твой голос у меня в голове.

ян чонин всегда был громким. он смеялся на всё общежитие при очередной глупой шутке чана. он, сам того не замечая, буквально кричал и размахивал руками, когда рассказывал какую-то захватывающую историю. на сцене он срывался на крик, пытаясь дотянуть ту самую высокую ноту. он рыдал в голос, захлебываясь слезами, когда терпеть боль становилось невозможно. он всегда был открытым и таким искренним, что казалось, что он притворяется. когда чонину с улыбкой указывали на это, его щеки покрывались насыщено ярким румянцем, и он обещал стараться следить за этим. но конечно же не следил. опять заливался на всю гостиную своим очаровательным заразным смехом. хёны опять показушно хмурили брови, но и сами не могли сдерживать улыбки. казалось, больше всего это раздражало хёнджина. но хотя он бы в этом никогда не признался, он любил яна таким громким. тишина уже давно причиняла боль, а голос младшего, пропитанный множеством различных эмоций, заставлял чувствовать себя живым. он тихо ворчал себе под нос, что чонин опять его отвлекает, в душе умоляя его никогда не замолкать. фанаты тоже любили яна. он был чуть ли не самым популярным участником группы, умевшим очаровать даже самого черствого человека. все всегда специально шутили в его окружении, чтобы ещё раз услышать его смех. стоило дать ему тему для рассуждений, и он разражался эмоциональным рассказом, скрашивая время. хван часто специально задерживался в общей комнате, чтобы послушать голос младшего. сам почти никогда не говорил, лишь слушал, пытаясь спрятать неуместную улыбку. слышать свое имя из уст чонина одновременно было так приятно и так больно, что грудная клетка стискивала лёгкие, грозя лишить хвана воздуха. хёнджин-а. каждый раз по-разному, каждый раз по-новому. интонации голоса яна казалось никогда не повторяются, как снежинки, падающие с неба зимой. слышать своё имя из его уст было сродни тому чувству, когда вдыхаешь свой любимый аромат духов, но каждый раз чувствуешь новые, разные нотки запаха. хёнджин-а. радостно, после долгой разлуки и желанной встречи. восхищенно, когда он видит его на сцене впервые. вперемешку со смехом, после удачной шутки. истерично-отчаянно, стоит только оставить его одного в толпе. показушно-недовольно, когда он чмокает его в шею посреди трансляции. напуганно, когда ян приползает к нему в кровать после очередного кошмара. и ещё много других. так много разных "хёнджин-а", что хвану кажется, что их больше чем звёзд в небе. и каждый раз он наслаждается своим собственным именем, слетающим с розовых губ. каждый раз аккуратно перекатывает на языке эмоции младшего, как мороженое. старается распробовать, растянуть удовольствие. всегда отзывается, стараясь вложить в одинокое "чонин-а" все свои чувства. каждый раз одни и те же. выходит очень нежно. очень любяще. а ян опять заливисто смеётся и искренне улыбается, обнажая брекеты. а в груди хёнджина будто взрыв атомной бомбы, оседающий на всем теле мурашками. хван любит слушать чонина. любит его голос, любит его интонации, его почти незаметный акцент. наслаждается, как музыкой. а сам младший только и рад рассказать побольше, да поэмоциональнее. ян чонин всегда был громким. был. все началось еще давно. незаметно для всех, даже для него самого. хриплый по утрам голос, тихий кашель после пения. горло неприятно саднило после ещё одной громкой дискуссии с чаном. он не придавал этому внимания, а бесконечно заботливый минхо только и делал, что пичкал его терафлю и таблетками от кашля. казалось бы, обычная простуда, просто затяжная. не удивительно, осень в этом году выпала очень морозная. только это оказалась не простуда вовсе. но они слишком поздно это поняли. когда хёнджин впервые предложил яну навестить больницу, его голос хрипел уже практически через предложение, если не через слово. тот лишь отмахнулся. мол просто перенапрягся немного на концерте, все будет в норме. но это "в норме" все никак не наступало. чонин не врал. правда перенапряг связки. только не один раз, и даже не 10. постоянно терзал своё горло, начиная ещё с далёких предебютных дней. старался стать лучше, доставать ноты выше. пренебрегал рекомендациями к отдыху, плевал на своё состояние. а в повседневной жизни, сам того не замечая, постоянно повышал голос. смеялся, кричал. а потом вдруг перестал. к врачу чонина все же доставили. на скорой помощи, прервав концерт и оставив тысячный стадион в недоумении и страхе. хёнджин рвал на себе волосы. ещё на саундчеке переспросил двести раз, все ли в порядке. в ответ слышал одинокое "да", дополняемое кашлем. заставлял себя верить в это "да", хотя что-то внутри натягивалось как струна. улыбался, слыша хриплый, но искренний смех яна. слыша смех яна в последний, как оказалось, раз. посреди песни голос чонина срывается. не просто ломается, а будто бы разбивается на миллион осколков, издавая страшный звук, состоящий из хрипа, визга и скрипа. у хёнджина сердце падает вниз, пульсом стуча в ушах не хуже барабана. он не замечает как моментально оказывается рядом с согнувшимся пополам макнэ. чонину больно. чонин плачет, хватается руками за рубашку старшего. чонин кашляет. кашляет, а на ткани появляются красные, до страха яркие брызги. кашляет кровью. хрипит. но не может из себя и звука выдавить. "полная потеря голоса на постоянной основе в результате длительного перенапряжения связок. шансы на восстановление минимальные." голос дежурного врача звучит так низко и по-взрослому. совсем не как голос чонина. тёплый, громкий голос. голос, который он больше никогда не услышит. у хёнджина ноги подкашиваются, а горло сдавливает стальной проволкой. в коридоре больницы стоит оглушительная тишина, которую в одно мгновение прерывает надрывной полувсхлип полувскрик джисона. у хвана в голове опять стоит тот ужасный звук надрывающегося голоса младшего. хёнджин будто глубоко под водой. вдохнуть не может, всплыть тоже. словно за километры слышит глухой плач сынмина и дрожащий голос чана, объясняющий чонину, что с ним. смотрит на яна, чья кожа по цвету сливается с белоснежной больничной простыней, и молчит, будто сам потерял голос. смотрит на трясущиеся руки, которые держит в своих. смотрит в карие глаза, наполняющиеся слезами. смотрит, а душа надрывается с хриплым криком. обнимает, стараясь поддержать. но все ещё молчит. как и чонин. только хван не говорит потому, что не знает, что сказать, а ян, потому что не может. в голове у хёнджина пугающая тишина. в обычно шумном общежитии тоже. будто кто-то включил беззвучный режим, нажав кнопку на пульте. будто весь мир превратился в немое кино, даром, что не черно-белое. хотя жизнь хвана и правда теряла краски. та тишина, которую он избегал столько лет, вернулась в двойном объёме, поглощая его. и если раньше голос чонина помогал ему справляться, то теперь он делал все только хуже. записи концертов, дурацкие интервью и голосовые сообщения, которые он не мог стереть, приносили боль. но он, как чертов мазохист, продолжал переслушивать их. потому что боль лучше пустоты. хёнджин больше не оставался в гостиной. запирался в комнате, где вторая кровать пустовала до возвращения хозяина. потому что некого было больше слушать. не от кого прятать улыбку. некому даже её вызывать. звонкий смех чонина больше не наполняет помещение, оседая на стенах весельем. громкий голос не влезает в каждый разговор, внося свою точку зрения. для хвана голос младшего был не воздухом, без которого невозможно жить, нет. он был будто лекарство от смертельной болезни, без которого тебе с каждым днём все хуже, и ты умираешь невероятно медленно, чувствуя невыносимую боль. им запрещают навещать яна. хёнджин не плачет. он не кричит, не злится. он просто молчит. чан взволнованно смотрит, но не спрашивает, все ли в порядке. и так знает. не в порядке. хёнджин будто потерял смысл в жизни, последнюю ниточку, что держала на плаву. хёнджин понимает, что все не так страшно. чонин жив. даже здоров, по факту. но те боль и страх, отражающиеся в глазах младшего пугают похуже смерти. чонина выписывают через месяц. он возвращается в тихое общежитие, выдерживает все жалостливые взгляды и причитания мемберов. улыбку из себя давит, большие пальцы показывает. выглядит так, будто ничего не произошло. пока на пороге комнаты не появляется хёнджин. хёнджин, у которого в глазах адская смесь пустоты и вселенской любви. который поджимает губы и искривляет их в нервной улыбке. и руки раскидывает, будто приглашая. и чонин приглашение принимает. срывается с места, с разбега падая в крепкие объятия. сжимает свитер старшего в руках, уже по привычке. чувствует тёплые руки на спине, горячее дыхание в районе шеи. и фальшивая улыбка трескается на лице, а сквозь трещины пробиваются солёные капли слез, пачкающие бледные щеки. потому что рядом с хёнджином чонин не может притворяться. не может физически. да и не хочется, на самом деле. потому что хёнджин всегда такой молчаливый и закрытый, но такой близкий, такой родной. потому что хёнджин не будет задавать ненужные вопросы, не будет смотреть с жалостью в глазах. хёнджин просто будет рядом. и чонину этого достаточно. в общежитии все еще царит тишина. вторая кровать все ещё пустует, принимая чисто номинальное значение. потому что чонин теперь спит с хёнджином, обхватывая его руками как плюшевого медведя. они вообще теперь все вместе делают. ни на минуту не расстаются, будто близнецы сиамские. будто если не будут друг друга касаться хоть минуту, то чёрная дыра поглотит вселенную со всеми звёздами и планетами. держатся за руки, переплетая пальцы, при любой возможности. рука хвана аккуратно лежит на колене чонина, пока тот послушно повторяет за феликсом упражнения, что ему прописали. ян носом утыкается старшему в шею, когда тот смотрит телевизор. касаются локтями за обеденным столом, будто невзначай. хоть одним пальцем, хоть всем телом сразу, но касаются. молчат. сначала хёнджину неловко. тишина угнетает и давит на мозг. ему хочется что-то сделать, как-то помочь, и от собственного бессилия на глаза наворачиваются слёзы. ругает себя за глупую слабость, потому что яну сейчас нужна поддержка, а не бесполезная размазня. а чонин наверно мысли читает. берет со стола свой старый блокнот, зажимает между пальцами ручку и пишет. "мне достаточно того, что ты рядом." смотрит своими большими благодарным глазами, а сердце стучит как бешенное. хёнджин мотает головой и забирает из рук яна тетрадь. "я просто хожу как подавленное ничто и ничем не могу тебе помочь." и рукой по волосам проводит, роняя голову, будто пытаясь донести как ему из-за этого плохо. сердце сжимается от осознания того, что они говорят впервые с того дня. пусть и не вслух, но говорят. "хёнджин-а." нежно. укоряюще за самобичевание. умоляюще поверить. благодарно. и хван понимает, что откуда-то знает с какой точно интонацией это было произнесено. что слышит это "хёнджин-а" у себя в голове. что читает по лицу младшего все его эмоции. что ему вовсе не нужно слышать голос чонина, чтобы понимать его. потому что родные глаза говорят лучше любых слов. потому что знает яна лучше самого себя. потому что чонин будто въелся под кожу, впитавшись в кровь так, что уже не вывести. губы непроизвольно растягиваются в непрошенной улыбке, а с души сваливается огромный камень весом в десяток тонн. хван смотрит в глаза напротив и вместо страха и боли видит в них надежду и неуверенное счастье. чонин улыбается впервые за месяц, и на этой улыбке у хёнджина, кажется, весь мир сходится. и нет больше той неловкости, нет того недопонимания, которого старший боялся как огня. они начинают писать в блокноте каждый день, передавая его друг другу. к концу недели приходится покупать новый. остальные мемберы перенимают этот способ общения в неполном варианте, где ян пишет в блокноте, а остальные отвечают ему вслух. звук постепенно возвращается. в гостиной снова звучат голоса, на кухне звенит тарелками чан, минхо с джисоном спорят о какой-то откровенной хрени, забавляя всех. но у этой вакханалии теперь появляется новый слушатель. чонин сидит в ногах у хёнджина и снова улыбается. слушает. и это оказывается едва ли не интереснее, чем болтать самому. хотя говорить ему и не нужно. хвану хватает одного взгляда на макнэ, чтобы почувствовать его эмоции и передать их другим. "чонин считает, что этот фильм интересный с визуальной точки зрения. в нем очень много деталей, которые цепляют глаз, но вот сюжет подкачал." глаза яна удивлённо распахиваются, когда он переводит взгляд на хвана. в комнате на минуту повисает какая-то странная пауза, в течении которой все переводят взгляд с одного парня на другого. хёнджин приподнимает бровь, молча глядя на чонина в ответ. между ними происходит какая-то понятная только им двоим насыщенная дискуссия, хотя они не произносят и слова. сынмин громко сглатывает, пока челюсть уджина знакомится с полом. наконец хван закатывает глаза, а чонин, улыбаясь во все зубы, склоняет голову и отворачивается. чанбин неловко покашливает: -чонин-а, ты правда так думаешь? ну всмысле о фильме, как джин сказал. ян кивает, заливаясь румянцем, а старший посылает ему воздушный поцелуй. "можешь не благодарить." мемберы как-то много значительно переглядываются, удивлённо распахивая глаза. очевидно, ручка и тетрадка этим двоим больше не требовалась. казалось, они читают мысли друг друга. хёнджин просто настроил свой внутренний приёмник на волну мыслей младшего и моментально считывал их. и делал он это с такой пугающей точностью, что иногда казалось, что сам макнэ говорит через него. в их движениях и взглядах существовала абсолютная гармония. они работали как один слаженный механизм. чонин больше не чувствовал себя бракованным. благодаря хёнджину, чонин будто вновь обрёл голос. поэтому хван пугается, когда ян берёт в руки блокнот. непонимание сверкает на его лице ярче новогодней гирлянды. чонин только тепло улыбается в ответ, мол не бойся. аккуратно устраивается в изголовье кровати и начинает писать. "хёнджин-а. я знаю, что ты легко понимаешь все и без слов, но я чувствую, что должен сказать это. ты сделал для меня так много. даже не представляешь как. ты был рядом, даже когда я был сломан, когда потерял часть себя. ты не отвернулся от меня. и это самое страшное чувство на свете. я не знаю, как отблагодарить тебя. ты лучшее, что случалось со мной. правда. без тебя я был бы в худшем случае мёртв. я думал, что жизнь закончилась на потере голоса. что без него я никто. но ты заставил меня поверить в обратное." в глазах стоят слёзы, а внутренности сжимаются от переизбытка эмоций. хван роняет хрустальные капли на лист, по которому растекаются слова чонина. в душе надеется, что тот чувствует, ловит его мысли как всегда. "ты невероятный, хёнджин-а. ты такой светлый, тёплый и родной, что даже больно. у меня сердце делает сальто и уходит в пятки каждый раз, когда я тебя вижу. когда ты смотришь на меня так, как сейчас. я не знаю как это объяснить. я просто... " рука неуверенно зависает над бумагой. внутри яна идет гражданская война с танками и бомбами. он хмурится, собираясь с силами. хёнджин опять не понимает. впервые за все месяцы не понимает, что у того на душе. они смотрят друг другу в глаза, пока толпы мурашек пробегают по телу от волнения. хван тепло улыбается, поддерживая. и чонин решается. резко подаётся вперёд, отчаянно впечатывась в чужие губы поцелуем. и все вдруг встаёт на свои места. будто последний кусочек паззла, который был потерян, внезапно нашёлся. все мысли сливаются в белый шум, на фоне которого существует лишь чонин и его губы на губах старшего. ручка выпадает из ослабших рук, с грохотом падая на пол. хёнджину будто вручают в руки кислородный баллон на глубине ниже марианской впадины. он наконец-то всплывает из-под воды и вдыхает полной грудью. он снова дышит, снова живёт. потому что лекарством был вовсе не голос чонина, а сам чонин. и теперь, когда он в его руках, то отпускать уже не хочется никогда. "чонин-а." шепот прямо в приоткрытые губы. и опять выходит тепло и любяще, как всегда. потому что по-другому просто невозможно. хёнджин глубоко дышит, плохо осознавая произошедшее, а ян вдруг жмурится от напряжения. открывает рот, и вместо привычного ничего хван слышит голос. искаженный, хриплый, сдавленный голос, который ни с каким бы не смог спутать. слова еле идут с огромными паузами, хотя чонин прикладывает все свои усилия. сосредоточенно хмурит лоб, а у старшего пульс останавливается. -я. тебя. люблю. слёзы вырываются из глаз неконтролируемым потоком. сердце снова начинает биться с удвоенной скоростью. трясущиеся руки находят чужие, притягивая к себе так крепко, словно хотят спрятать к хозяину в грудную клетку. хёнджин впервые за долгое время плачет навзрыд, оглашая всхлипами всю комнату. потому что гребанный ян чонин оказался самым везучим человеком на земле. потому что умудрился попасть в ту самую 0,1%, у которой есть шанс на восстановление. потому что идиотские упражнения феликса правда работали. и счастье в его груди растёт так сильно и быстро, что кажется сейчас вырвется наружу и заслонит собой солнце. - я тоже, чонин-а. я так чертовски тебя люблю. и голос хёнджина, когда он это произносит, звучит для яна лучше любой музыки.