Узоры

Он не помнил, как оказался здесь, под каким предлогом питерского интеллигента затащили сюда. Квартира, в которой ремонта не было старых добрых лет так сорок, поприветствовала мужчин пожелтевшими обоями, в каких-то местах отходящих от стен, мебелью из их далеко не совместного детства, огромным ковром на стене и чуть поменьше, но до скрежета в зубах похожим на первый, на полу. Незамысловатые узоры везде. На коврах, на тарелках, которые уже через пару часов превратились в осколки, украшавшие отходящий и треснувший линолеум, на обивках кресел, на пьяных и накуренных телах. Узоры, что выводили пальцы, короткие ногти, языки, губы, зубы. Комнату наполняли звуки тлеющей бумаги на очередном косяке или чуть менее вредной сигарете, звуки падающих бесчисленных пустых бутылок, причмокивания от ленивых поцелуев, шорохи от оставшейся на телах одежды, а точнее от нижнего белья. — Ты нахуй ёбнутый? — хрипло смеётся парень, чья кожа покрыта татуировками почти на восемьдесят процентов, реагируя на укус куда-то в ляжку и тут же оттягивая Попова за волосы от себя. Долго-долго смотрит в глаза, сжимая волосы на затылке, а после рывком притягивает к себе и самым наглым образом облизывает его губы, проскальзывая им меж рядов ровных зубов. Как в самой грязной порнухе. Вместо ответа следует пьяный смешок и очередной укус, только уже за язык, а после что-то невнятное и неразборчивое от самого-интеллигентного-мужчины-в-мире. — Че ты там бухтишь, а? Почётче ебашь, — откидывает голову на спинку дивана и залипает в одну точку на потолке, в то время как пальцы лениво и очень неохотно перебирают пряди чёрных волос, среди которых затерялись первые седые кудрявые ниточки. Выграновский обнаружил это не сразу, но открытие сопровождалось громким воплем, но впоследствии тишиной, ибо нога в очередной раз получила звонкий шлепок прямо по татуировке. — Ты, блять, старый пердун, Попов, эт че за параша? — улыбается и тонет в синих глазах мужчины, потому что решил искупаться в бездонном океане без подготовки и спасательного круга. Эти глаза тоже были в узорах, в каких-то острых скалах, что торчали из воды. Узоры. Узоры. Везде. Острые, тупые, чёрные, белые, сладкие, кислые, с лёгким запахом малины, с дикой вонью табака, в среду, в субботу, с утра, среди ночи. Узоры. — Подумаешь седой, это жизнь у меня такая, чёрно-белая, вот и отражается на волосах, — выдыхает сизый дым и смеётся тихо, — а голубая кровь вон, в глазах застыла. Что у меня, что у тебя, — кидает бычок в горлышко пустой бутылки и приподнимается, а после садится на худые колени лицом к лицу. — Ты пидорас, а я ебу таких, как ты. — Ну и еби, а дед седой у тебя всё равно один, — улыбается и смотрит на татуировку на носу, а после ведёт по ней губами. Украдкой переходит на три звездочки, очерчивая узор каждой кончиком языка. — Эд, — тихо говорит и продолжает лишь когда слышит глухую, гортанную, почти сонную и хриплую реакцию в виде мычания. — Тут написано хуй? — интересуется, когда вся щека Скруджи была в слюне, и немного отстраняется, чтобы посмотреть в глаза. Арсений кинестетик, чьи ощущения усиливаются при курении косяка, а самая чувствительная часть была где-то на кончике языка, поэтому ему было абсолютно плевать на возмущения молодого рэпера, что делает новый шоу-бизнес. Попов лишь хотел чувствовать его полностью, максимально четко запомнить каждый изъян, каждый шрам на теле, что уже больше напоминало чернильницу. Скруджи не говорит, что на самом деле за тремя звездочками скрывается ёмкое "Арс". Для всех и для импровизатора это просто Узоры.