black hole

Больно. Настолько сильно, что я забываю, как дышать. Настолько, что даже слёз больше нет, они, как и ты, остались лишь жалким воспоминанием, до боли стягивающим высохшую кожу на щеках. Боль. Везде эта чёртова боль. Говорят, поэты пишут, когда им плохо. Так бывало и со мной: боль и депрессия были моими главными вдохновителями, но у всего, как оказалось, есть предел. Теперь мне не пишется, нет. Да что там пишется, я ведь даже дышать с трудом могу, какие там строчки, я вас умоляю. Внутри меня стало пусто, будто ничего и не было, будто я из яркой, пылающей жаром звезды вдруг в какой-то момент превратился в чёрную дыру: мёртвую точку в пространстве, поглощающую всё живое. О да, это описание мне сейчас идеально подходит. Такой же пустой и безжизненный. Мне раньше было противно, когда люди страдали от любви. Мне казалось, что это всё надуманное, что невозможно так убиваться по человеку, но… Никогда не говори никогда, верно, Билл? Теперь этот ряд духовных самоубийц пополнился и мною. Я с вами, ребята, будем убиваться вместе. Мне бы хотелось оставаться чёрствым. Мне бы хотелось не просто держать высоко нос на людях и улыбаться, делая вид, что мне хорошо. Мне бы хотелось не надевать масок, но это выше меня. Сейчас я как никогда благодарен своему жизненному опыту за то, что владею умением надевать маски на уровне мастера. Иначе я был бы жалок до неимоверности. Может, к чёрту эту музыку? Начну ездить по миру и давать уроки того, как правильно делать вид, что всё прекрасно, когда самому на деле сдохнуть хочется. Думаю, в этом я преуспею не меньше. Я настолько пуст внутри, что мне не хочется больше ничего. Я почти не ем, не пью, даже курю через раз, представляете? Весь мой день можно описать тем же словом, что и самого меня. Пустота. Все дни наполнены пустотой, в них нет ни смысла, ни жизни. Ничего нет. Я ничего не делаю, да и не хочу что-то делать. А зачем? Какой смысл? Зачем это всё? Для кого? Завидую людям, для которых любовь не является движущей силой. Потому что меня двигает лишь она, я словно наркоман, я зависим от чувств. Нет чувств – нет жизни. Хреново, не правда ли? Может, всё дело в том, что он всегда был рядом, и я настолько привык к этому, что представить даже самые обыденные действия, которые каждый человек способен делать самостоятельно, без него мне кажется уже чем-то невозможным? Даже дышать тяжело, видите. А может, я просто жалкое ничтожество, которое само ни на что не способно? Уж лучше второе, чем первое, честно. Была ещё версия того, что я просто не могу быть один, мне нужен рядом человек, но она быстро отпала – я проверил её несколько раз. Нет, мне, конечно же, нужен рядом человек, вот только совершенно конкретный, не какой-нибудь там, а с тремя буквами в имени, начинающемся на Т. Видите, я уже и его не произношу – слишком больно. Нужно бы и кулон снять, наверное, но как-то рука не поднимается. Это что-то сродни кресту у глубоко верующих: абсолютно бесполезный кусок металла, но кажется, будто оберегает от всех бед и невзгод, и ты как бы понимаешь это, но снять не можешь – святое. Отодвигаюсь назад, прижимаясь спиной к холодной стене. Откидываю голову назад, но, не рассчитав силы, слегка ударяюсь затылком. Опять боль. Улыбаюсь. Мне уже похер. Хоть ногу сейчас отрезайте – даже не заскулю, чего уж там говорить о крике. К боли, как оказалось, быстро привыкаешь, будь она хоть духовная, хоть физическая. Неважно. Она просто начинает жить с тобой, становится частью тебя, сливается с тобой. Можно было бы пошутить про то, что боль чем-то похожа на симбиот, но мне сейчас не до шуток. Скажете мне, что время лечит? Хотелось бы мне в это верить. Потому что пока что меня лечат только антидепрессанты. И алкоголь немного. Самую малость. Я знаю, что это пройдёт. У всех проходит (если они до этого, конечно, в петлю не лезут). Время не лечит, боли просто свойственно уходить. Как и всему в нашей жизни. А может, ты просто свыкаешься с ней настолько, что со временем эта боль и вовсе перестаёт быть болью? Не знаю. Я не философ – не мне над этим размышлять. Я лишь знаю, что всё однажды пройдёт, что я снова смогу искренне улыбаться и, возможно, даже осмелюсь снять чёртов кулон. Знаю, что однажды мне не понадобится маска, и я не буду ощущать себя чудиком, перепутавшим маскарад со светским вечером, где все красивые и благородные, а ты еле держишься, чтобы не разрыдаться вновь. Потому что тебе нельзя. Такие, как ты, не плачут. Они доводят до слёз других. И плевать, что на деле всё обстоит иначе, главное – не дать слабину, ведь они этим воспользуются, а слабых, сами знаете, нигде не любят. Это хреново, но это так. Я знаю, что всё вернётся на круги своя, и я вновь смогу делать то, что делал прежде, до того, как из сияющей звезды превратился в чёрную дыру. Знаю, но… Даже это осознание не помогает мне справиться с чёртовой болью. Мне больно. Мне всё ещё ужасно больно. Делаю глубокий вдох. Глаза привычно начинает покалывать. По щеке скатывается слеза, оставляя после себя влажный след, вновь смачивающий покалывающую от сухости кожу. Я ошибся. У тебя с моими слезами нет ничего общего, потому что они вернулись, а ты…