Зависть богов

      После драматических событий, одно из которых разрешилось рукой на перевязи, а второе — исповедью, Корделия ждала перемен. Пусть не радикальных и не грандиозных, но значимых. В конце концов, за эти дни они много узнали друг о друге. Казалось бы, стена недоверия должна была если не рухнуть, то пойти трещинами. А через образовавшиеся бреши они могли бы, по крайней мере, обмениваться взглядами.       Но ничего подобного не произошло. Скорее наоборот: Мартин со своей стороны попытался эти бреши заделать. На прогулку он согласился и был, похоже, очень рад оказаться за пределами дома, решился даже закинуть голову и заглянуть в бездонное небо. Корделия видела, что он изучает внешнюю реальность с затаенной жадностью, хватая все доступные впечатления, как долгожданные лакомства, что он, вероятно, пробежался бы по лужайке, как отпущенный с поводка щенок, повалялся бы на траве и затеял бы игру в «прятки». Его без сомнения влечет этот открывшийся до горизонта простор, и она готова была дать ему разрешение на мелькнувшее было в глазах ребяческое безумство. Но Мартин вдруг как-то подобрался, согнал с лица отсвет тайного восторга и до конца прогулки шел за левым плечом Корделии, как образцовый телохранитель, хотя никакой соответствующей программы у него не было. Корделия почувствовала перемену и поспешила вернуться в дом, решив, что для него достаточно впечатлений.       — Ты можешь гулять и без меня, — напомнила она. — Когда пожелаешь.       — Да, хозяйка, — покладисто ответил он.       Корделию передернуло от слова «хозяйка». Но она промолчала. Опять что-то надумал! Вот только что? За какой-то десяток шагов, пока огибали каменную стену, увитую плющом. Возможно, уже сожалеет, что заговорил с ней, что был откровенен с… человеком. Она — человек. А люди — кто? Враги. Людям нельзя верить.       Кое-что все же изменилось: Мартин больше не прятался. Он опять молчал. Если она с ним заговаривала, отвечал коротко, односложно. Одно утешало — отвечал по-человечески, без машинного канцеляризма. Не говорил, что информация сохранена, а кивал или отделывался вежливым: «Спасибо, я понял». И продолжал за ней наблюдать. Устраивался не на верхней ступени лестницы, поближе к своему убежищу, а на нижней. Или на диване, или на одном из кухонных кожаных табуретов. А однажды Корделия обнаружила его у себя за спиной в рабочей зоне. Мартин сидел прямо на полу, скрестив ноги, упершись локтем в колено, и наблюдал, как она работает. Он смотрел именно на нее, а не на многочисленные экраны, где мелькали незнакомые ему лица. «Он меня изучает», — подумала Корделия. «Пытается понять, отличаюсь ли я от всех известных ему людей или так виртуозно прикидываюсь. На обмане пока не поймал, иначе давно сбежал бы наверх, но и для доверия причин не находит». Она даже осмелилась предположить, что Мартину лучше как раз рядом с ней, а не в своем убежище, что он в действительности уже тяготится одиночеством и таким образом ищет с ней если не дружбы, то подобия общения.       Заходить дальше робких предположений она себе не позволяла. Ибо временами Мартин ее будто вовсе не замечал или даже смотрел сквозь нее. Он оставался сидеть за столом, где она кормила его завтраком, полностью погруженный в свои мысли, решая только ему ведомые уравнения. Как будто ему приходилось делать пересчет целой вселенной заново.       Похоже, открыв Мартину правду о родителях, Корделия не оказала ему услуги, а напротив, нанесла ущерб. Она вынудила его пережить крушение мира, крошечный недоступный глазу апокалипсис. И этот апокалипсис для него не первый. Он уже переживал смерть вселенной, после гибели родителей оказавшись пленником корпорации. Его первый мир, хрупкий, иллюзорный мир пробудившегося ребенка, был жестоко разрушен. Из человека его обратили в вещь. И Мартину пришлось создавать свой мир уже с точки зрения вещи. Новый мир был страшен, кровав и ущербен. Но за неполные четыре года Мартин вполне в нем освоился, возведя этот мир в нерушимую данность. Он нарисовал карту этого мира, нанес параллели и меридианы, определил координаты. Этот мир обрекал его на существование в окружении чудовищ, но при этом был понятен и прост. Мартин знал, как ему быть, как действовать, каким базовым директивам подчиняться. У него были модели и схемы. А Корделия все разрушила. Мнимое предательство родителей, долгое время служившее этому миру фундаментом, она из-под него выдернула. Его родители больше не были предателями. Устоявшаяся система координат дала сбой. Наблюдая за своей новой хозяйкой, Мартин решал дилемму: придерживаться ли этой устаревшей системы, добавив пару переменных, или заняться составлением новой. «Что, базовым установкам не соответствую?» — с тайным злорадством подумала Корделия, в очередной раз поймав на себе изучающий взгляд. Но тут же устыдилась собственного торжества. Ему, возможно, сейчас гораздо хуже, чем было до его попытки ее напугать. Он ничего не понимает, лишился всех знакомых ориентиров. Картина мира подпорчена. Он цепляется за обломки, пытается их совместить, найти опору, но под ногами ничего нет. А что там, в зовущей пустоте, он не знает. «Знакомый ад предпочтительней незнакомого рая», — со вздохом подумала Корделия.       Оглянулась на нахохлившуюся фигуру, замершую за кухонным столом. После своего символического обеда, состоявшего из чашки бульона, Мартин так и остался сидеть, сцепив руки на коленях. Корделия решилась. Возможно, она совершает ошибку, но необходимо предпринять хотя бы это, отвлечь его.       — Мартин, ну хватит. Сколько можно так сидеть? Иди погуляй. Или поговори со мной.       Она сделала то, чего себе прежде не позволяла — погладила его по русым волосам. Слегка удивленный Мартин повернул к ней голову, и она провела ладонью по его щеке. На лице киборга возникло странное выражение. Нет, он не шарахнулся и даже не застыл, привычно цепенея. Напротив, это ее движение привело в действие какие-то механизмы. Ей показалось, что глаза Мартина сначала потемнели, а затем прояснились от настигшего понимания. Он как будто нашел разгадку, но разгадка эта была так неприятна, что озвучить ее стоило немалых усилий. Помедлив мгновение, будто рассчитанная вероятность в десятой цифре после запятой все еще таила надежду, Мартин тихо спросил:       — Мне раздеться?       Корделия искренне удивилась.       — Зачем? Тебе жарко?       Он снова на нее смотрел. Фиолетовые зрачки сузились и опять расширились. Он считывал информацию.       — Разве ты не хочешь заняться со мной сексом?       Корделия не сразу уловила смысл.       — С чего это вдруг?       — Твой гормональный фон… Он повышен.       Она отступила, начиная понимать. Она и прежде кое-что предполагала, но не хотела об этом думать. Не хотела догадываться. Еще в медотсеке Ренди намекал… Показания медсканера, на которые они почти не обратили внимания.       — Тебя насиловали, — глухо сказала она. — Эти ублюдки тебя насиловали.       Мартин в ответ пожал плечами.       — Это определение для людей. А я не человек. Изнасилование — это действие, совершаемое над жертвой против ее воли. У киборга нет воли, следовательно, нет изнасилования.       Он с горечью усмехнулся.       — И почему только одно это действие называется изнасилованием? Для меня принципиальной разницы не было, куда и чем.       — Мартин…       — Киборг линейки «Совершенство» должен совмещать в себе достоинства и DEX’а и Irien’a. Он может быть и любовником, и убийцей. Приказывай, хозяйка. Я сделаю все, что ты пожелаешь.       — Прекрати!       — Ты сама знаешь, как это прекратить. Одно слово.       — Ты опять меня провоцируешь. Зачем?       — Потому что я все еще не знаю, чего ты от меня хочешь.       — Ничего.       — Так не бывает, — тихо сказал Мартин. — Даже у людей. Я наблюдал, я видел. А с киборгами тем более. Киборгов покупают с определенной целью. Для работы, для войны или для секса. Ты меня купила. Я просматривал логи. Ты отдала Лобину банковскую карту на предъявителя и назвала код. А еще ты перевела деньги на счет воинской части, чтобы покупка выглядела легальной. Я тебе для чего-то нужен. Для чего?       Корделия села и потерла ладонями виски.       — Пожалуйста, скажи мне, — почти умоляюще проговорил Мартин. — Мне так будет проще.       — Ответ "не знаю" предполагается?       — Я не понимаю.       — Ну хорошо, — сдалась Корделия. — Если тебе так уж необходима утилитарная причина, я тебе ее назову. Душевное спокойствие.       — Что?       — Я купила тебя ради душевного спокойствия.       — Недостаточно данных для анализа, — беспомощно проговорил Мартин.       Корделия помолчала, собираясь с мыслями.       — Понимаешь, когда я увидела тебя там, за перегородкой… Твои глаза… Нет, ты даже о помощи не просил. Потому что…       — Вероятность того, что кто-то из людей придет на помощь киборгу, равняется 0,0001%.       — Именно. Ты и вероятности самой не допускал. Ты ничего не ждал и ни во что не верил. В твоих глазах было даже не отчаяние… Там была пустота. Космическая пустота. Ты сам хотел стать этой пустотой, раствориться в ней, исчезнуть, чтобы все забыть и ничего не чувствовать. Если бы я ушла, а затем улетела с Новой Вероны, оставила бы тебя там, за прозрачной стеной, моя жизнь превратилась бы в ад. Нет, внешне все оставалось бы по-прежнему. Я бы занималась своим холдингом, вела бы переговоры, скупала бы акции конкурентов, перелетала бы с планеты на планету, давала бы интервью, но... оставшись в одиночестве, я бы снова видела тебя… Как ты стоишь за той перегородкой и на меня смотришь. И в глазах твоих ни мольбы, ни упрека. Только черная пустота. Я бы лишилась сна. А бессонница весьма негативно отражается на работоспособности. Тебе это кажется странным?       — Да, — ответил Мартин.       — Мне тоже. Тем не менее, чтобы избавиться от бессонницы и обрести утраченное спокойствие, мне пришлось дать Лобину взятку.       — И ты… вернула спокойствие?       — В некоторой степени. Окончательно я верну его, когда избавлю тебя от суицидальных наклонностей.