Дарума

В подземной тюрьме мафии было пусто и сыро. В оглушающей тишине можно было услышать, как шумит вода в трубах, как капли с точной периодичностью падают на каменный пол. Тускло освещенные коридоры вели вдоль железных решеток, вид которых нагонял тоску. Атмосфера, царящая здесь, так сильно отличалась от яркого, шумного оживления в штабе наверху, как и во всем городе в целом. Акутагава тихо удалился из украшенного офиса и спустился в подвал. Погрузившись в тишину, он вздохнул с некоторым облегчением. Его шаги эхом разносились по коридору. Совсем скоро он услышал шум в самой дальней камере – его заметили. Рюноске подошел к решетке и зазвенел ключами. Увидев бледное испуганное лицо Юмено, он непроизвольно сравнил его с подвижной улыбающейся Элис, которую Мори весь день заваливал игрушками и конфетами. Оба – орудия убийства, но насколько же разной была их жизнь. Элис была на свободе, ее любили и баловали, Кью проводил большую часть своих дней в заточении, неся наказание за свой разрушительный дар. За свое существование. Он томился в тюрьме только лишь за то, что родился. С малых лет Рюноске усвоил, что справедливости в этом мире никогда не было и что не стоило ее ждать, наверное, Кью тоже это понимал. Акутагава всегда недолюбливал эту капризную девчонку Элис, но из уважения к боссу никогда этого не показывал. Этот же «проклятый» мальчик ему нравился. Он единственный умел находить с ним общий язык, и они хорошо друг друга понимали. Акутагава часто проведывал маленького узника. Его коллеги звали Кью «чудовищем», Накахару трясло от одного упоминания о нем, а босс редко вспоминал о нем и еще реже посещал. Кью всегда с надеждой спрашивал, где босс, на что Акутагава отвечал, что он очень занят работой. Честно сказать ему, что Мори забыл и думать о нем, у него не поворачивался язык. Ведь Рюноске хорошо было знакомо это чувство безнадежной покинутости, когда на тебя смотрят сверху вниз, когда ты не понимаешь, для чего вообще существуешь. Ярость внутри питается этой болью, мечтая поглотить все и уничтожить. Вынужденный жить во мраке, ты впитываешь его в себя до последней капли, чтобы выжить, и он становится твоей неотделимой частью. Этим питался его Расемон, этим питалась жуткая кукла Кью, которую он крепко сжимал в руках, смотря на вошедшего в его камеру Акутагаву. - Братик Акутагава, - на лице мальчика появилась улыбка. - Если узнают, что ты был у меня в гостях, у тебя будут проблемы. Но ты все равно пришел… - Да, - спокойно согласился Акутагава. - Сегодня отмечают новый год, - с этими словами он достал из пакета коробку конфет и протянул Юмено. - Там, наверное, весело, - расстроено проговорил Кью. Акутагава равнодушно пожал плечами. - Ничего особенного. Кью быстро расправился с упаковкой и теперь жевал яркую карамельную трость. Рюноске сел рядом с ним на жесткую койку и уставился на закованные в цепи тонкие ноги подростка. - Босс так давно не заходил сюда, - Кью посмотрел на Рюноске, ожидая услышать привычный ответ. «Мори просто занят». Нет, Мори просто не хочет омрачать себе выходной, Мори просто забыл про него. Акутагава никого обычно не жалел и любил бить горькой правдой, однажды больно ударившей его самого. Глядя же в смотрящие на него с надеждой глаза, он терял дар речи. Что он сам хотел бы услышать? Рюноске задумался. Он давно в себе задушил все глупые желания, в них не было для него смысла. Единственное, что он мог желать – это стать сильнее и услышать признание от Дазая. Быть признанным, это почти то же самое, что быть нужным, думал Акутагава, пытаясь понять Кью. - Я бесполезен для него, верно? - молчание старшего волновало Юмено. Он подергал его за руку. - Вовсе нет, - неуверенно возразил Акутагава. - Ты меня просто успокаиваешь! Если бы я был нужен, я бы не сидел здесь, я бы играл с остальными и смотрел на небо. Это из-за куклы? - Юмено поднял свою жуткую игрушку. - Из-за нее все считают меня проклятым. Босс тоже так считает, Акутагава-сан? - его голос дрогнул. Когда Акутагава в далеком детстве обнаружил свою способность, он думал точно так же. Он смотрел на острые лезвия, вылезающие из плаща, и обвинял их во всем, что с ним происходило. Его способность предрешила его судьбу. Он с рождения был обречен скитаться во тьме и убивать. Теперь он уже не знал другой жизни, поэтому это тревожило все меньше. Юмено тоже должен понять это. Акутагава не знал, как правильно давать советы и делиться собственными знаниями, полученными ценой многочисленных страданий и поражений. Ему никто не давал советов. Дазай предпочитал иные способы обучения. А Рюноске просто хотелось дать Кью понять, что он не бесполезен и имеет право жить. Если бы ему самому хоть когда-нибудь это говорили, он бы знал, как оно должно звучать. Но всю свою жизнь Акутагава слышал лишь обратное, поэтому знал только горечь бессилия перед жестокой правдой, поднимающую внутри буран из обиды и ненависти. Он никогда не сделает с Кью то, что сделали с ним. Даже если это мало на что повлияет, даже если подростка не раз еще проклянут его коллеги и назовут чудовищем, жалея о том, что «такой как он вообще родился», Акутагава останется тем единственным человеком, который видит в Юмено нечто большее, чем «орудие убийства». Кью не убивает всех подряд, как ошибочно считают многие. Кью убивает тех, кто делает ему больно. Так же поступает сам Акутагава. Это способ выкарабкаться со дна, это способ выжить и не дать себя сломать. - Не слушай то, что они говорят, Кью, - тихо заговорил Акутагава. - Они не могут понять того, что ты испытываешь. Они просто боятся твоей способности, поэтому подстраховываются и прячут тебя здесь. - Но разве мне нужна эта способность? - воскликнул Кью. - Я просто хочу смотреть на небо со всеми! Он уткнулся головой в плечо Рюноске. Тот замер, как статуя, не зная, как успокоить мальчика. Его немного радовал тот факт, что у Юмено был он и что он был для него тем, кто мог выслушать его и подставить плечо. «Наверное, это должно приносить облегчение…» - со вздохом подумал Акутагава. Больше он ничего не мог для него сделать. Выражать свои негативные эмоции было намного легче, нежели жалеть кого-то и поддерживать. Он хотел это сделать, но не умел, поэтому просто молчал, глядя на содрогающегося на его плече подростка. Акутагава сильно рисковал, находясь с ним в такой близости, но он был уверен, что Юмено не сделает ему ничего плохого. Он не оружие, убивающее без разбору, он тоже способен думать и чувствовать, и знал об этом только Акутагава. - Кью, поднимись, - Рюноске извлек из бумажного пакета красную неваляшку с пустыми зрачками и протянул ее уткнувшемуся в него Кью. - Дарума! - подросток улыбнулся, смахивая с глаз слезы. - Я загадаю на ней желание выйти с тобой, братик, на свободу. Акутагава кивнул головой. Кью достал фломастер и стал рисовать кукле глаз. - А во второй раз я загадаю быть нужным… - В этом нет необходимости. Ты уже нужен, - Акутагава пытался подобрать подходящие слова. - Мне. Перестань считать себя бесполезным и ненужным, - он немного смутился. - Да? - глаза Юмено округлились от удивления, казалось, он снова заплачет. - Но я страшный, я обидел и убил много людей… Потому что больше я ничего не умею. - Я тоже, Кью. Это не делает нас хуже остальных. Ты можешь своим даром внушать им страх, бороться за свое право на жизнь и мстить тем, кто делает тебе больно. Кью задумчиво наклонил голову на бок. - Тогда… Я могу нарисовать даруме оба глаза? - Можешь, - Акутагава почувствовал себя спокойно, когда увидел, как обрадовался его словам мальчик. Он смотрел, как Юмено раскрашивал зрачок кукле, и корка льда на его сердце начинала таять. Ему казалось, будто это его самого признали и это ему сказали, что он нужен. Как могут какие-то слова вызывать такое тепло внутри, там, где всегда было темно и холодно, как в этом подвале? Это казалось странным. Юмено отказался его отпускать и попросил вместе с ним поесть принесенные Рюноске сладости. Акутагава глянул на наручные часы, напряженно нахмурился, но в итоге согласился провести с мальчиком еще полчаса. Странно, но в этом подземелье ему было спокойнее, чем снаружи. Глаза быстро привыкли к полутьме, тусклый свет казался теплым и ярким. Юмено обнимал его липкими от конфет руками, и Акутагава неловко замирал. Обнимать кого-то казалось непривычным, он инстинктивно хотел отстраниться. - Ты тоже мне нужен, братик Акутагава, - вдруг произнес Юмено, смотря на него снизу вверх сияющими глазами. Акутагава так и не смог обнять в ответ Кью, который сегодня был на удивление эмоциональным. Все, что копилось в нем, пока он дни и ночи сидел в холодном одиночестве, бурным потоком выплескивалось наружу. Рюноске задумчиво наблюдал за ним. Он не любил, когда рядом с ним вели себя настолько эмоционально, но почему-то ему хотелось, чтобы Кью оставался таким всегда, чтобы внутри него не образовалось такой же ледяной глыбы, какую он сам давно носил в себе. Потому что этот мальчик все еще был живым. Он умел чувствовать, умел плакать, умел смеяться. Акутагава не помнил себя таким и был вполне этому рад. Ему хватало того душащего чувства бессилия, что он испытывал, глядя на Кью, желание которого он не мог исполнить. Только он знал, через какой ад прошел этот мальчик, но то, что ждало его впереди, было во много раз страшнее. Акутагава всегда боролся с этим в одиночку. Юмено же не останется один. Уходя из камеры, Рюноске видел, как Кью, отложив в сторону свою проклятую куклу, взял в руки неваляшку, смотрящую нарисованными глазами куда-то в потолок.