недружелюбные привидения

Устраивать вечеринку в забытом богом месте — плохая идея. Фрэнк говорил это. Где-то две тысячи раз. Он не верит в призраков, но если им может оказаться тот, кого ты никогда не знал, то это весьма опасно. — Фрэнк, тебе пять лет? — спрашивает Джам. Кулончики на её шее смешно блестят на солнце, и слепят Айеро. Он снова просидел три недели в абсолютной темноте, не зная, зачем ему выходить наружу. Пустота в его сердце колотилась и разбивалась, но смысла всё не было. — Окей, ладно, хорошо, — Фрэнк приподнимает брови. — Там будет достаточно алкоголя? — Достаточно, чтобы ты не был депрессивным, но недостаточно, чтобы ты был собой. Несостоявшийся музыкант-экономист закатывает глаза — он ненавидит блядскую философию, которую успел завалить в зимнем семестре. Нахрен наигранную мудрость. Удивительно, но факт. Возле почти заброшенного дома есть ещё один почти заброшенный дом, и — вау. Там тоже вечеринка. Отстой. Люди типа… находят друзей, когда напиваются в одном и том же месте в одно и то же время? Они с Джам начали разговаривать, когда её обкидали туалетной бумагой, а Фрэнка отправили в кабинет директора за срыв урока химии. Фрэнк ненавидел химию, потому что в ней не было ничего настоящего, но всё пыталось стать естественным. Да. Люди странные. Поэтому он сбегает на озеро, залив в себя всё, что попалось под руку. Его рваные ботинки тонут в грязи, и, возможно, сначала нужно было найти уборную, но Фрэнку плевать. Ему почти весело. — Что ты, блядь, делаешь? — Фрэнк заваливается на жёлтый песок, растянувшись, почти сломав позвоночник. Какой-то парень, похожий на труп, кидает в воду камни. Кажется, он тоже ненавидит людей. Возможно, он тот самый призрак с чердака, которого разбудили шумные недоподростки. Теперь он хочет мести. Вот отстой. Вот круто. — Что? — парень оборачивается. Смотрит на Фрэнка странными глазами, как будто перед ним привидение. — Ты разбудишь всех рыб? — Рыбы вообще спят? — незнакомец поправляет полосатый тёмный шарф. — Кто ты? Я думал, что все там пьют и… — Я призрак? — Дружелюбный? Фрэнк поднимается с песка и даже не думает отряхиваться. Его пустота сверкает на солнце и ослепляет всю округу. — Прямо как это озеро. — Тогда ты самое недружелюбное привидение на свете. — А ты? — спрашивает Айеро. Ему срочно нужно в туалет. Или хотя бы почистить зубы, чтобы казаться незнакомцу старше, умнее, лучше, чем он есть на самом деле. — А я Джи. Джи Уэй. — Клёво, будем знакомы. /// Фрэнк шаркает старыми кедами по замёрзшему асфальту. Ему пусто, тревожно, не по себе. В голове — помехи. Он был в порядке? Почему же ему тогда так страшно снова выпасть из реальности? Джам на том конце провода мнётся, и, конечно, она не может приехать и забрать его с озера, Фрэнк, до него три часа езды, что ты вообще там делаешь? А ещё у неё, кажется, кто-то появился, хотя она обещала, что они вместе умрут сопливыми и одинокими неудачниками. Фрэнк слышит шум на фоне. Возможно, это голоса в его голове. — И как его зовут? — спрашивает Айеро, закуривая. — На кого ты меня променяла? — Успокойся, — Джам. Джам. Джам. Мы же лучшие друзья! — Это Линдси, мы с ней встречаемся. — Окей. — Он вздыхает. — Ты так и не можешь приехать? — Фрэнк… ладно, я буду, но не думай, что ты можешь так легкомысленно… как ты вообще там оказался? — Не знаю, просто вышел на трассу и поймал попутку. Сизые листья, лежащие мёртвым пластом у телефонной будки — единственной на ближайшие десять миль, — пахнут сгнившими ожиданиями. Фрэнк снова потерял вдохновение, а он, вроде как, всё время работал над альбомом: он помнит музыку, но слов — чувств — совсем нет. Вода косится мелкими волнами, топит грязные подошвы. Фрэнк бросает в середину лужи камень — не такой большой, как его смятения. Не такой маленький, как его надежда найти хоть какой-нибудь стимул двигаться. Джам приедет за ним, они выпьют её любимый барбарисковый чай, а потом Фрэнк вернётся в свою комнатушку с ободранными обоями — панк-рок! — и повесится от одиночества. Почему он мог игнорировать пустоту всю свою жизнь? Почему он не может справиться с ней сейчас? — Ты разбудишь всех рыб! Голос за спиной звонкий и смутно не-знакомый. Фрэнк слышит, как под чужой обувью хрустит заплесневелый песок. — Рыбы вообще спят? — спрашивает Айеро, и ему хочется снова закурить. — Я не знаю, — у человека на озере жёлтые волосы, как будто тот хотел начать жить новую жизнь, но передумал, и старая куртка. Такую носил когда-то Фрэнк, кажется, когда ему было двадцать два или что-то около. Даже нашивки похожи, даже торчащие нитки. — Это озеро самое недружелюбное из всех, что я встречал. — Тогда надо надрать ему зад, — Фрэнк усмехается незнакомцу и кидает в мутные воды ещё один камень. — Как тебя зовут? — спрашивает человек-лимон. Тут же добавляет: — Я пацифист, вообще-то, но да, выбей из этого мудака всё дерьмо. — Фрэнк. Фрэнк Айеро. — Джерард Артур Уэй. Почему-то Фрэнку становится смешно от надуманной серьёзности. \\\ Неужели у них правда что-то могло получиться? Смешно. Чертовски грустно, но правда очень-очень смешно. Фрэнк почему-то молчит, и у него нет никакого желания веселиться, хотя, казалось бы, у него для этого достаточно причин. Джерард был милым, когда не пил. Когда пил, был милым и пьяным, отвратительным и неконтролируемым. У Фрэнка сжимается желудок — возможно, он слишком много времени провёл взаперти. Возможно, ему стоит уехать к Джамми и провести у неё три недели кряду. Джерард оставил свой шарф — вообще-то, говорит настойчивый голос в голове Фрэнка, это был шарф Айеро, украденный с какой-то гаражной распродажи в честь начала весны, а потом пришёл Джерард, перевёз все вещи в первую же неделю знакомства, занял все растянутые футболки Фрэнка, разрисовал стены (сбивает костяшки, отдирает обои, сбивает костяшки, сбивает костяшки. слишком много блядской крови), научил печь оладьи, тихо смеялся и пытался не устроить в маленькой квартире приют для всех бездомных животных. У них бы ничего не вышло. У них и так ничего не получилось. Они облажались. Проиграли. Спустили в унитаз почти пять лет жизни, превратившись из глупых, вечно курящих подростков с претензиями к миру в глупых, зависимых недовзрослых с претензиями к самим себе. Фрэнк звонит Джерарду на третий день, когда в нём не остаётся обвинений и злости. Джерард не берёт трубку. Джерарда нет на его старой съёмной квартире, хотя Фрэнк сидит под дверью всю ночь и утро. Его нет у Джамми и Линдси — Айеро не говорит, что они расстались (вроде как): то ли сил не хватает, то ли самому ещё не верится. Его нет у Майки — Майки говорит, что Джерард может быть у Берта. У Берта — спустя столько времени — вау — жена и двухлетняя дочь, а Джерарда всё ещё нет. Рэй наливает ему чай и говорит, что нужно успокоиться и Уэй вернётся сам. Боб, который снял пирсинг и вывел одну из татуировок, предполагает, что тот мог уехать в Нью-Йорк, чтобы исполнить свою американскую мечту или подсесть на героин, подцепить СПИД и умереть до двадцати семи. Фрэнк считает монетки на проезд, перемалывая — Джерард не в Нью-Йорке — они должны были переехать этой осенью. Вместе. Вместе. Вместе. Джерард не мог его предать. Джерард не такой. А какой же Джерард? Фрэнк вообще знал его настоящего? Джерард же лгущий уёбок. Да. Джерард именно такой. Но ведь не предатель. Нет. Нет. Нет. Он никогда не знал настоящего Джерарда. Он никогда не видел его без маски. Он никогда не любил. Он никогда не хотел быть с тем, кто сидит за семью замками. Он никогда… Фрэнк давит кнопку на сигарете — последняя в пачке — и желание броситься под вагон, потому что его окончательно достают голоса в голове. Джерард Джерард Джерард подонок уёбок мерзкий мудак и хуйло Джерарддддддддддддддддддддд джерард где ты где ты где ты почему джерард джерард джерард Джи О боже, Джи, всё кончено. Стирание памяти никогда не казалось Фрэнку хорошей идеей, но даже Джамми, которая вечно волнуется за него больше, чем за саму себя, не отговаривает друга. Они с Линдси молча переглядываются на просьбу больше ни при каких условиях не упоминать Джерарда и убрать с полки ту фотографию, где они всей компанией сидят на песке самого неприветливого озера на свете. Всё, блядь, кончено. Джерард сам ушёл и не захотел найтись. Содрать обои, сложить в коробку оставшиеся кисти, картины, эскизы комиксов (он так и не дорисовал шуточную историю про «Одного безумно шумного гитариста в стране Оладий и шоколада»), собственный блокнот с последним наброском альбома (который Фрэнк собирался выпустить уже в Нью-Йорке. Нахуй), подарки, футболки, фигурки, фотографии (те, где они смеются, обнимаются, курят, стоят вместе, едят мороженое, обмениваются рождественскими подарками, треплют друг другу волосы, играют, поют, рисуют, живут) — всё это вообще не трудно. Труднее всего осознать, что у Фрэнка снова появится пустота, с которой он не научился справляться. Джерард заполнил её, сделал заплатку в груди Фрэнка, а теперь ему предстоит отодрать её и научиться жить со сквозным ранением. В конце концов, Айеро никогда не был совершенным. Рассказать их историю. Всю. В мельчайших подробностях. Фрэнк расслаивается. Врач говорит, что это нормально — чувствовать всё так остро. Врач не говорит, что это ненормально — стирать из памяти того, кто заставляет тебя подниматься по утрам. Врач умалчивает, что многие его пациенты приобретают зависимость и стараются удалить любую боль. Врач ни о чём не думает. Швы отходят, когда Фрэнк вспоминает их ссоры, их примирения, их разговоры, планы, мечты, поездки, длинные будни, вылет из университета, восстановление, поиски работы, творчество, бессонные ночи, литры кофе, вечеринки, походы в кино, танцы, поцелуи, объятья, голос Джерарда, его замёрзшие руки и любовь ко всему, что нельзя было описать всего одним словом. Его невыносимость, сомнения, вечные страхи, проблемы с алкоголем, брата-торчка с заблёванным унитазом, поспешные решения, комплексы, ссоры, ссоры, ссоры, ложь, недопонимание, ебаная маска, за которую Фрэнку так и не удалось заглянуть. — Он любил вас? — спрашивает врач, как будто он психолог и Айеро сейчас отвалит сумму своего недельного существования за разговор по душам. — Я не знаю. — А вы любили его? — Разве это имеет значение? Фрэнк не оставляет себе подсказок, ложась спать. Фрэнк не хочет найти Джерарда снова. Видимо, Джерард не хочет, чтобы его находили. Пусть сдохнет от СПИДа. Пусть никогда не будет счастлив. Пусть никогда не будет автором собственных вселенных. Пусть сопьётся. Пусть ввяжется в плохую авантюру. Пусть никто так и не полюбит его. Пусть он… Фрэнк правда не знает, был ли Джерард с ним хоть когда-нибудь настоящим. /// — Знаете, доктор, мне кажется, что я никогда не знал настоящего Фрэнка. Тишина. — Он был то очень добрым, то очень злым. То делился со мной планами, то замыкался в себе. Он видел мир в чёрно-белых красках: и когда мы были счастливы, то я был белым, а когда ругались, то — наоборот — был самым тёмным человеком. И… я… мне было страшно, но я не боялся Фрэнка. Я, скорее, боялся, что однажды действительно окажусь таким, каким он меня представлял… и мне всё время было страшно разочароваться в себе… и… я хочу удалить его из своей памяти. Тишина. Тишина. Тишина. Доктора не в праве отговаривать пациентов. /// Он не может говорить с людьми. Он не может говорить. Все его слова — странные, ужасные — вызовут только смех. Он должен молчать. Снова. Как и всегда. Ондолженмолчать. Люди не верят в судьбу, не верят в бога, не верят словам и самим себе. Они хотят криков, хотят хлеба и зрелищ, а Джерард такой смешной, такой жалкий и странный, что ему нужно спрятаться, зарыться, успокоиться. Не быть разочарованием. Молчать. Но это сложнее, чем кажется. Это сложнее. Он зачем-то здоровается с продавщицей в супермаркете незнакомого района. Она почему-то здоровается в ответ и даже пробивает ему сигареты без требования документов, хотя Джерарду по жизни никто не давал больше шестнадцати. В квартире Майки живут незнакомые люди, и Джи спит в парке. Где он был последние несколько дней? Почему у него соломенные волосы? Идя пешком вдоль трассы, он оказывается возле заброшенного дома своей тётушки. Раньше — всегда — Джерард боялся, что ненароком разбудит привидение и оно затащит его в преисподнюю или займёт его тело. Но Уэй тысячи раз забирался на чердак и бродил вдоль озера, но не встретил даже вдохновения. Промёрзлые листья не говорят ему спускаться на берег, но его сердце сжимается, когда он видит самого недружелюбного парня на свете, сражающегося с водой. И узнаёт свою джинсовку с рисунком призрака на спине.