности кода, но оставила это право за собой.       Ей необходим был этот миг безвременья, тесный запечатанный тамбур, необходим для преображения и распада, вторичной сборки уже в ином, противоположном качестве, в закрытом режиме. Здесь, в этой темноте, она сбрасывала свою эмоциональную кожу. И каждый раз, задействовав привычную опцию, замедлившись, верила, что выходить из возникшей неопределенности ей уже не придется. Все зависит только от ее понимания времени. Здесь она — единственный наблюдатель, и стоит ей сконцентрироваться, сосредоточиться…       Корделия прислушалась. Зачем? Ее дом пуст. Едва уловимый шорох вовсе не улика присутствия. Это вездесущее движение. Что-то всегда происходит. Молекулы перемещаются. Движутся звезды, вращаются галактики. Абсолютного покоя не существует. Корделия сколько угодно может отождествлять собственную душевную инертность с пустотой и неподвижностью, но это не так. Даже в ней что-то происходит. Кровь движется по венам, сердце сокращается. Всего несколько минут назад она сама была полноценной участницей этого суетного вращения. Сама выступала наблюдателем, поддерживала и воспроизводила реальность. Зачем? Потому что сама это выбрала, потому что согласилась на странный полубесчувственный компромисс, на сделку со статусом «временная».       — Свет! — приказала Корделия и шагнула из приграничной полосы в проявленную реальность.       Ничего не изменилось. Та же временная, несокрушимая декорация. Ее квартира на престижной 7-й Авеню в центре нарождающегося мегаполиса. Напрасно она ждала, затягивая антракт, что скрытый от восприятия хаос вдруг сложится в иной, утраченный мир. Все пребывает в той же последовательности. В той же неуязвимой временности.       Корделия прошла через прихожую в спальню. Тот же ежевечерний ритуал. Никто ее не видит, никто не слышит и не поощряет взглядом, но она неукоснительно его исполняет. Действует по единожды установленному алгоритму. Снять туфли, переодеться. Она как разоблачающийся после ристалища воин. Деловой костюм от Карло Брионелли — ее кевларовый доспех. И обращаться с ним следует так же, как с оружием — ответственно и осторожно. Корделия повесила костюм в стенной шкаф, где дожидались своей наступательной или оборонительной задачи такие же средства от знаменитого кутюрье, и уже в домашнем облачении отправилась на кухню. Настенные светильники вспыхивали без напоминаний.       Эстелла, звезда класса G, вокруг которой совершала свой годичный забег Новая Москва, уже закатилась. Сутки на планете были на два часа длиннее земных, а следовательно, и рабочий день тоже. Корделия этой разницы не замечала. Ее рабочий день длился не по установленным трудовым нормативам, а до предела выносливости. Это рядовые сотрудники, за исключением одержимых правдолюбцев и карьеристов, покидали офис в шесть вечера, а Корделия — когда от усталости закрывались глаза и путались мысли. Им всем было куда спешить. Их ждали. А ей предстояло погружение в пустоту. Ее ждала стерильная тишина и неподвижный, выставочный комфорт. Все как на витрине. Как на страницах светского журнала.       Корделия взяла чашку, в которой исходил ароматом свежезаваренный чай, и подошла к окну. Мэрия, второй по населению и занимаемой площади город планеты, уже перенял кое-какие столичные привычки: улицы ярко освещены, воздушные уровни забиты, рекламные 3D-экраны отражаются в тускнеющем небе. Жизнь продолжается. Скоро и здесь расползется на тысячи квадратных километров не знающий ночного покоя город. Человейник. Корделия вздохнула. А совсем недавно из окон своего кабинета она видела затянутую бледно-лиловым туманом дикую пустошь.       Где-то за спиной звякнул видеофон. Странно. Чтобы в это время и на личный номер… Все ее сотрудники знали, что Корделия засиживается в офисе допоздна и застать ее там трудности не составляет. Ее рабочий терминал активен. А вот личный номер известен очень немногим и предназначен только для форс-мажорных обстоятельств. По иным причинам ей звонить некому. Видеофон продолжал звонить. Корделия бросила взгляд на дисплей. Неизвестный номер. Безличный набор цифр, без идентификационного ярлычка имени. Это уже помеха, сбой алгоритма. Что это? Ее номер набран произвольно? Ошибочно? Кто-то из приватного списка поделился своей сопричастностью? Выдал ее координаты, не поставив ее саму в известность? Маловероятно. Каждый, кто допущен в малый круг ее жизни, не позволит себе такого расточительства. Тогда откуда эти цифры? Это звонок с той стороны, с территории хаоса, куда ей пути нет. Ибо там происходит жизнь. Жизнь с ее тревогами, потрясениями, взлетами, катастрофами. Там метания, порывы, ошибки, тогда как здесь… Здесь одна видимость. Отлаженная механика бытия. Привычный модус вивенди. Без срывов и неожиданностей.       Отправить неизвестного абонента в игнор? Пусть звонит в офис и связывается с ней через секретаря. Вряд ли это может быть что-то важное… Видеофон смолк. Ну вот, все решилось само собой. Перезвонят в офис. Прошла минута. Вторая. Корделия успела сделать себе сэндвич с сыром. Повторный вызов. Тот же номер. Корделия почувствовала странное беспокойство. Этот настойчивый звонок, этот порожденный гаджетом голос вызвал в ней странные колебания. Это походило на позывные космического буя, который кричит на доступной ему частоте, распространяя волновые символы в одной и той же последовательности. Что это? Крик о помощи? Предупреждение? Знак судьбы? Даже если предположить, что кто-то из ее заместителей попал в затруднительную ситуацию и утратил свой видеофон, то очень сомнительно, что этот кто-то будет звонить ей, своей работодательнице, а не в полицию или службу спасения. Или кто-то пытается с ней связаться, не афишируя самого факта переговоров?       Видеофон смолк и тут же зазвонил вновь. Придется ответить. Корделия заблокировала исходящий видеосигнал и приняла вызов. Интересно, тот, кто на другом конце линии, сделает то же самое? Воспользуется визуальной анонимностью? Но к ее великому изумлению девайс развернул полноценное вирт-окно, с объемным, узнаваемым изображением. Это был мужчина лет сорока, в очень дорогом деловом костюме. Неброский, со вкусом подобранный галстук педантично сколот антикварной булавкой с крупным бриллиантом. Глубоко посаженные темные глаза, квадратный подбородок. Корделия его узнала. Ах, вот это кто… Вот он, крик о помощи и знак судьбы. Всего-навсего сэр Джон Хоукинс собственной персоной. Найджел Бозгурд, держатель контрольного пакета акций «DEX-company».       После сегодняшнего совещания, когда она довольно-таки бесцеремонно вмешалась в гладкий, выскобленный до блеска доклад этого карьериста Сикорского, Корделия ждала чего-то подобного. Вряд ли это юное дарование с платиновым дипломом по рекламе и зашкаливающей самооценкой пошло бы на такую дерзость без закулисной поддержки. Кто-то его вдохновил. Или науськал.       О негласном запрете на переговоры с «DEX-company» известно всем. И молодого человека должны были поставить в известность. Да, открыто об этом никто не говорит. И прямого приказа от Корделии не исходило. В рекламном отделе существовал неофициальный список тех концернов, холдингов и корпораций, от сотрудничества с которыми рекомендовалось воздерживаться, а причины такого строгого воздержания прямо указывались в уставе «МедиаТраст»: все рекламные и пиар-агентства холдинга не участвуют в продвижении товаров, имеющих прямое или косвенное отношение к посягательству на жизнь, здоровье или свободу разумных существ. «DEX-company» находилась в этом черном списке с момента своего выхода на рынок. Нет, голоканал Корделии не позиционировал себя как откровенный сторонник антидексистов, «GalaxieZwei» соблюдал нейтралитет. Киборги без сомнения вершина нейрокибернетики, давняя мечта человечества — симбиоз органического носителя и цифровой составляющей. Универсальный солдат, бесстрашный телохранитель, неутомимый работник. Но и предметом гордости цивилизации их трудно назвать… Было в этом что-то — Корделия не могла точно подобрать слово — что-то такое противоестественное, глубоко безнравственное.       Нет, радикализм антидексистов был также для нее неприемлем. В штате ее СБ было несколько DEX'ов, и она воспринимала их наличие как примету времени, как атрибут усложнившейся реальности. Но одно дело принимать явление как данность, алкоголь и наркотики тоже данность, и совсем другое — способствовать распространению, рекламировать, выставлять эти смертельные игрушки как товар, как безобидные предметы дизайна. И киборгов по той же причине она рекламировать не будет. Не будет выступать в этом действе в роли зазывалы на невольничьем рынке.       Ей как-то довелось побывать на презентации новой модели киборгов линейки Irien. Это было нечто среднее между светской тусовкой и благотворительным аукционом. Все средства, которые богатые покупатели готовы были потратить на новые игрушки, а средства немалые, шли на строительство детской многопрофильной больницы. Цель благородная, и Корделия готова была внести свою лепту. Но едва она увидела выстроившуюся на подиуме шеренгу красивых мальчиков и девочек, лучезарно и зазывно улыбающихся, как ее слегка замутило. А то, как потенциальные покупатели оценивали, разглядывали и даже ощупывали товар, и вовсе вызвало тошноту. Где она? В каком веке? В высокотехнологичном, просвещенном XXII, в котором человечество облагородило и заселило новые планеты, воздвигло города, космодромы, космические станции, орбитальные телескопы, достигло невиданных высот в медицине, в нейробиологии, в генной инженерии, объединилось в надгосударственную и наднациональную Федерацию, где каждому гарантируется соблюдение прав и свобод, по крайней мере, на бумаге, или во II до н.э. на невольничьем рынке в древнеримской Субуре? Похоже, что во II. Она в Древнем Риме, в самый разгар торгов. А все эти люди не просвещенные современники, а пресыщенные патриции и патрицианки, обсуждающие достоинства и недостатки живого товара. Нет, не живого, напомнила себе Корделия. Они все неживые, эти мальчики и девочки. Это машины, киборги. Все равно, что андроиды. Она же не приписывает угнетенную жертвенность цельнометаллическим конструкциям. А эти такие же, но из органики. Более приятные на ощупь. Какая разница? Вместо мозга — процессор, вместо мышц — импланты. Но они улыбаются, смотрят, дышат. А если они что-то чувствуют? Корделия тогда покинула аукцион. И еще более укрепилась в избранной ею рекламной политике.       — Так нечестно, Корделия, ты меня видишь, а я тебя нет.       Корделия не отвечала. Видеофон формальной, гладкой тяжестью таился в руке. Мерцал символ отмены. Ей достаточно шевельнуть пальцем. Без нажима, без усилия, одно касание, и окно схлопнется, связь прервется. Она знала, что видит сейчас Бозгурд — зыбкий прямоугольник с безглазым символом анонимности. У нее пока еще никаких обязательств. У нее есть выбор, есть право на молчание, и даже на грубость. Найджел это знает. Он сам выхлопотал ей это право. Сам обозначил себя как помеху, как непредсказуемый и опасный фактор.       У нее карт-бланш на ответ. Она приняла вызов, чтобы выяснить, кто же так настойчиво ее добивался, кто нарушил давно утвержденное табу — ее вечерние часы вне офиса неприкосновенны. Сейчас самое время позвонить Ордынцеву и сменить номер. Но Корделия медлила. Она уже убедилась, что это не крик о помощи, это скорее угроза, вызов. Принять или уклониться? Если она сейчас прервет соединение, даже сменит номер, Бозгурд перезвонит утром: сначала на рабочий терминал, а затем, когда ее новый номер окажется в его распоряжении (а в том, что он его добудет, Корделия не сомневалась), снова будет звонить сюда, в ее стерильный мирок, в ее искусственно наведенную тишину. Что ему нужно?       — Корделия, я знаю, что ты там. Ну не молчи. Мы же с тобой не дети. Да, я виноват. Признаю. Но я извинился. Я же извинился? При свидетелях. Твой майор слышал.       — Чего тебе, Найджел?       Корделия все же решилась. Рассудок тянул палец к мерцающему символу, но рассудку противостояла какая-то необъяснимая, безымянная сила.       Услышав ее голос, Бозгурд шумно выдохнул. Изобразил радостное облегчение.       — Да вот, соскучился. Повидаться бы.       — Зачем?       — Ну что ты так сразу! А поговорить?       — Нам не о чем говорить.       — А если есть?       — Например?       — Например… — Бозгурд переквалифицировал восторг в томную задумчивость. — Нет, это не телефонный разговор. Давай встретимся.       — Зачем? Если у тебя есть что мне сказать, говори. Или оставь голосовое сообщение. Есть еще вариант записаться ко мне на прием. Свяжись с моим секретарем. Он найдет для тебя время.       — Ну вот опять… Я всего лишь хотел пригласить тебя в ресторан. У вас тут в новомосковском захолустье есть отличное местечко. Держит его бывший шеф-повар парижского «Максима». «Дом с привидениями» называется. «La maison hantée». Как звучит! Там подают восхитительные ребрышки новорожденных косуль под соусом бешамель. У вас тут как, зверозащитники еще не зверствуют? — И захохотал, восхищенный собственным каламбуром. — Или подцепили заразу? Вот объясни мне, чего они добиваются? Противопоставляют свои жалкие принципы законам природы. А они, эти законы, абсолютны. День сменяется ночью, зима — весной, сильный пожирает слабого. Есть хищники, а есть — еда. Так было и так будет. Кто-то внизу, кто-то наверху. Краеугольный камень мироустройства. Подобно законам Ньютона или формуле Эйнштейна.       Корделия поморщилась. Бозгурд влез на любимого конька. Сейчас начнутся рассуждения о вершине пищевой цепи, праве сильного и двуногом повелителе вселенной. Волки и овцы. Кролики и удавы. «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать…» Ничего нового. Бозгурд с любой темы сворачивал на любимый пунктик. Проповедовал. Обосновывал.       — Сикорский твой протеже?       Владелец «DEX-company» сделал было попытку прикинуться изумленным, влезть под маску оклеветанной жертвы, но передумал.       — Сикорский? Ах, этот… Ты его уволила?       — Нет еще, он останется до конца испытательного срока.       — Он же хотел, как лучше!       — Да, да, а получилось как всегда.       — Какая ты безжалостная, а еще женщина.       — Как ты в таких случаях говоришь? Ничего личного, просто бизнес? Теперь моя очередь. Тем более, что подставил его ты.       — Я лишь расставляю декорации… — Бозгурд развел руками, — а выбор он делает сам. Так как насчет ресторана?       — Рекламы не будет, Найджел.       — Так ты еще условий не знаешь! Я тебе кое-что интересненькое расскажу. И покажу.       — Что ты можешь рассказать мне такого, чего я еще не знаю? Да и показать.       — Встретимся в ресторане.       Корделия задумалась. Коготок застрял — всей птичке пропасть. Она позволила вовлечь себя в разговор, пошла на поводу своего любопытства, да и тщеславия тоже, что уж скрывать… Захотелось щелкнуть этого самоуверенного дельца по носу, выиграть еще одну партию, пусть и любительскую, дворовую. Но игра, кажется, затянулась. Ей вновь любопытно. Вновь это странное ощущение причастности к чему-то более глубинному, судьбоносному. Она играет не с Бозгурдом, она играет с судьбой.       — Да ты меня никак боишься! — с пафосным негодованием воскликнул Бозгурд.       А это вновь вызов. Она — женщина, ей простительна слабость, но она — женщина, играющая на мужском поле.       — Если бы я боялась таких, как ты, Найджел, я бы работала в библиотеке.       — Позвони своему майору, пусть составит тебе компанию.       — Он уже в курсе.       — С таким майором и киборг не нужен, — хохотнул Бозгурд.       — Где и когда?       — Я скину тебе адрес и… буду ждать.       Последние слова он протянул с нарочитой томностью, но Корделия и бровью не повела. Они оба знали, что эта взаимная фамильярность не более чем игра, особый этикет двух равных по силе хищников.       Когда виртуальный призрак развеялся, Корделия набрала номер своего начальника службы безопасности и перекинула ему запись разговора.       — Ордынцев, слышал? — спросила она, едва тот перезвонил.       — Да. Поедешь?       — Будешь отговаривать?       — Буду. Он опасен, Корделия.       — Я тоже, — вздохнула она. — И кто из нас опасней, Корделия Трастамара или Найджел Бозгурд, вопрос спорный. Он — пират, а я — Летучий Голландец. Ну или подводный риф.       Начальник службы безопасности помолчал, затем спросил:       — Тебя сопровождать?       — Как хочешь. Ты бы поспал лучше. Или напился. Водка есть?       — Иди к черту.       — Я туда и собираюсь.