— Привет.
— Ну, здравствуйте, Василий.
Меня зовут Мари Шалом.
Я — журналист, и я хотела
Беседу с вами провести.
— Со мной?
— Конечно с Вами!
— Но Женя в зал ушёл недавно,
И ждёт меня туда подавно!
Могу позвать его для дела.
Раз для беседы есть и тема.
— Мне все равно, вы — часть канала.
— Но уж не главная, прости!
Я в разговоре смыслю мало,
Не лучший буду собеседник,
А уж тем более ответчик!
Я не смогу ничем помочь,
Прошу лишь удалиться прочь.
— Нет! Un momento!
One moment!
Конечно, спорить не сумею,
Евгений — главный претендент.
Но вы же прячетесь за спину,
Хотя такой же человек!
Ваша история запретней.
Она, неузнана, сладка.
Позвольте тонкости судьбы
Всем людям смело донести!
Я не затрушу, буду твердой,
И буду требовать достойно!
Пока не прекратите споры,
Все монологи, разговоры,
Что так близки зевакам улиц.
— Малыш,
Тобой искомая судьба
Однообразна и скучна.
Не представляет интерес
Обычных жизней перекрест.
— А как же старое знакомство?
Тот судьбоносный миг иль час?
Когда, придя из неоткуда,
Вы той улыбкой осветили нас.
Потом тихонько, неспеша и с песней
Вы притесняли всех к углам,
Когда смех вырывался повсеместно
Над шутками,
Принадлежащими лишь вам?
— Ты льстишь мне, милая,
Не нужно.
Я место своё помню,
Трудно
Мне подобрать слова сейчас…
Прошу, вопрос — тогда ответ,
Я слову верный человек.
— Хочу начать вопросами былого,
И кем вы были до того,
Как закрутились в их команде?
Быть может, вы обязаны преграде,
Мешающей остаться иль уйти,
А может, лишь сплелились пути?
— Ах, мой дружок! То было счастье,
Подарок Бога, дар судьбы!
Погружен в душные ненастья,
Я шёл, сжигая все мосты.
Моя душа — потерянный конвертик,
Хранящий угли, серый дым.
Но не прошёл он почтой, Светик,
И марки погорели с ним.
И там была ведь истина простая,
Значимая для злобных тех людей.
Она рассказывала сказки, замирая,
И вдохновляла искренностью. Верь,
Я не скрывал ни горя, ни мечтанья.
Я верил в лучшее, и будущим я жил,
За глупость детскую в меня кидали камни,
Не спрашивая, чем я согрешил.
От граней острых оставались раны,
Которые я зашивал с иглой.
С игрой смотрели массы, ухмыляясь.
И ложь, и ненависть — то были им порок.
Я объявился к ним покоцанным,
Пугливым.
Боялся я и ласковой руки.
Обычно задевали, тут — любили
Меня, потерянным и грустным,
И больным.
И я нашёл приют так вскоре.
Не помня, что такое горе,
Я возвышался над землёй,
Ловил все звезды, принимая роль.
Я здесь нашёл и сердцу примененье,
И новый дом — горячий наш очаг,
И дружбу верную я променять не смею
На то, что было за плечами у меня.
Они заставили меня забыть —
Все слабость.
Я слушал смех, слова все были
В сладость.
Мой силуэт от солнца до луны,
Обратно.
Мой млечный путь сгорает,
Но так якро.
— Ваши слова… Я не поверю,
Что вас так не любили все.
Я тоже так горю и тлею,
Но я — не вы, а вы — не все.
Вы знаете, заметила улыбку,
Когда вы думали о дружбе,
О любви.
Что тронуло вас в этой теме
И почему вы засмущались вмиг?
— Я отклоняю ваш вопрос.
— Нельзя!
— Нет, можно! Мой опрос.
Я говорю, что я хочу,
А где хочу — там промолчу.
— Пытаетесь все скрыть?
Нечестно!
— Вам слишком это
Интересно!
Я темы сердца не затрону,
Мои слова, моё и горе,
Я не стремлюсь все обронить,
Я ухожу, прошу простить.
— Зачем меня боитесь вы, Василий?
Ведь в эту степь вы сами увели,
Наш диалог туда давно манило,
Но фразы ваши пролетали мимо.
Я вас прошу ответить мне учтиво,
Я уважаю тайну и буду ей верна!
— Верна? Ой, не смеши меня!
Малыш — за ухом карандашик,
Ведь диктофон под пазухой
Не спрячешь.
Вы — обмануть большие мастера,
Захочешь ранить словами ты меня.
— Не думайте, что слово — не святыня,
Мне слово — кредо, а обещанье — власть.
Я, главное, хочу сдержать его для вас.
Ведь я должник по вашу страсть,
И я обязана желаньем,
Я не могу сейчас сбежать.
— И не уйдёшь?..
Мари, ты столь напориста,
Сложна,
Но твоё счастье, что
Смелость нам двоим сестра.
Ты дашь мне крест,
Коль расскажу святое,
Скажу о том,
Что знать никто не мог,
И тем окончим диалог?
— Я обещаю вам надёжно
Схраню ту тайну в закромах.
Не дам и языку возможность
Её всем описать в словах.
— Тебе покажется ли чудом?
Война, пришедшая откуда?
Металась вихрем по полям,
Покой и мир сметая там.
Я стал негодным дезертиром,
Предатель собственной души.
Зажат был к полу неучтивым
Паганцем, ждущим там, в тени.
Он был как гром, неждан и быстр.
Он обманул на первый взор.
Когда поверил я обложке,
Случился крупный мой позор.
И я влюбился…
В самом деле.
Но не уверен и сейчас.
Быть может, то влюбленность
На столетья,
А может быть, всего на час.
Ну и ответь же мне, Мария!
Как мне унять обвал внутри?
Как получилось, как случилось,
Что я невольник стал любви?
Не мог же я быть столь наивен!
Не мог и доверять словам!
Мне мир весь так становится противен,
Когда меня его не трогает рука!
Но крику флейты не прикажешь,
Она по-волчьи выть начнёт.
Я полюбил его. Неважно,
Что он не чувствует того…
И он — мошенник, зверский искуситель
Он знал в лицо мою родную боль.
И я б убил в ответ, его возненавидел!..
Но не смогу передавить гортань его ногой.
— Мне не послышалось, что вы сказали он?
С таким волнением, что пробудился бы весь дом.
— Тебя тревожит эта часть рассказа?
Я знаю, трудно открывать глаза.
Но сам не понял, что я переврал,
Пытаясь все вернуть назад.
— Я знаю — имени не будет,
Но пожалейте вы меня.
Я спать ведь перестану вскоре,
Обрезки памяти храня!
Молю, ну опишите слогом,
Раскройте мысли для меня.
Я подкреплю все договором,
Где клятву я молчать дала…
— Ну…
Это было как наводье,
Разливы наших берегов.
Не так, как принято по моде,
Не так, как в сказке первый том.
И схожесть с русскими морями,
Там волны, брызгами летя,
Окутают глаза сетями
Из сине-голубых алмаз…
С ним нараспев трепещит пламя,
И обжигает, и хранит
Меня от всякого заклятья.
Он — притягательный магнит.
Ему грозятся вспышки молний,
А он грозится им в ответ.
И поглащая вместе токи,
Они сияют в темноте.
Под ним земля не треснет понапрасну,
И не сгорят над ним пустые небеса!
Совместно мир лелеет своё счастье,
В обиду не вручая никогда!
С его руки слетает снег, не тая,
Зимы и лета он надменный господин!
Цветы, где он ступал, взростают,
Метели не укутают следы.
И сказка наша с Золушкой закончилась в двенадцать
С биением курантов, с щелчком нажатого курка.
И магия надежды и любви растаяла за двадцать,
И гордый, смелый выстрел ударил в облака…
Предупредил он или ранил,
А может быть, уже убил?
Я до сих пор не понимаю
В какие дали он ходил.
Усмешкой хитрой подыгрывал неловкость
И взглядом долгим смущенье вызывал.
Но вместе с тем в нем находил и колкость,
В подобные моменты он часто убегал…
Он сам ведь пережил немало,
Но стал заступником моим.
За глупость детскую в меня кидали камни…
А он их, так щедя, ловил.
— И чувства бывают поистине грубы…
Позвольте заметить: дрожат у вас губы.
Вам грустно уж стало, иль злоба взяла?
— Отчаянье душит веревкой меня!
Веревкой из сплетен, из глупых идей,
И в свете прожекторов я — лишь его тень.
Я не его смысл и даже не суть!
Моё имя не вырвется из жаждущих уст.
Меня он песней не затронет,
Мой мир вселенной не взовёт.
Так пусть его не беспокоит,
Что он меня душой не любит,
Не любит детскою душой…
Мне хватит быть ему лишь другом
И взглядов людям поперёк,
Мне хватит косвенных элегий,
Замкнувшихся на мне петлей.
Мне хватит робкого касанья,
Иль оживленного прыжка
И ужаса в глазах напротив,
Случись хоть что-то у меня!
Мне увязать в его песках по нраву.
Там так тепло, как у него руках!
Все письма из конвертов вырываю,
Чтобы вручить, ему их все отдать.
Мне все равно! Пусть море станет красным!
Он, вслух читая повесть, не поймёт.
И мир, и люди — здесь все бывает разным,
Но глупость у Калинкина одна на целый год!
Моргая глупыми глазами,
Мария, стены все молчали.
Застыл весь мир неравнодушный,
И парень слишком простодушный
Сидел напротив, свесив нос,
А по спине прошёл мороз.
Она все знает! Карты вскрыты!
И мысли-то теперь открыты!
Ему не избежать укора,
И сам он в этом виноват:
Сломался под рукой напора,
Сорвавшись все ей рассказать.
Внутри обоих — тонна страха,
Проходит кто-то за дверьми,
Конец настал мероприятья,
Уходят важные сыны.
Никто не смеет сделать вдох,
Напрягся воздух — полный ход!
Мари берет себя всю в руки,
Улыбкой озаряя холл.
Шакулин смотрит так с опаской,
Не понимая ничего.
Его пробило дикой встряской,
Но что случилось? Ничего.
И девушка, вздохнув, подняла
Скромну голову свою.
И честность в ней затрепетала!
И фразы эти на уму.
— Подумали, что я из едких?
Что все в руках — марионетки?
Позвольте огорчить тут вас,
Я, как и вы, смущаюсь глаз.
Я из глубинки, не столицы,
Меня волнуют чьи-то лица,
Моя жива ещё душа,
Она вам нравственно верна.
Влюбленность ваша так прекрасна!
Она сбежала со страниц
Давно забытого романа,
Слезою падая с ресниц.
Не плачьте, что вы! Я серьёзно.
Поверить в чудеса не сложно.
И ваши чувства восхищают!
Так почему же он не знает?
Я знаю — молодость уходит,
Любовь порою не приходит.
Сгорают в море корабли,
Так не увидевши земли.
Салютом миллиона страз
Пусть небо осыпает нас,
Вручает счастье, долгих лет
И дорогой любви обет.
И пусть весна живёт и дышит
Внутри у всех, у вас в груди,
И нет всем истинности в мире,
Ведь все придумывали мы.
Вы любите — и это важно,
Неважно знать зачем, кого.
Надеюсь, будет уж не страшно,
Коли народ наш не поймёт.
Года летят, обходят боком.
Успейте мыслить и любить!
Чтоб в будущем, слова читая,
Никто не смел вас позабыть!
Вручаю гордо флаг вам в руки,
Слова звучат всего лишь раз,
Скажите все ему сейчас.
Быть может, прозвучит победа,
Настанет радостный ли час?
Его обняла печальная нега,
Полная силы и вдохновенья.
Тонули киты, бежали дельфины,
Границы и рамки, наверно, разбиты.
Порушились стены, высокие замки;
Металл поддаётся прочной закалке.
Улыбка сквозь слёзы, сквозь пламя вода,
Оглушительный взрыв и… тишина.
Дверь их покоев слегка приоткрыта.
И тот, кто вошёл, верно, друга искал
И по случайности вход угадал.
Он стоит на пороге немного смущённый,
Но так же пылает в очах его жар.
Взгляд хитрый, хитрый, силуэт недалекий,
И снова с искры разгорелся пожар.
Шакулин, краснея, на парня глядит,
И все его взор и без слов говорит.
Брюнет ухмыляется, тянет ручку двери,
Зайдет тихо в комнату, им объявив:
— «Почти все ушли, ты остался один.
Я тут везде, тебя искав, обходил!
Времени много, пора нам домой,
Собран, готов возвращаться со мной?
Я вижу немного сейчас помешал?
Простите, что разговору случиться не дал.
Я очень устал от дневной суеты,
Но без него не поеду, увы».
— Нет, что вы, Евгений. Берите, идите,
С Василием вместе до дома спешите.
Сама я устала от этих торжеств,
Беседа закончена давно уже здесь.
Проводив свою спутницу милой улыбкой,
Вася оставил ответы с открыткой,
Лежащей на старом, побитом столе.
И перчинка встревоженности на языке.
Никто не забудет, живёт долго память
На новых людей, на слова от души.
Они захотят этот в сердце оставить
Обычный пусть день, но важный им миг.
Обреченная знать, но вечно молчать,
Мари не смогла даже фразы связать,
Чтобы проститься с горе-героем,
С его свежим и лучшим настроем.
Парни вышли за двери — вокруг темнота.
На город спустилась новогодняя мгла,
Летели снежинки, ветер бился в окно.
Челядь медленным шагом топала вон.
К столу свои пальцы она протянула,
Взяла ту открытку, легонько зевнула,
Посмеялась свободно и поднялась
К окну во всю стену, где ночь занялась.
«Мир мой — ошибка, но с ним я другой,
С ним я могу оставаться собой.
С ним не устанешь стоять на ногах,
И собрал я себя в его лишь руках…»
— Читала текст на бумажке она,
Что-то там думая, но про себя.
Друзья смело грянули на широкие улицы,
Домишки от выпитого немного сутулятся.
Светом ложатся на дорожку огни,
Разноцветные звезды коснулись земли.
Один на один на просторе развилок,
Забыв про прах, завёрнутый в свиток
И скуренный тут же сырой папиросой,
Они убраны белой и снежной росою.
Калинкин колышется, долго не дышит,
Разум его посторонних не слышит.
И слушает Вася те тонкие звуки
И смотрит на его замерзшие руки…
— Я слышал невольно всю беседу, прости,
Хоть должен был уши от дверей отвести,
Распутаю ловко и скажу вам ответ:
В свете прожекторов ты есть весь их свет.
Ты нет, не мой смысл, ты — вся моя жизнь,
Единственный в мире, кого смог полюбить.
Ты — осень извечная, ты — цветной листопад;
Подарить тебе песню о любви буду рад.
Я стою к тебе близко, но не раню клинком,
Вызывая доверие, не оставлю потом.
Не оставлю потом, не уйду никогда,
Ведь душа моя рваная тебе отдана.
Ты пришёл словно ангел.
Твои белые крылья,
Которые часто
Люди рвали и стригли
Я старался сберечь,
Но спасти не сумел.
Белоснежные перья
Стерли в пепел и мел.
И пусть крыльев нет,
Ты все так же мне мил.
Мой внутренний голос с тобой говорил,
И пел он с тобой, и мечтал, и парил
Там, меж орбит,
В плену космических сил.
Я спущу к тебе небо, поверну время вспять,
Чтобы тебя при первой встрече обнять,
Я устрою потоп, спастись Ною не дам,
Лишь бы огонь не прикасался к рукам,
К твоим нежным губам, сжигая слова.
Ты — моя вера, ты — надежда моя…
Ты слишком мил к обидчикам своим.
За глупость детскую в тебя кидали камни,
А я кидаю их другим,
Коль этого не можешь ты.
Приму себе всю тяжесть злобы,
Возьму с собою весь твой груз.
Хочу, чтоб был святым и чистым,
А я, наверно, обойдусь.
И это я — твоя проблема,
И в твоём свете я — лишь тень,
И верю, что уйдет дилемма,
Став дождиком, в какой-то день.
Я так люблю тебя, мой глупый.
Ты — лучший мой громоотвод.
Не понимает мир наш грубый,
Твою любовь, мою любовь…
Объятьем теплым награждая,
Калинкин долго целовал
Его уста. А снег не таял
На синих собственных пальцах.
Мурашки бисером рассыпав,
Касанья к коже добрались.
Ночь танцевала и кружила,
Не смея что-то с них спросить.
Шакулин дышит лишь урывком,
Стесняясь сам своей любви.
Он не отдаст его фальшивкам,
Иным никчёмным и пустым.
Москва не платит злом вдогонку,
Сияет снега порошок.
Они заполнят фотопленку,
Все будет точно хорошо.
