***
Тишина. Ни единой живой души в этом особняке. И в ближайшей округе. Только два человека, один из которых должен к нему с минуты на минуту явиться, если верить продавцам волшебного магазинчика… Дверь со скрипом отворяется, нарушая покой парня, что восседал на своём троне и задумчиво вертел в своей руке баночку с надписью «вазелин». Зелёный глаз сверкнул недобрым светом, замечая самую прелестную картину из всех возможных. Пунцовые щёки на бледном, уставшем личике. Мешки под глазами не делают его образа хуже, лишь добавляя ему некого шарма. Синие волосы и бездонные глаза, в которых парень тонул каждый раз, стоило лишь взглянуть в них, словно в глубину океана. Раньше он надеялся, что если долго смотреть в пустоту, она начнёт смотреть на тебя. Но с этим чудесным человеком подобный фокус не прокатил… и его чувства так и остались пустым звуком для синеволосого. Но теперь всё изменится. Теперь на него точно обратят внимание. И это уже бесспорно. Если придётся, парень навечно запрёт своего любимого в этом особняке, или же лучше назвать это место его личной крепостью?.. В любом случае, теперь всё это уже не важно. Всё решится прямо сегодня и прямо сейчас. — Хартц… я не могу найти градусник, ты его не видел? — доктор старается вдохнуть побольше спёртого кислорода, что опаляет лёгкие, словно огненный. Всё тело ощущает это неведомое тепло, что даже бросает в дрожь. — Хааа? Градусник? Зачем он тебе? — словно бы ничего не подозревая, парень встаёт со своего места, ему сложно сдержать ухмылку и блеск в своём взгляде, что так и кричит: «Наконец-то я тебя съем!». — Я нехорошо себя чувствую… Кажется, у меня температура. — Синеволосый снова глотает воздух и, пошатываясь, пытается подойти ближе к Хартцу, словно бы тот мог ему чем-то помочь сейчас. — Правда? — парень удачно подхватывает своего любимого, когда тот оступается и начинает падать. Ослабевшее тело требует немедленных горячих касаний и, желательно, ниже пояса. Внутри всё пылает, и лишь коснувшись парня, он начинает понимать, насколько влип. Ему хотелось прижаться к сильному телу Куроми, хотелось, чтобы руки давнего знакомого опустились ещё ниже и резко, жёстко ухватили его за задницу, сдавливая ягодицы до синяков. Это было совсем на него не похоже, но самое настоящее желание медленно охватывало разум. Словно бы ему вкололи лошадиную дозу афродизиака и теперь его тело, поддаваясь первым инстинктам, хочет освободиться от слишком серьёзного напряжения внизу живота. — Хаацу… — шепчет доктор, не веря, что язык повернулся так его называть. Пусть они и давно знакомы, лишь один человек смел сокращать имя Куроми, и, увы, это не был он. Впервые синеволосый услышал подобное от старшего брата Хартца, и то, лишь единожды. Но доктору было прекрасно известно, попытайся он сейчас высказать имя полностью, непременно бы запнулся, и хорошо если лишь единожды. — Доктор Эвел, всё в порядке?.. — Хартц придаёт своему голосу максимально взволнованную тональность и детскую наивность. Однако если бы не подобное состояние, синеволосый бы непременно почувствовал неладное. Он слишком хорошо знал разноглазого, чтобы так легко купиться. Но сейчас Оксфорд был не совсем в себе, и это упрощало задачку. Перед синими глазами всё плывёт и Эвел начинает думать, что Куроми был прав, и ему стоило пойти отдохнуть, а не сидеть до последнего, пока мозг не начал отрубаться, а тело больше не могло выдерживать жара. — Хаацу, всё тело… горит… — доктор уже не в состоянии самостоятельно держаться на ногах и спасает его от падения лишь Хартц, что держит его своими сильными руками. — Кажется, я знаю, как тебе помочь… — буквально промурлыкал парень, неспешно начиная направлять Оксфорда в направлении трона. Уже совсем не думая, Эвел поддаётся Куроми, покорно следуя за ним, и не может очнуться, даже когда оказывается в не самой приглядной позе. Хаацу достаточно быстро плюхается на свой трон, усаживая доктора к себе на колени. Наконец. Наконец, он может сделать всё, о чём так давно мечтал. Сколько же лет они уже знакомы? И всё это чёртово время ему хотелось близости с таким холодным, спокойным человеком, что на него и взора не обращал. Нет, они переглядывались, но Хартцу всегда было этого мало, всегда хотелось большего… и теперь он это получит. Парень медленно тонкими пальцами расстёгивает рубашку Эвела, ощущая жар, идущий от доктора. Снимает халат, но не откидывает в сторону, желая осуществить свои заветные извращённые мечты. Рубашка летит непонятно куда, вслед за ней и другая одежда, которую, Хартц не менее ловко снял со своего любимого. Халат оказывается тяжелее одеть, чем снять. Эвел недовольно мычит, не желая, чтобы неприятная ткань касалась его распалённого тела. Однако Куроми был достаточно упёртым и белый халат таки оказывается на синеволосом. — Иди ко мне, Эвел… — Хартц ухмыляется, когда доктор подчиняется ему и прижимается всем телом. Синеволосому хочется прикоснуться к коже давнего знакомого, хочется всем естеством почувствовать тепло. Но парень не торопится всё с себя снимать. Ещё с минуту уходит на снятие чёрных перчаток и смазывание пальцев и вот, первый уже готов проникнуть в узкое колечко мышц, что, в общем-то, в следующий момент и делает. «Вазелин» отлично помогает протиснуться в стеночки и смазать всё изнутри, растянуть непокорную дырочку, что упорно сжимает его палец. — Расслабься. Я не сделаю тебе больно… — шепчет Хартц в самое ушко своему любимому и начинает двигать своим длинным пальчиком, от чего Оксфорд не удерживается от тихого стона. Странная волна прошлась по всему телу, вызывая приятные ощущения внизу живота, вместе с огненным напряжением. И доктор расслабляется, доверчиво поддаётся на встречу и немного выгибается в спине. Второй палец становится неожиданностью, но вовсе не огорчающей. Ему нравится, что Хартц что-то делает с ним, целует в оголённую шею, придерживает за талию, запустив свою руку под халат, надавливает с силой на пятую точку, входя и выходя из неё длинными пальцами. Третий палец. И Эвел забывает, как правильно дышать, вцепившись в плечи Хартца и постанывая: «Хаацу» осипшим от возбуждения голосом. Всё его тело дрожало в ожидании, когда же это чувство достигнет апогея и освободит узел внизу живота. Чувствуя, что от ещё парочки таких стонов, он не выдержит, парень прислоняется к губам доктора своими, сдавливая рукой, как оказалось, узкую талию. Синеволосик частенько забывал нормально покушать, из-за чего и заработал гастрит и постоянные проблемы с желудком, но всё это было не важным, по крайней мере, не сейчас. Язык проникает в ротик Эвела, исследует ровные зубки и дёсна, проникает глубже, от чего доктор неуверенно отодвигает голову, испугавшись рефлекса тошноты, но разноглазый настойчиво и резко проходит к самой глотке и Эвел стонет прямо ему в губы, ощущая, что его словно ебут с двух сторон. Слёзы подступили к глазам, вызывая неприятное чувство, как будто в глазные яблоки насыпали песка. Хартц прерывает поцелуй и вытаскивает пальцы, слыша недовольный стон со стороны любимого. Он притягивает синеволосого к себе, едва ли не рыча от возбуждения. Расстегивает молнию на штанах и грубо насаживает на себя доктора, что выгибается в спине, повышая тональность голоса от чувства наполненности. Слишком сильное возбуждение не даёт ему ощутить боль в полной мере, но даже так неприятные, покалывающие волны проходят по позвоночнику. Мысли путаются, ещё не успев даже толком обрести форму. Эвел всегда был уверен, что не потеряет своей гениальности и развитого разума, но в этот момент он впервые не мог и двух слов связать. Перед ним стоял только Хартц, в его голове только этот парень, что ухмыляется во все тридцать два зуба и жёстко поддаётся бёдрами, чтобы войти в самое нутро до основания. Доктор цепляется за одежду Куроми, сжимает её в руках до побелевших костяшек, тянется к оголённой шее, чтобы просто вдохнуть аромат парня и забыться. Ему невыносимо нужно чувствовать тёплые касания, или он просто сойдёт с ума. — Нет-нет, ты ещё не заслужил… — хмыкает Хартц и не даёт Эвелу дотронуться до своей кожи, прекрасно видя желание любовника. — Подвигай бёдрышками, тогда разрешу себя обнять. Разноглазый только хищно смотрит на то, как неуверенно опирается на него доктор и медленно начинает двигаться сам, поднимаясь и опускаясь на далеко не маленькое достоинство Куроми, что даже не сразу заходит в него целиком. Но терпение Хартца лопается с невероятной скоростью, стоит только обратить внимание на пунцовые щёки и прокусанную нижнюю губу. Эвел слишком неотразим в такой момент… его белый халат, синие волосы, задурманенные глаза с широкими зрачками, что от возбуждения стали ещё больше и теперь Хартц сомневался в том, что его любимый не с другой планеты. Разве у людей бывают такие большие зрачки? Почему он не задумывался об этом ранее? В любом случае, Хартц не вынес и уверенно начал подталкивать доктора на борее быстрый темп, от чего синеволосый громко постанывал его имя снова и снова, сам не понимая, как всё больше и больше возбуждение превращается в тупую необходимость. Просто видеть Хартца, касаться его. Он готов уже на всё, лишь бы взгляд парня падал только на него. И если всё окажется глупой игрой, какие иногда устраивал Куроми, то Эвел просто не вынесет этого. Наконец, Хартц позволяет обвить свои плечи, уткнуться в шею, судорожно вдыхая такой необходимый запах, запах того, к кому доктор так долго испытывал странные чувства, в существование которых не желал признаваться самому себе. Но как же глупо было всё пускать на самотёк. Стоило раньше понять, что он человек, а люди не роботы и имеют чувства. Так и Эвел имел чувства к Хартцу. Очень сильные чувства. Никогда ранее доктор ничего подобного и ни к кому не испытывал. Всё было в новинку, непонятно, смешано. В таких делах он не силён, да и Куроми, как оказывается, тоже. Поэтому всё, что ему остаётся, это прижиматься ещё теснее и сипло стонать, желая, чтобы эта близость никогда не кончалась. Однако всё имело свои пределы. Всё внутри Эвела закипело, загорелось огнём. Это оказалось слишком невыносимо для него и даже при всём своём желании продлить удовольствие, Оксфорд не удержался. Кончил, хрипло дыша ртом, в попытке хоть немного отдышаться. Ещё пара толчков и всё внутри заливает чем-то горячим. Глубоко. Огненное нечто переполняет его и только сейчас Эвел понимает насколько же неплохое достоинство у Хартца. Мокрый поцелуй вновь переходит в долгий, и теперь уже Оксфорд совсем не сопротивляется, позволяя чужому языку исследовать хоть всё его горло. — Я люблю тебя, Эвел. — Выдыхает Хартц, стоит лишь разорвать поцелуй. — Ты, скорее всего, не в себе, но я хотел, чтобы ты это услышал… — Идиот. — Коротко констатировал факт доктор и впился в губы парня, заставляя зелёный глаз распахнуться от полного непонимания и шока. — Великое множество признаний в любви человечество придумало ещё до твоего рождения, но ты… ты выбрал самый ебанутый из всех… Неожиданно Куроми весело улыбается и начинает смеяться. — Это было: да, ты мне тоже нравишься? — Именно… — кивнул Эвел, снова потянув парня на себя, чтобы продолжить впиваться в его губы. Афродизиак уже успел выветриться, но сейчас перед синеволосым был самый настоящий наркотик, от которого он отойдёт далеко не скоро…***
Спустя некоторое время… — Эвел, уже третий час ночи, ёб твою мать! — доктор вздрагивает от резкого крика в самое ухо и медленно поворачивается в сторону своего парня, что зло сверкает своим зелёным глазом, обнимая плюшевого зайчика. Картина была бы, возможно, даже милой, не знай синеволосый своего парня достаточно хорошо, чтобы понять, ему капец. — Я уже заканчивал… — попытался выкрутиться Эвел, вот только уже и так прекрасно знал. Ничего не выйдет. — Не ври мне! Ты говорил тоже самое в час ночи! — Не унимался Хартц. Он был готов рвать и метать, но его останавливал милый плюшевый зайка, подаренный доктором ещё вначале их отношений, ибо до этого момента Куроми и вовсе не мог уснуть без Оксфорда и донимал его, начиная с одиннадцати ночи. Но как говорил сам Эвел, это ещё ранний вечер, ведь сам он ложился не раньше пяти часов утра, если вообще ложился. — Не кричи, ты же знаешь, что я работаю. — Оксфорд едва успел отвернуться к компьютеру, как его стул с силой отдёрнули, из-за чего синеволосый вскочил с места. От неожиданности он умудрился запаниковать, до этого попытки его затащить в кровать были более деликатными, но Куроми не настолько терпелив, чтобы каждый вечер укладывает его баиньки. Поэтому Хартц откидывает зайку в сторону и нависает над Эвелом, ударив ладонями едва ли не по рукам Оксфорда. — Что ты делаешь?.. — выдохнул синеволосый, ощущая, как на него, так и давит гнетущая атмосфера, но до сонного мозга слишком плохо доходит, что происходит. Красноречивее всех слов в мире оказывается длинный язычок Куроми, что успешно облизал шейку доктора, проходя ближе к виску. Острые зубы резко вцепляются в мочку уха, от чего синеволосый вскрикивает. Хартц однозначно прикусил ухо до крови, и они оба это знают. Металлический вкус во рту дурманит парня. Он прислоняется своим достоинством к ягодицам Оксфорда, возбуждаясь от каждого мгновения, проведённого в такой близости. — Хаацу, не сейчас! — пытается вырваться доктор, но, в итоге, все его попытки тщетны. Ладонь парня уверенно проходит по руке к телу, от чего Эвел вздрагивает и вырывается активнее, однако не проходит и пары секунд, как доктор в цепких, удушающих «объятьях» Куроми. Ещё пара мгновений и светлые брюки расстегиваются и опускаются вниз, а ладони вновь вынуждены упереться в стол, чтобы не дать синеволосому свалиться. Скрип молнии и Эвел уже понимает. Ему не сбежать. Хартц откидывает перчатку с левой руки в сторону и смачивает пальцы слюной, попутно придерживая своё ненаглядное чудо, чтобы оно таки не убежало. Хотя куда Эвел мог сбежать, если вся его работа сейчас здесь? Уйти и оставить Хартца наедине с очень важными разработками? Ни за что. Такой глупости Оксфорд точно не совершит. Не собираясь долго сюсюкаться, разноглазый резко вставляет в колечко мышц сразу два пальца, вырывая из горла любимого сиплый вскрик. — С-стой! Н-не з-здесь же! — синеволосый прикусывает губу, ощущая, как пальцы движутся внутри него, разминая, хотя скорее трахая. Всё внизу живота охватывает жаром, и Эвел уже не может сдержаться, немного выгибаясь в спине. Его тело резко реагирует на даже самую грубую ласку. Пусть по нему и не скажешь, но Оксфорд очень чувствительный, особенно, когда его трогают ниже пояса. И Хартцу, несомненно, нравится так издеваться над своим любимым, раздвигая его прекрасные булочки и приставляя к дырочке кое-что побольше. Куроми толкается внутрь, слыша осипший крик своего любимого. Оксфорд прогинается в спине от неожиданной боли в пятой точке, вместе с тем ему ужасно приятно, особенно когда Хартц склоняется к его шее, проводя по ней снова языком и вызывая дрожь по телу. Сладкие стоны заполняют комнату, стоит парню лишь начать двигаться в тесных стеночках, что хорошо сдавливают его член. Синеволосый всё ещё очень узкий и горячий, от чего Куроми не удерживается, облизывается, смотря на своего любовника, как на пойманную пташку, что уже смирилась со своей участью и только хрипло постанывает под его сильными лапами, что оставляют на коже синяки. Хотя таких синяков у Эвела уже пруд пруди, особенно на боках и ягодицах, которые Хартц часто обхватывал ладонями, насаживая на себя податливое тело. Толчки были грубыми, сильными, всё, как любил Куроми. Никаких глупых нежностей, пока доктор не заслужит их, пока сам не начнёт в такт ему отвечать, самостоятельно поддаваясь назад, чтобы член лучше вгонялся в самое нутро. Но Эвел еле удерживается на своих руках, ощущая, как тяжесть быстро расплывается по всему его телу. В какой-то момент он уже готов поцеловаться головой со столом, однако Хартц удерживает его, обхватив одной рукой за грудную клетку и оттягивая его на себя. — Держись лучше, сладенький… — шепчет разноглазый, прижимая своё счастье ближе к себе. Доктор только увеличивает громкость голоса, когда с уст срывается горячо любимое имя: «Хаацу». И Куроми готов поспорить, что больше никогда и нигде не слышал такого громкого голоса у обычно спокойного Оксфорда. Второй рукой парень начинает надрачивать любовнику, чувствуя, как тот неуверенно подмахивает ему, хватаясь за предплечья и руки Хартца. Отпускать любовника Куроми совершенно не торопиться, продолжая насаживать его тело на свой член с превеликим удовольствием. Ещё пара уверенных движений и оба кончают с громким стоном. Поразительно, но закончили они почти одновременно, достигнув пика вместе. — Ну что, спать?.. — тихо спрашивает Хартц, пытаясь отдышаться. — Но… я ещё не закончил… — вырывается устало у Эвела, что уже было потянулся за мышкой, как Куроми прорычал ему в ушко: «я тоже», и взял любовника на руки. Доктор только и успел, что пискнуть, после чего его прямиком забрали в спальню, откуда ещё некоторое время доносились громкие и пошлые звуки, пока под утро совсем не затихли… Лишь одинокий зайчик оставался в комнате Эвела, грустно лёжа на своём боку и смотря на заваленный бумагами стол и включённый компьютер, который в скорее неожиданно гаснет… но то, как на это отреагирует Эвел, уже совсем другая история…