"Женский отряд"

      Война всегда уносит мужчин. Среди варваров на севере бытовало поверье, что война — это женщина, которой всегда мало мужей, и она требует ещё и ещё. Не такая уж глупая мысль, если призадуматься. В провинции неверных, куда как-то раз попал Шанг, войну представляла сумасшедшая старуха с выпученными глазами. Те люди, которые придумывали этот образ, видели войну бессмысленной мясорубкой, хаотичной и бесноватой; тогда она и правда была такой. Но сейчас война имеет столь же мало общего с сумасшедшей каргой, сколько облик Императора с блохой в сандалии.       Война, понял Шанг, совсем не безумная и больная. Война — это в первую очередь скука, сухой отчёт о потерях среди мирных жителей и безэмоциональное, почти бытовое использование человеческого ресурса. И если способного к войне населения не хватает, то приходится выбирать из тех, кого в иное время даже не подумали призывать на службу. Шанг прекрасно это понимал, но даже он, воин самого Императора, всё ещё не мог смириться с его решением. Не бунтовать, не протестовать — о, нет, любое решение Императора священно и не подлежит возражению… но природа Шанга оказалась несовершенной: смириться он всё-таки не мог.       Решение принимать на службу женщин вызвало ропот и негодование — пока ещё слишком слабые, чтобы можно было с ними считаться: страх перед варварскими захватчиками оказался сильнее незыблемых законов китайского общества. Но Шанг не мог не видеть, какими взглядами население провожает рекрутёров, с каким неуважением взирают они на оставшихся мужчин-военных, словно спрашивая их: «Это вы наши защитники? Это вы должны нас спасать? Отбирая у нас женщин и оставляя стариков и детей на произвол судьбы? Вы загоняете их на бойню, а сами прячетесь за юбками, вы, шелудивые псы!». Было бы значительно проще, если бы кто-нибудь выступил с таким заявлением: его можно было бы арестовать и подвергнуть наказанию, но проблема заключалась в том, что никто не проговаривал эти обвинения вслух. Они подразумевались, прощупывались, словно опухоли у прокажённого, и так и оставались замолчанными.       Невыносимая атмосфера; но другой и ждать глупо.       Перед отъездом на линию фронта отец, словно невзначай, наклонился к Шангу и коротко сказал:       — Прости меня. Не в таких условиях ты должен был выступать.       И уехал, оставив Шанга в смятённых чувствах, среди которых растерянности оказалось больше, чем благодарности и понимания.       Отец никогда не извинялся перед ним, не тот характер, и потому Шанг особенно остро воспринял эту брошенную мимоходом фразу. Конечно, в произошедшем была и его вина: если б не было таких больших потерь, если бы удалось удержать нашествие гуннов чуть подольше… Но война не знает прошлого, а в настоящем оставалось лишь несколько сотен мужчин и только что набранный отряд женщин, который и должен был выступать под командованием Шанга. Унизительное назначение; вдвойне — из-за того, что оно было первым. Вероятно, из-за этого также отец чувствовал свою вину. Конечно, не им спорить с приказами; с приказами вообще не спорят, им подчиняются, и отец лично бы убил сына, посмей тот возмутиться и потребовать отстранения. Но тогда Шанг оказался бы последним трусом — и не только потому, что побоялся возглавить отряд слабосильных женщин.       Постыдный выбор между унижением и предательством Родины.       Он немного задержался в палатке, собираясь с силами; Чи Фу уже ждал его снаружи. Мучительное для каждого мужчины назначение словно не задело его; напротив, он казался расцветшим и ещё более гнусным, чем обыкновенно. Ну конечно, мрачно подумал Шанг, ему-то какая разница: он ни во грош не ставит Шанга, практически уверен в провале инициативы Императора (а ведь он говорил!..) и не чувствовал опасности от женщин, пусть даже их было бы пятьдесят. Какая вообще разница, они женщины.       Ну да, ему-то терять нечего.       В лагере стоял гвалт, как на базаре; по сути, это и был базар — куда женщины девают данное матерями умение быть покорной и молчаливой? Шанг предполагал, что оно проходит с замужеством, но все эти женщины были в лучшем случае невестами (Император запретил принимать матерей, и Шанг радовался, что хоть что-то в этом указе оказывалось разумным). При появлении командира они, впрочем, стали потише, но не замолкли окончательно; это привело молодого командира в ярость, и он произнёс ледяным голосом:       — Равняйсь!       По-видимому, Шанг всё же унаследовал от отца хоть сколько-то внушительности, потому как женщины действительно замолкли и, пусть нехотя, но построились нестройным рядком. Хотя тут же командир опустил себя с небес на землю, вспомнив, что имеет дело с кучкой болтливых женщин: невелико достижение — заставить курятник заткнуться! Хотя некоторые мужчины с этим бы поспорили…       Он шёл вдоль новобранцев — или как их теперь следует называть, пронзительно холодно глядя на каждую из них. Некоторых он даже заочно знал: вот дочка советника Линга, которая и сейчас пытается строить глазки строгому командиру. Кажется, взгляд Шанга возымел на неё действие, и она смущенно потупилась (и каково Шангу будет смотреть на неё, когда война закончится? Сможет ли он вообразить невестой своего бывшего солдата? Хотя на такой Шанг и без всякой войны бы не женился — если, конечно, таковой не будет воля отца). Невеста плотника из округа Аньцин, что в провинции Аньхой, явно взятая рекрутёрами из безысходности: она являла собой поразительный контраст с тощим и высоким мужем — крупная, почти квадратная, с массивной мужской челюстью и выдающимися желваками. Да, вот от такой женщины прок будет — если, конечно, она не вообразит себя куда выше капитана и не попытается поколебать его авторитет. Ну, с другой стороны, она теперь военная, и Шанг сможет проучить её по закону военного времени…       На мгновение Шанг споткнулся об внимательный взгляд, выделяющийся из ряда других осмысленностью и, как ему показалось, глубиной; он немного замедлил шаг, чтобы заглянуть в него, и продолжить осмотр дальше.       Эта девушка стояла рядом с высокой и полной девицей, потной и тяжело дышащей. Она не была красивой или уверенной в себе; вообще Шанг не мог объяснить себе, почему он остановился именно возле неё. Может быть, знакомая?.. Нет, такую девушку он точно нигде не видел. Вероятно, она приехала из провинции, надо будет уточнить у Чи Фу. Она смотрела на командира робко, почти стыдливо, и всё же…       Нет, эта девушка явно не из застенчивых, хотя она и покраснела при виде Шанга. Он был пока ещё молод и только учился разбираться в людях — увы, это не та наука, которой можно овладеть самостоятельно, — но он не раз видел этот взгляд у наиболее отважных и смелых молодых ребят, вызывающихся вместо родителей, несмотря на свой юный возраст. Они как львы, которые приняли облик людей; и пусть им порой не хватает умения, их отважное сердце — лучшая защита Китая от бесчисленных врагов.       Жалко, что они всегда так рано погибают.       Шанг не задержался на этой девушке долго. Он начал говорить, примерно то же самое, что говорил бы мужчинам; только добавил, что, поскольку они женщины, то на них лежит ещё большая ответственность, чем на мужчинах. Раз они были вызваны на службу самим Императором, то пусть не ропщут на судьбу и не жалуются на трудности: теперь они как мужчины, и требовать Шанг с них будет также. Пока он говорил это, никто из женщин не подал голоса, хотя Шанг был готов поклясться, что некоторые из них готовы расхихикаться. Некоторые смотрели влюблённо — ну что ж, с этими Шанг будет особенно строг: война не место для телячьих нежностей, и в их же интересах выбить эту дурь из головы, чем быстрее, тем лучше. Чи Фу уже один раз положил перед его отцом кипу няньхуа, на которых изображались развратные сцены с «полком девиц», и ехидно заметил, что они весьма популярны в народе. Отец тогда поступил мудро и не стал грубить советнику самого Императора, лишь заметил, что в народе также популярны похабные частушки про чиновников — и господин Чи Фу сам знает, что они неправдивы. Крыть было нечем; но и сама победа оказывалась мнимой, поскольку няньхуа действительно приобрели необычайную популярность, и уже никто не смотрел на инициативу Императора всерьёз. Что ж, на плечах Шанга лежало ещё одно бремя: помимо спасения страны от гуннов, защиты Императора и обыкновенных людей, доказательства перед всеми — народом, Императором, отцом, Чи Фу наконец, — что он заслуживает звания командира, Шанг ещё должен был убедить остальных в воинской чести своего отряда. А это не так просто сделать, особенно если сам не веришь в их пригодность.       Ну что ж, его никто не просил верить. Император приказал это сделать — и Шанг сделает, какие бы сомнения, страхи и развратные картинки не стояли у него на пути.       Он приказал собрать лагерь и добавил, что никто не будет помогать им ставить палатки: пусть учатся сами, если хотят быть военными. Недовольный возглас женщин прервала короткая и не требующая возражений реплика: «Это приказ!». Не хотят работать — хорошо, значит они будут спать на голой земле. Кое-кто из женщин, впрочем, сразу принялся за дело; та девушка, на которой Шанг остановил свой взгляд, была из них. Она с неуверенностью взялась за полотнище, и Шанг сразу понял, что работать ей предстоит полночи: пока она разберётся, пока сделает, как надо…       Ничего, пускай справляется. Это уже не его, Шанга, дело.       Он повернулся к шатру и кивком пригласил Чи Фу зайти внутрь: они ещё не утвердили окончательно план тренировок — бесчувственный чиновник отказывался дать Шангу необходимый месяц, а командир пытался убедить Чи Фу, что они просто не успеют овладеть нужными знаниями за пару недель.       Работы предстояло много. И Шанг понятия не имел, как он будет с ней справляться.