Осеннее утро на северном берегу Франции

      Холодная осень. Восходящее солнце освещало пустынный пляжный берег, отражаясь в прозрачной голубо-зеленой воде. Его нежные желтые лучи приятно падали на лицо, блестели в волосах, скользили по пальто. Пускай осеннее утреннее солнце и не позволяло толком согреться, оно приятно отдавало теплом где-то в глубине души, наполняя ее незримой энергией некого счастья и безмятежности.       Спокойные морские волны омывали белые скалы, песок. Соленая вода сегодня холодная, поэтому в сине-васильковых глазах читается легкое разочарование, что не получится даже ноги помочить, хотя это бы приятно дополнило момент. Шум прибоя, редкие крики чаек, что парили высоко в голубом пробуждавшемся небе, заставлял полностью погрузиться в эту тихую утреннюю атмосферу, забыв обо всем, что происходит вокруг.       Легкий освежающий бриз обдавал лицо, щекоча шею, касаясь желтого, подобно солнцу, шарфа и путаясь в длинных золотистых волосах, развивая их по ветру, пускай те и старательно собраны в низкий хвост. Прохладный соленый воздух наполнял легкие. Он, с какой-то невообразимой простотой, очищал мысли от чего-то дурного, оставляя голову чистой для наслаждения этим тихим утром.       Все вокруг несло какое-то приятное умиротворение, которое отражалось на губах, расплывшихся в улыбке, слегка скрытой длинным шарфом. Казалось, что даже последствия сна в неудобной позе на сидении старенькой машины, проходили и не могли испортить такое потрясающее утро.       Но, все-таки, для полноты картины не хватало кое-кого, кто сейчас мило посапывал в машине, на заднем сидении, укрытый теплым пледом. Мужчина думал, ему просто обязан понравится этот вид. Тот любитель морских просторов, больше чем он сам. Тот бы по всему достоинству оценил бы и эту музыку, создаваемую волнами и чайками, и этот холодный соленый ветер, очищающий разум, это солнце, освещающее лицо, и эту ледяную воду.       — Франциск, — говорит Артур, переминаясь с ноги на ногу от прохлады, которой тянет от самого моря. Он прячет руки в карманы своей толстовки, проклиная себя за то, что не взял одежду теплее, надеясь на благосклонность природы.       Подойдя ближе, он замирает. Легкое раздражение от холода и болях в некоторых частях тела от ночевки в неудобной машине сменяется спокойствием. Изумруды-глаза блестят в свете утренних лучей с какой-то детской радостью. Приятно видеть его таким, особенно, когда Керкленд, словно мальчишка, сидит на корточках, проводя по глади воды снова и снова, не боясь замочить кроссовки и джинсы. Сейчас ему совершенно не холодно.       — У тебя здесь действительно красиво… — выплевывает Артур, без желчи и злобы, просто по другому он не знает как, на что получает самовлюбленную усмешку Франциска.       — Естественно! А теперь поднимайся, я не хочу чтобы ты сейчас простыл, — коснувшись плеча англичанина, с нежной улыбкой говорит Франциск. Артур слушается, переводя свой взгляд с безмятежной картины природы на не менее безмятежное лицо француза. — Я принесу бутерброды и термос с чаем для утреннего перекуса.       Керкленд кивает, Бонфуа целует его в щеку, осторожно обматывая чужую шею своим желтым шарфом, оправдываясь перед Артуром тем, что ему и без того тепло, ведь его любовь к нему с легкостью его согревает, на что получает язвительный упрек и порозовевшие щеки англичанина — то, что француз и рассчитывал получить от Керкленда.