Неживая вода

— Рано или поздно, ты мне гланды оближешь, сучара, — улыбается Паша, но при этом он не выглядит хоть на йоту оскорбленным. Может быть, всему виной количество выпитого — но мысли в голове у Паши сейчас отнюдь не те, о которых принято говорить в приличном обществе. — А ты и рад будешь, Пашенька? — пьяно улыбается Юра и подсаживается ближе. «Не так это работает», — хочет сказать Паша, но, вместо этого, он вытягивает палец, щелкая Юру по носу. Тот смешно морщится, потирая нос, и выглядит при этом, словно обиженный щенок. Подойди да пожалей, только руку держи подальше, а то откусят — не заметишь. Паша переводит взгляд на собственную ладонь, рассматривая расчерченные линии, может быть его и правда давно укусили? И теперь он обречен до конца дней своих влачить жалкое существование вечно влюбленного парня, с проблемами с алкоголем. Впрочем, одно, по идее, просто вытекает из другого. Просто с Юрой — всегда так. Он не знает полумеры, несется вперед так, что попробуй только встать на пути — все кости переломаешь. Если Юра загорается какой-то идеей, плевать, даже если она реально глупая — он будет до последнего ее отстаивать, пока окончательно со всеми не поругается. Королева драмы — вот кто Юра по своей натуре. И званию этому он усиленно соответствует. А Паша, словно заколдованный, на эти драмы и ведется. — Я рад буду, Юрочка, когда пойму, что в твоей голове, — все-таки замечает он. Юра пожимает плечом, мол, он и сам-то не особо о таком думает, а лишь подцепляет цепочку на шее Паши и подтягивает того к себе. Металл впивается в кожу, и на какой-то момент доступ к кислороду в значительной степени сокращается. Это приятно, черт его разбери. Паша жмурится, и чуть отдаляется, желая продлить ощущение. Собачий кайф в чистом виде, или другие способы отъехать кукушкой от Павла Личадеева. Юра не дурак, он как та птица-говорун, отличается умом и сообразительностью, поэтому натягивает цепочку еще сильнее, с удовольствием смотря на приоткрытые губы. — Прет тебя эта тема, да? — улыбается он. — Заметь: из нас двоих портупею носишь только ты, — отмахивается Паша, мысленно чертыхаясь на сдающий голос. — Еще как прет, — снова кивает он, и перехватывает шею уже рукой, чуть сдавливая. Так интереснее. Можно пальцем почувствовать бешено-бьющуюся жилку на шее, да и ощущения совершенно другие. — Юра, отцепись от меня, сейчас сюда кто-нибудь зайдет, — совершенно неправдоподобно пытается спасти ситуацию Паша. — Да похуй, — конечно ему похуй. Юра в принципе никогда не заморачивается насчет чужого мнения. — Я сегодня пьяный, а ты сегодня такой кайфовый, что пиздец. Ну в принципе, думает Паша, кто сюда может зайти? Это же его квартира. — Ты цитируешь классиков или импровизируешь? — уточняет он. Ему, на самом деле, жутко неловко. Еще минута таких вот прижиманий, и будет не самая приятная ситуация, которая заставит всех покраснеть. А Юра все также за шею держит и взгляда не отводит. Сука такая. Вообще вся эта болтовня — просто повод отвлечься, и вывести разговор в более «безопасное» русло. Если такое вообще возможно, потому что, все идет к тому, что все-таки нет. И слушать потом Паше еще на год вперед, как у него встал на своего товарища. И плевать, что этот самый друг и товарищ спровоцировал. — Нет, Пашенька, я же знаю, что ты не любишь, когда нежно, к чему тогда это цитирование? — С чего ты… ох, блядь! — Паша чувствует, как земля уходит из-под ног, в тот момент, когда Юра решает сжать шею очень сильно. Это такие непередаваемые ощущения — когда сил и возможности сделать вдох нет, а шевелиться не можешь. Просто смотришь на глаза напротив, не смея отвести взгляда. — А я же могу так и держать тебя, пока ты не потеряешь сознание, — Юра на удивление серьезен для человека, который выпил пол-литра водки и идет на подвиги. — А потом снова и снова. Так, пока я тебе все мозги не расплавлю. Паша смотрит на Юру бешеным взглядом, ртом ловя воздух, чувствуя, как холодеют кончики пальцев. Так и умереть можно, он же может просто не рассчитать — пьяные же оба. Но Паша не боится, единственная мысль, бьющаяся в его голове — лишь бы Юра не останавливался. Лишь бы мгновение замерло и не пришлось потом делать вид, что ничего не было. В какой-то момент он, похоже, и правда стал отъезжать. Воздуха совсем не осталось, краска отлила с щек, и потихоньку этот мир смазался, словно покрываясь завесой. Юра, похоже, тоже это понимает, и резко отпускает его шею, давая возможность сделать вдох. Паша кашляет с непривычки, перед глазами звезды, руки дрожат — невыносимо. Он пытается дышать медленно, но вместо этого делает еще более глубокий вдох. Легкие обжигает, и на какой-то момент он чуть не теряет сознание во второй раз, уже от переизбытка кислородом. — Такой ты мудила, Юра, — хрипит Паша, пытаясь унять дрожь. По тому не видно, что он в этом раскаивается. Наоборот, Юра смотрит на Пашу, словно изучает, и тому становится неловко вдвойне. Ведь, получалось, только что он, сам того не желая, поделился своей самой главной сексуальной фантазией — фиксация на асфиксию. Паша никогда этим не баловался, зная, как плохо могло это закончится, но иногда, во время дрочки — придушивал себя (слегка!) за шею. Ощущения при этом были настолько невероятные, что Паше, будто он наркоман, хотелось возвращаться к этому снова и снова. И теперь он сидит перед Юрой, возбужденный от того, что его душили. Ахуенно, дайте пять. Паша жутко смущен, ему не нравится попадать в такие ситуации, не нравится, что в этой ситуации он оказывается именно с Юрой. А еще ему не нравится внимательный взгляд, которым его одаривают. Пиздец как не нравится, давайте уже на чистоту. — Пашенька, а ты, я смотрю, кладезь секретов, — замечает Юра, закуривая. — Очень интересно. — Я еще раз напоминаю тебе о том, что ты меня, блядь, сейчас чуть не придушил, — шипит он, отбирая у Юры сигарету. Руки до сих пор дрожат. Но если концентрироваться именно на этом — то еще ничего. С этим можно работать. — Тебе же понравилось. — Я такого не говорил. — Твое тело сказало. — Я за него не отвечаю. — То есть, тебе не понравилось? — улыбается Юра. Нехорошо так улыбается. У Паши от такого взгляда засосало под ложечкой. — Не понравилось, — медленно говорит он, затягиваясь. Ему нужно было выиграть время. Только для чего? Чтобы сбежать? Это его квартира. Юра расценивает его ответ по-своему (как и всегда), и снова пододвигается ближе. Паша хочет, он очень хочет отодвинуться, сбежать, сказать, наконец, что все это вот — неправильно. Но он замирает. Потому что просто не может пошевелиться. Наваждение, блядь, какое. Юра разворачивает его, практически сдергивая с дивана, прижимаясь грудью к спине. Так близко, что Паша поясницей чувствует его член. То есть, в эту игру они играют вдвоем. Замечательно. Паша не знает, что ему делать, как реагировать, он просто здесь, чувствуя горячее дыхание рядом с ухом, и чужую эрекцию, умирает. Паша будет гореть в аду. Он, блядь, будет жарить свою жопу на самой огромной и горячей сковородке. Господи, как же он сейчас возбужден. И снова рука на шее. Юра, похоже, во всю пользовался своими новыми знаниями. Он чуть тянет Пашу на себя, заставляя откинуть голову, буквально подставиться. И, будь Паша проклят, если не делал это осознанно. — Даже так тебе не нравится? — хрипло шепчет Юра, толкаясь бедрами вперед. — Какой же ты мудак, — стонет Паша, шумно сглатывая. Юра чувствует чужой кадык и сжимает ладонь, слыша, как сбивается дыхание. Паша вцепился в его руку, словно он тонул, а может, так оно и было. Только вот спасательного круга под рукой нет. Приходится импровизировать. Главное и правда не придушить, Юра постоянно прокручивает эту мысль в голове, но это невероятно сложно, когда Паша такой вот податливый, раскрасневшийся и невероятно возбужденный. От него даже пахнет сейчас по-другому. Паша сейчас вообще совершенно другой. И это невероятно нравится Юре. Настолько, что он, снова толкнувшись бедрами, прикасается губами к уху Паши и шепчет: — Я хочу затянуть на твоей шее ремень, и трахать тебя прямо тут, поставив на четвереньки, — по Паше не понять, доходит ли до него информация в принципе, но Юра, почему-то, уверен, что он слышит каждое его слово. — Я хочу трахать тебя, держа за конец ремня, контролируя твое дыхание. Паша дрожит, не сдерживая стонов, засовывает руку в джинсы, сжимая свой член. — Пашенька, ты бы видел себя на сцене, — продолжает Юра, облизывая ухо, прихватывая зубами мочку, вызывая рваный стон. — Просто валить и трахать. — Я п-против, — Паша пытается одновременно и связно ответить, не забывать дышать, сжимая истекающий смазкой член. — Конечно, я помню, — понимающе кивает Юра, ненадолго давая возможность сделать полноценный вдох. Паша чувствует себя героем хуевого фильма. Настолько хуевого, что кроме как подрочить тут ничего больше не остается. Все внутри него переворачивается от шепота Юры, от его движений, от руки на шее. Паша чувствует, что еще немного и он действительно потеряет сознание. В этот раз по-настоящему. Ему никогда еще не было так плохо, никогда не было так хорошо. И так сладко, и так больно. И если все это — только начало, то каким же веселым будет конец. — Юра, я… — хрипит Паша, чувствуя, что еще немного, и все. Его вселенная схлопнется и разорвется на тысячу осколков. — Кончай, — рычит Юра, двигаясь сам. Наверное, это не очень удобно — имитировать фрикции в одежде, но раз уж они начали сходить с ума — то зачем останавливаться на мелочах. — Давай! И тут же сжимает горло так сильно, что, наверное, останутся синяки. Этого достаточно, для того, чтобы Паша, полу-вскрикнув, полу-всхлипнув, кончил, пачкая свою руку, и тут же падая на колени, пытаясь отдышаться. Паша скребет рукой по полу, делая рваные вдохи, уже приходя в себя, но еще не осознавая, что только что произошло. Он еще не понял (не хочет понимать), что они только что делали. Он не хочет об этом даже думать. Все, что сейчас нужно Паше — кислород. — Мы сошли с ума, Юра, — хрипит он, и это похоже на истерику. — Твою мать, мы сошли с ума. Юра присаживается туда же — на пол, и медленно закуривает, смотря взглядом на все что угодно, лишь бы не на Пашу. — Мы не скажем никому, — напевает он, и это тоже похоже на истерику. — Мы сошли с ума и мы шагаем в темноту. Паша укладывается на пол, подтягивая колени к себе. Он чувствует себя таким расхристанным, что подумать страшно. Он смотрит на Юру, и не видит в его глазах хоть сколько-то сожаления или, может быть, стыда. Юру все максимально устраивает. Юра, похоже, и правда может сделать петлю из ремня и всю ночь втрахивать Пашу в кровать, выдавая кислород по талонам. Это ужасно. Это неправильно, отвратительно, но видит Бог — Паша хочет, чтобы это случилось. — Допьем водку? — спрашивает Юра, пытаясь, видимо, разрядить обстановку. В его штанах неприятно-мокро, сперма скоро начнет подсыхать и станет еще и мерзко. Но какая, собственно, разница? — Давай, — хрипит Паша, не двигаясь с места. Наверное, в другой вселенной, они бы замечательно провели время, и, возможно, делали бы это на постоянной основе. Но что-то Паше подсказывало, что это не та вселенная. — И давай сделаем так, чтобы все, что сейчас произошло — забылось и больше нигде не всплывало. — Конечно, братан, как скажешь, — кивает Юра, разливая неживую воду, которая убивает миллионы людей, по рюмкам. И Паша успокаивается, он верит в то, что они взрослые люди, и могут отвечать за слова. Юра, похоже, тоже понимает, что это все — за гранью. Так думает Паша. Но следующий концерт, где Юра, крепко обхватывает Пашу за шею, утягивая того вниз — лишний раз подтверждает, что нихуя Юра не взрослый человек, с которым можно договориться. Нихуя Паша не взрослый человек, который контролирует ситуацию. И через время, когда Юра действительно втрахивает его в кровать, крепко держа за шею — лишний раз это подтверждает. Но это уже совсем другая история. Это только будет. Сейчас перед Пашей рюмка водки, и еще не полное, но осознание пиздеца, в который они влезают. А еще улыбка Юры. Невозможная, манящая. Он же ничего не терял, попробовали — остановились, правда же?