Я сижу у камина и попиваю горячий глинтвейн.

      Я Гаро Орбели и мне восемнадцать лет. Через шесть часов наступит Новый год, а мои родители уже ушли к своим друзьям- пить, курить и плясать под джаз. На самом деле я их люблю, но в противоположном я не уверен. Богемная жизнь их давно уже испортила, ни только на моральном, но и на физическом уровне. У мамы рак легких 4 степени, предположительно из-за того, что она курит уже больше тридцати лет. В детстве я ее просил, чтобы она бросила это дело. Она ласково кивала, укладывала меня в кроватку, целовала мой смуглый лоб и шла курить в гостиную со своими друзьями. К годам десяти я понял, что ей глубоко безразличны мои слова, и что единственное, на что она откликается, это похотливые взгляды незнакомцев, с которыми она встречалась почти каждую ночь. Моя мать изменяла отцу, и он это знал. И я это знал. Сейчас мне так же безразлично её поведение, как ей — мои слезы в детстве, но в 11 лет, когда я застукал ее целующуюся с незнакомым бородатым мужчиной в нашей ванной, мне было грустно. Тогда папа ее еще любил, а я любил папу, потому я ночи на пролет ревел в своей постели и не подпускал родителей к себе։ мне было больно видеть маму- из-за ее предательства, и больно видеть папу- из-за своего предательства. В глубине души я понимал, что мне надо сказать правду, но я его слишком любил, чтобы причинять боль. Он был режиссером и только благодаря ему моя мать стала успешной актрисой, только благодаря ему ее фотографии сияли на глянцах и были развешаны по всей стране. Теперь-то я понимаю, что мама с самого начала использовала его, а потом не бросала, потому что образ отца рядом с ней оставлял интеллегентное представление о ней самой. Такой она, к сожалению, не являлась. Мой отец, бедный мужчина, однажды засиделся в студии до поздней ночи, вместо того чтобы пойти домой к 8 вечера, как всегда, и весь вечер работал под стоны, доносящиеся с соседней комнаты. В конце концов, когда он стал стучать в стену, требуя тишины, его проигнорировали и он, в порыве ярости ворвался в комнату и застал мою мать с младшим звуковиком.       Папа пролежал два месяца в больнице из-за сердца, потом вернулся домой, как ни в чем не бывало, поцеловал меня, маму, пошел в свой кабинет и начал пить. После этого папа стал регулярным дегустатором высокосортного алкоголя, как он любит выражаться. Сейчас у них с мамой прекрасные отношения- у обоих по нескольку любовников, много денег и оба почти находятся в объятиях Танатоса. Они не разошлись, как я предполагал, а стали еще дружнее, мама открыто использует его как фигурки умного мужа, чтобы пробуждать ревность у новых каваллеров, а папа использует ее как красивую куколку, которая на нужной публике играет роль любящей жены. Роль мамы для меня она никогда так и не сыграла.       Я написал это все, потому что это мои первые записки в Тетради, а мой друг Вано сказал, что надо писать все-все, что произошло за год. Так как раннее я ничего не писал, мне показалось уместным записать еще и историю моей ранней жизни, ведь без нее мой будущий год был бы неполноценным. Да, все свои года, вплоть до 18 лет, я провел внутри торнадо- я неприкосновенно стоял в кругу, вокруг которого крутились все светские интрижки, родительские интрижки, политические интрижки. Все вокруг меня крутилось, вертелось, летало и разбивалось, а я мирно стоял в центре торнадо и мечтал. С детства у меня всегда было все, чего я бы не захотел- мне покупали самую дорогую одежду, самые модные игрушки, водили по самым дорогим ресторанам и кафе. Я был знаком со всей элитой моего города, меня знали в лицо все самые влиятельные люди нашей страны, но я их всех чрезмерно ненавидел. На самом деле, я предпочел бы с ними не общаться, но это было невозможно, поскольку все они собирались в нашем доме каждую неделю, ели, пили, курили и постоянно сплетничали о тех, кто не присутствовал на вечере. В такие ночи мама проявляла ко мне единственные знаки заботы- она заставляла меня сидеть с ними, разговаривать или читать им мои незамысловатые стихи. Ей казалось, что весь мир крутится во круг ее богемы, и если я попаду в нее, моя жизнь обязательно будет счастливой. Что же, она была отчасти права. Меня забавило читать всем этим богатеньким старикам и молоденьким девченкам мои стихи, в которых было смысла столько же, сколько в маминой татуировке на мизинчике ноги, но все восхищались ими, обсуждали, пытались дойти на скрытого смысла. А мне это нравилось, я удовлетворял свои поэтические потребности с помощью их глупости и фальши.       Вано сказал, что если писать про самые яркие, в позитивном и негативном свете, события уходящего года и записывать свои планы и взгляды на будущее в эту тетрадь, то они принесут мне просветление и сотруться из моей жизни. Табула раса- каждый новый год я становлюсь чистым, забываю все обиды, все горе, и начинаю жить с новой энергией, новыми силами. Единственное условие, говорит Вано, что нельзя никогда перечитывать написанное.       — Подумал, написал, забыл. Или не подумал, но обязательно написал, забыл, — сказал Ван, когда передавал мне Тетрадь.- Она мне от Бабушки Нано досталась. Каждую страницу она сама сшивала. Мама говорит, что она с трудом спасла эти страницы, вытащила из пламя, потащила с собой через пустыню, спасла, вместе с собой. Правда потом, когда она была без крова и крыши над головой, пошел ужасный дождь, уже там, в ее городе, и все написанное стерлось. _ Но это святые страницы, Ван, -говорила мне бабушка, -святые страницы, они видели счастье и ужасное горе, познали все четыре стихии. Они были закопаны в земле, дабы спасти их от извергов. Они были сьедены пламенем огня, политы водой и просушены ветром, Ван. Они святые.       Правда, моя бабушка была женщиной суеверной- рассмеялся Вано, — но она была женщиной мудрой. Я не осмелюсь ей не верить.       Я вообще человек не верующий (прости, Тетрадь), но у меня нету другого выхода. Я слишком долго жил в этом торнадо, чтобы так просто выйти из него сейчас. Мне правда нужна твоя помощь. Я в тебя верю, Тетрадь. Я верю в слова Бабушки Нано. Осталось уже 5 часов до Нового года, и я надеюсь, что завтра утром, не обнаружив никаких подарков под елкой, я не приму это с горечью. Надеюсь, Тетрадь, я просто посмотрю на пластиковый снег под ярко наряженной елкой, которую я срубил в лесу, и просто пройду мимо, без каких-либо ожиданий.       В канун прошлого Нового года, моя мать сказала, что подготовила для меня сюрприз. С одиннадцати лет, Тетрадь, я не получал от нее никаких подарков, даже на день рождения. Папа мне всегда дарил что-то, даже когда он плавал в омуте своих страданий, он всегда помнил про мой день рождения, и дарил мне портсигары, кальян- в прошлом году, золотую зажигалку- в позопрошлом. Я не курю и никогда не буду курить, томный запах сигарет изо рта матери, целующей меня, давно вонзился в мое подсознание։ я не хочу пахнуть, как она. Но даже такое невнимательное внимаение застаяляло меня чувствовать, что обо-мне кто-то думает. Нет, ни кто-то. Обо мне думает отец. Правда, на Новый год я всегда становился неведимкой, ибо пьянки его поглащали со всей головой, а мать. Мать меня никогда не замечала. Но когда в канун прошлого Года она сказала, что у нее для меня есть сюрприз, мне стало плохо. Плохо от-того, что так хорошо. Мать приготовила для меня подарок. Сколько счастья я испытал в ту ночь, сколько невидимых слез лилось из моих глаз. О как же душа моя трепетала, Тетрадь, когда я утром, первого января, встал с утра и пошел в холл, к елке, под которой меня должен был ожидать мой сюрприз. И он был, тетрадь, это был самый настоящий сюрприз. Неприятный. Под елкой я нашел листок бумаги, на которым материнским курсивом было написано Душечка моя, я решила устроить тебе сюрприз на этот год, потому взяла твоего отца и улетела в Индию, на три недели. Оставляю весь дом в твоем распорежении, чтобы ты смог хорошенько повеселиться со своими многочисленными друзьями.       Я даже не знаю, что было хуже: то, что моя мама посчитала сюрпризом для МЕНЯ то, что они с отцом летят в Индию, или то, что ей кажется, что у меня есть многочисленные друзья. Теперь ты меня понимаешь, Тетрадь? Я хочу проснуться завтра утром, и ничего ни от кого не ждать. Если ты выполнишь это, Тетрадь, я буду тебе очень благодарен. Я даже буду брать Тебя с собой в путешествия, которые я планирую совершать в следующем году, только выполни мою просбу.       Так вот. Таким было начало моего прошлого года, Тетрадь. Продолжился он так-же, как все остальные в моей жизни — бессмысленно. Я ходил в школу, приходил домой, читал книги, спал, писал. В школе у меня только один друг — Ван. Да и не только в школе, а вообще- в жизни. До пятого класса надо мной издевались мои одноклассники, и потому я попросил Розочку- секретаршу отца, перенести меня в другую школу. Она это сделала, даже не спросив почему. А в новой школе все было хорошо. Я просто сидел на последней парте, ни с кем не разговаривал, ни на кого не смотрел. Я пытался играть роль неведимки, к которой так привык, но мне было странно, что вне стен нашего дома люди меня замечали. Ван тоже меня заметил. Точнее заметил, как из моего рюкзака выпала книжка с детективами Агаты Кристи. Так мы и познакомились — два любителя темных тайн и легкой романтики. Ван стал моим первым и единственным до сих пор другом, который был со мной рядом тогда, когда даже семья на меня не смотрела.       Вот так вот, Тетрадь. Мне больше нечего писать. За этот год совершенно ничего со мной не произошло, но в следующем, если Ты мне поможешь, конечно, я напишу десять, а то и больше страниц про то, как я путешествовал. Спасибо, Тетрадь, за то, что ты рядом. Увидимся.