Зависть богов

      Корделия вышла из медотсека и прислонилась к двери. Пот заливал глаза, колени подгибались. Держась рукой за стену, она прошла несколько шагов, затем все-таки прислонилась к переборке и медленно сползла вниз. Команда настороженно наблюдала за ней, сгрудившись у входа в пультогостиную. Кто-то, кажется Лена, подался было вперед, но Корделия предостерегающе вытянула руку ладонью вперед. Все послушно застыли. Корделия растопырила пальцы, показывая, что ей требуется пять минут. И закрыла глаза.       — «Все мерзостно, что вижу я вокруг…»* — проговорила она одними губами.       Слабость при выходе из медотсека настигала ее уже не в первый раз. Пожалуй, это становилось почти традицией. Она осторожно, но уверенно задвигала за собой дверь, вполне непринужденно, с прямой спиной и безмятежным выражением лица делала несколько шагов, а затем сползала по стенке. Ее накрывало отдачей. Нет, не страха. Страха она не испытывала, как не испытывала подлинной ярости или восторга. Накрывало ее другое, чему она затруднилась бы дать определение. Что-то непонятное, тягостное и тревожное. Это необъяснимое не выдавало своей природы симптомами, не учащало пульс, не поднимало давление. Оно подкрадывалось в абсолютном безмолвии, поселялось внутри и за короткое пребывание в пустующей сфере эмоций поглощало все душевные и физические силы. Это был какой-то энергетический паразит, погружавший щупальца в самое сердце и опустошавший его с аппетитом шебского кровососа. Она бы предпочла, чтобы это был страх. Страх, по крайней мере, преодолим и понятен. Но как бороться с тем, чему нет названия? Может быть, она все же боится, но называет это по-другому? Не смеет признаться ни команде, ни самой себе, что Мартин ее все-таки пугает? Неуправляемая машина-убийца. Она сколько угодно может твердить Ордынцеву, что успеет остановить его прямым приказом, но сомнения остаются. Реакция киборга превосходит человеческую, даже реакция умирающего киборга. Ей приходилось это видеть на Шебе. Бывает, киборг, исполняя приказ уничтожить врага, совершает немыслимое. Даже с развороченной грудной клеткой, с оторванными конечностями он способен сокрушить противника, молниеносно свернуть шею, вырвать лицо, перебить позвоночник. Что уж говорить о Мартине, который за двое суток на «Подруге смерти» восстановил работоспособность до 20%? У него хватит энергии двумя пальцами вырвать хозяйке горловой хрящ. Или ударить в висок так, что она уже не очнется. И не успеет она отдать спасительный приказ, не успеет даже набрать воздуха в легкие.       Она понимала, но не боялась. Не боялась, невзирая на все параноидальные реплики майора, который при каждом ее возвращении в медотсек хватался за бластер. Тогда что же ее гложет? Вина? Совершенно безличная и беспричинная? В чем, собственно, состоит эта вина? В экспериментах над ним она не участвовала, не стояла у истоков его создания, не тешила свою ученую гордыню игрой в бога, не лгала и не предавала... За что ей себя винить?       Самым невыносимым был этот его генетически аномальный взгляд. Взгляд подопытной собаки, которая терпит удары током. Взгляд существа, которое не верит, что дверь клетки уже открыта… Что эта дверь вообще может быть открыта… Он наблюдал за ней, за ее действиями, за ее руками. Наблюдал пристально и тревожно, с безысходным ожиданием. Его темные, странные, фиолетовые зрачки то сужались, то расширялись. Он к чему-то внутренне готовился. В этом взгляде не было ненависти. Было только ожидание — ожидание боли. «Что же вам надо от меня, люди?» — казалось, спрашивали эти глаза. А у нее не было ответа. Корделия выходила в коридор и долго сидела, пытаясь найти этот ответ.       Огромная планета, в полтора раза массивней Земли, заполняла обзорные экраны буро-зеленой поверхностью с прожилками рек, зеркалами озер, синими пустошами морей и гладью океана.       — Ты уверена? — спросил шеф отдела безопасности, когда «Подруга смерти», зависнув на стационарной орбите, ожидала запроса от планетарной таможни.       На голоплатформе сидел огромный черный кот. В одной лапе кот держал вилку с нанизанным на нее грибом, а в другой — что-то среднее между песочными часами и копией прыжкового двигателя. Когда развернулось вирт-окно с официальными геральдическими ромбами, кот насупился и буркнул:       — Никого не трогаю, починяю примус.       Посадка на Геральдику осуществлялась только после тщательного досмотра корабля, сканирования и процедуры идентификации всех новоприбывших. Впрочем, для резидентов планеты этот ритуал сводился к минимуму. Красивая породистая женщина-офицер таможенной службы любезно улыбнулась с экрана:       — Госпожа Трастамара, приветствую вас на родной планете. Ваш пропуск сейчас будет готов.       — Здравствуйте, Элис, — ответила Корделия, которая, подобно Александру Македонскому, знала в лицо и по именам всех служащих таможни и космопорта Геральдики.       Женщина-офицер польщенно смутилась и взглянула на сканограмму.       — У вас на борту киборг? — Голос офицера выдал удивление.       Киборги на Геральдике были редкостью. Держать их в качестве обслуги, телохранителей или любовников считалось недостойным истинного аристократа. Для этого существовали люди.       — Да, — спокойно ответила Корделия, — DEX-6. Вас что-то смущает? У меня есть разрешение и договор купли-продажи. Желаете взглянуть?       — О нет, нет! В этом нет необходимости, — порозовела служащая таможни, торопливо выводя на экран голографическую копию пропуска. — Посадка разрешается. Вы воспользуетесь личной площадкой?       — Разумеется, — ответила Корделия, кивая капитану, чтобы тот занял свое место, узурпированное ею на время общения с таможней.       Ордынцев повторил вопрос.       — Ты уверена?       — А что ты предлагаешь, Сергей? Привезти его на Новую Москву? Или, может быть, на Землю? На Геральдике у него будет, по крайней мере, то, чего он был лишен с рождения, покой и безопасность. И ни одного хомо сапиенс на сотни миль вокруг.       — Кроме тебя.       — Да, кроме меня. Но я все же не толпа дипломированных садистов.       — Вот это меня и пугает. Ты останешься одна в компании безумного киборга.       — Сергей, мы летели неделю, и этот безумный киборг никого не убил. Даже не попытался.       — Правильно. Какой смысл убивать нас в открытом космосе? Кто поведет корабль?       — Зато на планете он свернет мне шею! А в этом какой смысл? Убить единственного человека, который способен его защитить, и превратиться в загнанного зверя? Сергей, он не идиот. Он разумен. У него логика совершеннее нашей. Зачем ему меня убивать? Он даже еды себе добыть не сможет. Для полного восстановления ему потребуются недели, а то и месяцы. И не смотри на меня так! Я все равно поступлю так, как считаю нужным, и останусь с Мартином на Геральдике, а вы возвращайтесь на Новую Москву, в распоряжение Конрада.       — Что мне ему сказать? А совету директоров? — хмуро поинтересовался Ордынцев, нисколько не убежденный ее решимостью.       Корделия потерла лоб тыльной стороной ладони.       — Скажи, что я взяла декретный отпуск.       — Так и сказать?       — Так и скажи. Тем более что это недалеко от истины.