____________________
НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ НАЗАД
____________________
— Что? По прежнему не любишь сюрпризы? Тишина и полумрак как всегда окутывали кабинет, ровно так же, как алкогольное помутнение рассудка окутывало Аннализ. Она прекрасно осознавала, что водка — это не выход, но всё, о чём женщина сейчас могла думать — до боли знакомый голос, который ранее днём заставил трепетать её сердце от непонятного клубка чувств, который и пыталась сейчас распутать. Легкий уголёк ещё не остывшей любви снова начал разгораться в груди, это она знала наверняка. Горечь давней потери. «Ты выгораживаешь своего мужчину? Ну конечно. Грусть в глазах, а это тело…» Неподдельный интерес. После стольких лет без общения было очень странно наблюдать ревность со стороны Ив, и, возможно, в любое другое время это потешило бы самолюбие Китинг, но после стольких стаканов водки и подавленности от встречи остаётся только стонать от душевной боли в своём огромном бездушном одиноком кабинете. Пульсирующая боль в голове отдавалась одним только предложением. «Всё, тогда я ухожу.» Единственное, что оставалось в тот момент — молить Ив остаться. Хотя бы под предлогом дела, хотя бы под предлогом Нэйта. Но всё же слова не сдерживаются в тесноте губ и слетают с языка. «Сделай это ради меня. Пожалуйста.» В то же мгновение сердце опять сжалось от боли, потому что женщина понимала — этого нельзя было говорить ни в коем случае. И это возымело очевидный эффект. Обида. Горечь. Злость. Желваки Ив заметно напрягались в паузах между колючими фразами, которые она выплёвывала одна за другой. Она знала, что Аннализ переживала не меньшую бурю эмоций в тот момент, но ей было обидно, что единственная, о ком её бывшая любовница думала — это она сама. Так было и во времена их отношений, и это порядком поднадоело. Чувства забурлили в ней, и она не могла их сдерживать. Ив хотела, чтобы Китинг прочувствовала всё то, что чувствовала она сама. Обиду. Горечь. Злость. «Я тебя ненавижу.» Аннализ раздражали эти слова, и она снова опрокинула в себя порцию водки. Она не понимала, что её коробило больше — то, что Ротло это вообще сказала, или то, как она это сказала. Годы безответной (а безответной ли?) любви и страданий в одиночестве вылились всего лишь в эти три слова и натянутую улыбку. Теперь и сама Анна Мэй чувствовала это. Обида. Горечь. Злость. Женщина, нахмурившись, в отчаянии прислонила одну ладонь к лицу, а второй сделала замах. Осколки хрусталя со звоном разлетелись по деревянному полу. Теперь уже свободная рука вцепилась в смартфон и быстрыми движениями напечатала одно короткое сообщение: «Я зайду?», тут же отложив телефон обратно на дубовую поверхность экраном вниз. Дисплей незамедлительно вспыхнул, а по столу прошла лёгкая вибрация.***
Накинув любимый тренч, женщина тихонько выскользнула из дома, отдаваясь порывам прохладного майского ветра. Шуршание листвы на деревьях успокаивало женщину, а лёгкое головокружение, как ни странно, придавало уверенности. Глухой стук каблуков об асфальт, звучащий в унисон с биением сердца, напоминал звук забивания гвоздей в крышку гроба, ведь именно это по сути сейчас и делала Аннализ. Будучи одинокой, обиженной на мир женщиной, да и к тому же не в здравом уме и далеко не в трезвой памяти, она решила ночью наведаться точно к такой же одинокой душе, которая, ко всему прочему, ненавидела её. Что может быть хуже? В то же время в даунтауне Филадельфии, стоя возле панорамного окна на одиннадцатом этаже, Ив медленными маленькими глотками потягивала чистый джин, смотря на беззвёздное небо. То, что сейчас было внутри неё, напоминало дом Аннализ — безмерная пустота с разбитым, подобно хрустальному стакану, сердцем. В последний раз женщина ощущала что-то подобное, когда девушка, в которой заключалась вся её жизнь, и заключается по сию пору, ушла от неё, уйдя к человеку, которого не любила больше, чем её. А что же теперь? Желание встретиться через столько лет, причём не лично, а через незнакомца. Это было так мерзко и унизительно, что брюнетка снова ощутила подкатывающий ком к горлу. Пытаясь остановить поток слез, Ив отошла от окна. Было бы неплохо привести себя в хоть какое-то подобие порядка перед встречей с Аннализ, ведь в таком состоянии она уж точно будет не рада её видеть. Хотя какое ей было уже дело? Оставив пустой стакан на барной стойке, женщина, слегка покачиваясь, направилась к зеркалу. То, как она сейчас выглядела, могло оставлять желать лучшего: воспалённые опухшие глаза, потёкшая тушь, покрасневшее лицо. Нет, Ив. С тебя хватит! Пора бы перестать быть марионеткой в руках Китинг и хоть сколько-нибудь подумать о собственном достоинстве. По максимуму приведя себя в приличный внешний вид, до хозяйки квартиры донеслась трель дверного звонка. Потянув на себя тяжёлую входную дверь, Ив тут же увидела всю продрогшую от холода Аннализ, облокачивающуюся об дверной косяк. Стены, которые Ротло так старательно возводила последние несколько минут, рухнули, когда она увидела женщину, которую она так любила, да и любит по сию пору, такой ранимой, хрупкой, незащищённой. Но Ив тут же взяла себя в руки, потому что так продолжаться больше не могло. Пора оставить всё это в прошлом. Аннализ, уловив эту малейшую перемену в глазах визави, всё-таки решилась на шаг, ещё более отчаянный, чем её приход сюда. Она медленно начала наклоняться к лицу женщины, не переставая при этом смотреть ей в глаза и следить за её реакцией. Практически припав к губам возлюбленной, Китинг почувствовала, как горячая ладонь в жёстком прикосновении контрастирует с её холодной грудью. — Аннализ, не надо… — предательская слеза скатилась по щеке Ив, обжигая кожу, словно огнём. Резким движением она развернулась, быстрыми шагами направляясь обратно в номер. — Я налью тебе выпить, — бросила женщина через плечо, лишь бы вторая не увидела ту боль и обиду, которые отразились на её лице. Соленая вода, всё ещё стекающая по лицу, напоминает о душевных ранах, отдаваясь глухой болью где-то на задворках сознания. Дрожащими руками она схватила бутылку водки и стакан, пытаясь всё-таки налить собеседнице выпить, но выходило это с трудом. Ротло никак не могла успокоить дыхание, а руки, казалось бы, с каждой лишней секундой тряслись всё больше. Гостья, пройдя, наконец, в гостиную, размеренным, плавным движением разместилась на диване и стала медленно осматривать то, что её окружало. Атмосфера холодного номера в дорогущем отеле, где интерьер сделан из тёмного дерева и бетона и минимум подсветки, разве что над несколько лампочек над баром, свет от которых неравномерно падал на женщину, черты профиля которой в таком освещении стали настолько грубыми, что казалось, будто были наспех высечены из камня. — И что же, ты приехала сюда одна? — женщина пыталась хоть как-то сгладить недавнюю ситуацию и начать диалог, но только всё усугубила, так как теперь она могла увидеть, как от этого вопроса спина Ив напряглась, а всё её тело поёжилось, словно в попытке защититься. — Ты пришла поговорить о моей личной жизни? Мне казалось, что она тебя не волнует уже на протяжении многих лет. Только попробуй сказать, что это не так. — Это не так. И никогда не было таковым. Мне никогда не было плевать на тебя, — женщина поднялась с дивана точно так же медленно, как и садилась, потому что знала, что любое резкое движение может ещё больше отдалить Ив от неё. Аннализ положила свою тёплую ладонь поверх побелевших пальцев Ротло, обхватывающих стакан с водкой. — Ты думаешь, если бы мне было плевать на тебя как тогда, так и сейчас, была бы ты сейчас в отеле в центре Филадельфии или сидела в своей уютной квартирке в Нью-Йорке? Что-то мне подсказывает, что и я тебе до сих пор не безразлична, несмотря на слова, сказанные тобой утром, — воспоминания об этом отдались женщине очередной острой болью в висках. — Я ведь знаю, что это не так. Ты не ненавидишь меня, и никогда не ненавидела. Помнишь, утром я попросила тебя заняться делом ради меня. Я сказала это не потому, что хотела, чтобы именно ты была адвокатом Нэйта, — от понимания того, какие слова последуют дальше, Китинг стало говорить гораздо сложнее. К горлу начал подкатывать ком, дыхание спирало, а по щеке покатилась одна одинокая, скупая слеза. — Я сказала это только потому, что боялась снова потерять тебя, Ив. Шмыгая носом и всё ещё пытаясь привести своё дыхание в порядок, Ротло подняла свои глаза к потолку в попытке не заплакать снова и еле слышно выдавила: «Ты права». — Что? — Я говорю — ты права. Как и всегда. Я действительно не ненавижу тебя. Это обида, горечь и злость, накопившиеся за столько лет, что я провела без тебя. Я могла бы сказать, что я не лежу, уткнувшись носом в стенку, и не плачу о тебе каждый день, но это было бы ложью, потому что так и есть. Ты всё ещё владеешь мной, словно марионеткой, и это то, что я действительно ненавижу. Не тебя. То, что ты делаешь, как заставляешь меня чувствовать всё это. Да, у меня было много женщин с того момента, как ты ушла, я уходила в работу с головой, но вот ты снова врываешься в мою жизнь, словно ничего и не было. Так скажи мне, Аннализ — зачем я тебе нужна? Вспомни, как в один день мы с тобой ворковали, подобно голубкам, а на следующий день ты общалась со мной, подобно врагу народа. Ты всегда хотела причинить мне как можно больше боли, особенно ближе к концу отношений, в то время как я пыталась отдать тебе себя всю, и, возможно, даже больше. Я не чаяла в тебе жизни, ты была для меня центром моей маленькой Вселенной, почти полностью состоявшей только из тебя, а ты с каждым разом всё больше пыталась растоптать меня в пыль. И знаешь, как бы сильно я тебя не любила, ещё сильнее я ненавижу то, сколько боли ты всегда пытаешься мне причинить! Даже твои благие намерения зачастую ранили меня. Разве не ты давала мне надежду каждый раз, и сама же каждый раз лишала меня её. Разве не ты устраивала сцены ревности, а потом заставляла ревновать меня. Разве не ты говорила, что я могу на тебя всегда положиться в трудную минуту и обратиться к тебе с любым вопросом, который коробит меня и ставит в тупик, но как только наставала эта минута, тебя никогда не было рядом. Как только ты пропала из моей жизни на долгий период, я начала отходить от этого танца босиком по битому стеклу, мои зияющие раны на сердце начали заживать, и я попыталась найти тебе замену. Вряд ли, конечно, кто-то мог послужить тебе заменой, несмотря на то, что незаменимых нет, но я тщетно старалась жить дальше, учиться существовать без тебя, без всей той ежедневной боли, что ты мне причиняла. Я никогда не забывала о тебе ни на минуту и, думаю, никогда и не смогу, ведь я безвозмездно отдала тебе часть своего сердца, чем причиняю сама себе ещё больше мучений. Но знаешь за что я ненавижу всё это больше всего? Как только моя жизнь стала нормальной и всё перестало идти под откос, когда я нашла человека, который будет достоин частички меня и который меня не предаст, как это регулярно делала ты, ты ворвалась в мою жизнь, как всегда элегантная, красивая и… холодная. Стерва, которой плевать на чужие чувства. Нет ни одного человека на свете, которого бы я могла с закрытыми глазами узнать по походке в шумной толпе, будучи уверенной, что тебя нет в моем городе, а уж тем более в моей жизни. Ни. Одного. Но вот опять врываешься ты, становясь исключением из всех правил, причиняя больше мучений, чем когда-либо вкупе. И знаешь, твоя отличительная черта в том, что ты ранишь меня не словами, ты истязаешь меня своими действиями. Каждый ли человек сможет позвонить через столько лет, словно ничего не произошло? И как позвонить? Через незнакомца. Господи, Аннализ, серьезно? Через гребаного незнакомца?! — Ив уже не могла сдерживаться, её монолог то срывался на крик, то становился тише шёпота. Каждое предложение она выплёвывала, словно яд, потому что так больно, как сейчас, ей не было никогда. — И знаешь, если бы мне осталось мало жить или у меня были бы ограничения на слова, которые можно сказать каждому человеку, то последнее, что я сказала бы тебе — я бы высказала тебе всё, что я думаю, попыталась причинить тебе хоть каплю от того океана боли, которую изо дня в день причиняла мне ты. Возможно, что в этот момент по моим щекам побежали бы обжигающие слезы, какие текут сейчас, или ногти впились в ладони до крови, или у меня в очередной раз защемило бы сердце от всех тех эмоций, которые я испытываю каждый раз при виде тебя, но зато ты бы увидела, как выглядит преданный человек с разбитым сердцем, и это был бы плод исключительно твоих трудов. Хорошо, Аннализ, я закончу это дело, и мне плевать для кого — для тебя, для него или для кого-либо ещё, и вы сможете жить спокойной счастливой жизнью. Без меня. Отпусти меня, Аннализ, — Ив, наконец, опустила свой взгляд на женщину, стоящую перед ней, такую же сломленную, разбитую, не способную, да и не желающую сдерживать слёзы. Аннализ после монолога, который глубоко и с болью врезался ей в самое сердце, глубоко вздохнула. Она не знала, что сказать. Она не знала, что вообще говорят в таких ситуациях, потому что раньше никогда не сталкивалась с чем-то подобным — когда бы? С Ив у неё никогда не было подобных недомолвок, которые могли бы вытечь в такие сцены, а Сэму было плевать на неё практически с самого начала отношений. Женщина без проблем находила нужные слова в зале суда или с клиентами, но здесь… Что-то сломалось в ней после слов Ив. Что-то, что не давало ей покоя с самого расставания. Отбросив хоть какие-то попытки ответить что-то адекватное, Китинг сделала шаг вперёд и оставила на губах женщины совсем лёгкий невесомый поцелуй с привкусом водки и солёных слёз, в которых таились страдания обеих. В этом поцелуе было всё: слова извинений, боль, в этом поцелуе была любовь. Это единственное, на что сейчас была способна Аннализ — отдать возлюбленной всю свою любовь, без остатка. Понимая, что больше ей здесь делать нечего, женщина схватила свою сумку и направилась к двери, но рука, обвившая запястье, нt позволила ей пройти и метра. Китинг могла предположить сейчас что угодно — что на неё опять накричат, уколят ещё больнее в сердце или вовсе отвесят пощёчину, и, если честно, она понимала, что заслуживает всего этого — но то, что случилось, она уж точно никак не могла ожидать. Ив притянула её обратно и вновь прильнула своими тонкими губами к пухлым напротив. Этот поцелуй был более жарким, более нуждающимся, более чувственным. Тела женщин говорили всё за них. Всё, что осталось невысказанным и боялось стать высказанным, выражалось в столкновении языков, в гортанных стонах обеих, в кистях, отчаянно сжимающих одежду партнёра. Ив ненадолго пришлось разорвать поцелуй, но только для того, чтобы мягко сжав ладонь Аннализ, потянуть её за собой в спальню. Помутневший взгляд, который она кинула на последнюю из-под тёмных ресниц, пробирал до мурашек и заставлял низ живота сжиматься от жара. Как только дверь комнаты с глухим стуком захлопнулась — весь мир перестал существовать для этих женщин. Остались только они вдвоём. Их обжигающие кожу поцелуи. Их контрастирующие тела. Теперь уже обида, горечь и злость были оставлены в прошлом. Теперь оставались только они вдвоём.***
— Переезжай ко мне, — Ротло смотрела на стоящую перед ней женщину безумно чистыми и искренними глазами, и последняя не знала, что ответить, потому что, если честно, готова была сорваться прям сейчас, в тюрбане и халате, послать всё к чертям и переехать; но вместо этого Аннализ задала лишь этот глупый вопрос: «В Нью-Йорк?» — Не сейчас, но когда-нибудь, — Ив продолжала что-то говорить, она была так счастлива, а её глаза светились так, как никогда ранее, но мысли Китинг уже были затуманены этим предложением. А что будет, если она действительно переедет? Лёгкий ветерок покачивал тёмные длинные волосы, и Аннализ не могла перестать смотреть на это, потому что понимала, что это именно то, на что она хотела бы смотреть всю свою жизнь. Ив была для неё целой жизнью, и она признательна за то, что благодаря ей смогла это понять. Женщина не могла перестать улыбаться своим мыслям, а Ротло, верно, неправильно истолковав её выражение лица, поспешила успокоить. — Ох, я же не пожениться предлагаю. Эти пять слов заставили разбитое сердце такой же разбитой женщины перестать биться, а её — замереть на пороге дома, полностью отдаваясь во власть тёплого, нежного, прощального поцелуя.