Кровавая охота

«Томас и Кандида, Мне очень грустно писать эти слова. Моя рука дрожит и мне кажется, что я в бреду. Как бы я не хотела в это верить, наши догадки оказались правильными. После смерти Родрика Джонса — истинного охотника, последней ихв всех осталась одна я. Отец сказал мне это, когда я приехала домой. Разговор со Стивом мне больно вспоминать. Единственное, что скажу — не желаю ни видеть его, не слышать. Он приказал мне бежать от Министерства и самое смешное — выйти замуж. Выйти замуж за незнакомого мне человека, какого-то парня Хорнвуда! А всё ради чего? Тот самый Бенджамин, письмо которого я показывала вам ещё 1 сентября, договорился с моим отцом о том, что раз постоять за себя я не могу, то должна хотя бы исполнить свою биологическую роль: родить охотников, посколько с моими генами это очень вероятно, как я поняла из его разговора. В каком же была ужасе, когда услышала это. Я должна стать обычным куском мяса и разменной монетой. После длительной ссоры и сбежала. За мной следят. Может, перехватят это письмо, я честно не знаю. Кто-то, применяя магию, преследовал меня, когда я направлялась к дому Стива. Так же они шли за мной, когда я шла в отель. Тут я встретила Джеймса Поттера, что не может стать хорошим знаком. Но не волнуйтесь, он не задирает меня и похоже, сам сбежал из дома. Он рассказал мне много интересной информации. Авроры уверенны, что война вот-вот начнется. Поттер рассказал, что мы уступаем по силе и численности оборотням, поэтому Министерство идёт на уступки. Много людей увольняется, поскольку уверенный в негодности правительства. Но меня волнует совсем не это. Меня волнует, что мне делать, как говорить с Министерством и… Что я вообще должна делать. Но точно знаю, что должна попробовать проникнуть на кладбище Годриковой Впадины. С любовью, Джессика Джонс» Джессика сидит у широкого, круглого стола невзрачной, местами скромной кухни гостиницы, иногда посматривая в окно, выходившее прямиком на центральную улицу Косого Переулка. Ей так нравилось разглядывать прохожих, параллельно размышляя о чём-то своём, делая выводы и моментально перенося их на маленький свёрток бумаги, невероятно важной для неё ценности, поскольку был он адресован самым дорогим людям для неё — лучшему другу, такому честному Томасу, просто не способному предать её, лучшей подруге — Кандиде, самой понимающей девушке на этой Земле. Джессика бесконечно сильно скучала за ними и в такие моменты их не хватало больше всего. Как будто отрывая все мысли, закидывая их куда подальше, в самые далёкие и тёмные чертоги разума, Джессика услышала, как кто-то или что-то буквально готово вынести её двери. Сначала она сильно испугалась и не хотела открывать — Джессика помнила о вчерашнем дне, о злополучных аврорах Патрике и Кристофере, бесстыдно следящих за ней. Но её испуг быстро сменился живым любопытством и интересом к тому, кто же это? Кто решил поймать её и уволокли куда подальше в такую рань, если таинственный кто-то за дверью просто не хотел убить её. Джонс резко поднялась, выровнялась, она и забыла о письме, оставленном на столе, которое вполне возможно можно расценить как улику или её собственное признание. Глухие, но довольно сильные удары не стихали. На момент, казалось, они умолкли, потеряв былую силу звука, но через какую-то долю секунды вернулись обратно, набирая всё те же обороты и даже куда большие. Джонс прислушалась. Голосов не было. Можно ли сказать, что за дверью был один человек? Конечно нет! Зачем авторам разговаривать, выдавая себя? А если это и авроры, не проще ли им было просто взять ключ от номера у хозяйки гостиницы? Разве вчера Патрик и Кристофер не могли этим воспользоваться? А сегодня что? Нет, Джессику внезапно осенило — это не авроры, им незачем выламывать двери, если просто можно воспользоваться законом и своим удостоверением, молча открыв дверь. Но кто же это мог быть? Теперь Джонс и того, кто стоял за дверью, разделяло лишь расстояние вытянутой руки. Глазка к несчастью, не оказалось — у Джонс не было возможно посмотреть в лицо грозящей, в тот момент, опасности. Она не могла взглянуть в глаза страху, мужественно принимаю свою печальную участь или хотя бы обороняясь. Поэтому, наивно, почти дрожащим от напряжения и неизвестности голосом, она тихо спросила: — Кто там? Удары продолжались и даже не стихали. Похоже, человек либо не услышал, либо просто сделал вид, что уж точно в любом из вариантов, не удолетворяло Джессику. «Я должна открыть дверь, что бы там или кто не был. Я не боюсь. Никто не посмеет убить меня и арестовать — я ничего плохого не сделала» Неизвестно, было ли это слепой глупостью, которой двигал страх или же наоборот, героической храбростью и самоотважностью, но Джонс всё-таки резко, одним движением, раскрыла двери где увидела не ужасающих и грозных работников Министерства Магии, не хозяйку гостиницы, ни Патрика и Кристофера, даже не отца! На неё невероятно злыми глазами таращился полусонный Джеймс Поттер! Как же она могла забыть о том, что почти бесшумно покинула его номер среди ночи и не сказала о том, что номер освободился? Джессика молча впустила парня, медленно, выглянув в коридор и не обнаружив никого другого, захлопнула дверь. — Что ты делаешь, Поттер? Хочешь разбудить всю гостиницу? — конечно, Джессика злилась! Как же он напугал её и заставил дрожать всё нутро. — Веришь или нет, но мне плевать! Но мне не плевать на то, что ты сбежала! — это было вполне в духе Джеймса Поттера: ему было плевать на всех, кроме себя и того, чего желает он. Но Джессика на озвучила свои мысли, рукой провожая его на кухню и к тому самому столу, где сидела впервые услышала стуки. — Я не сбегала, я ведь оставила записку! Ты что, не нашел её? — К счастью, нашел, Джонс. Но ведь мы договаривались, что ты останешься у меня, в чём проблема? Ты когда-нибудь думаешь о безопасности? — Какой ещё безопасности? — он считает, что это должно расстрогать её? Какое же ему дело? Джессика закатила глаза. — Ну да, самое время убегать от меня в другой номер, пока тебя преследуют какие-то идиоты! Блистательная логика, Джонс! — Они не посмеют придти сюда. Слишком много свидетелей. — Да ладно, а зачем они вчера расспрашивали о том, где ты живешь? Чаю хотели попить, наверное? Джессика замолчала. Она серьезно посмотрела на Поттера. — Почему это так тебя волнует, я не понимаю? — Хочешь правду? Тебе лучше слушаться более умного человека, то есть меня! И больше никого другого, если, конечно, не хочешь попасть в руки Кристофера и Патрика! Далее последовала игра в молчанку. Джонс, удивлённая такой сверхопекой Поттера, предложила ему завтрак, на что тот, несмотря на то, что Джессика позаботилась о нём утром, с готовностью согласился. Джонс отвернулась от парня и принялась заваривать что-то у плиты. Поттер, немного заскучав и уже успев осмотреть не только коротковатую пижаму Джонс, но и всю кухню, обратил свой взор на белый лист, лежавший на столе. " Нет, я не могу это читать, это же приватная переписка! Это подло даже для меня!» — отгоняя желание заглянуть, Поттер всё же не сдержался. Он ясно увидел каллиграфично выведенные «Кандида» и «Томас» и от прочтения имени второго, у Поттера, машинально сжались кулаки. Что следовало дальше Джеймс разглядеть не успел, Джонс повернулась к нему лицом и поставила перед парнем тарелку с овсянкой. — Я бы не советовал тебе отправлять кому-то письма, — как можно более безразличным голосом произнес Джеймс. Он постарался излучать только нейтральное поведение, но выходило так себе. — могут перехватить, если кто-то действительно следит за тобой. — По-моему ты лезешь не в своё дело. Поттер промолчал. Он знал, что Джонс умная. Она не отправит его. Но зачем же столько написала? Он ясно увидел 2 списанных страницы, но какой же в них был толк? Неужели она не понимала? Или это стало простым способом выразить всю свою путаницу в голове на бумаге? Расспрашивать, несмотря на всё любопытство, Джеймс не стал. Не секрет, что Хэллоуин один из тех праздников, что чопорно почитают не только американцы, но и англичане. Не секрет так же и то, что маги любят заимствовать на протяжении всей истории Англии, некоторые праздники у маглов, хотя и некоторые чистокровные волшебники, могут не согласиться с этим в силу своей гордости. Так, одним из невинно «украденных» праздников и стал волшебный «Хэллоуин», который в обществе маглов принято считать исконно магическим лишь на уровне фантазии. А вот волшебники относились к нему с неимоверным трепетом. Примером такого трепета может послужить даже семья Джессики Джонс. Консервативный, покойный Родрик, хоть и был невыносимо строгим, но так же и являлся приверженцем старых традиций, поэтому на праздничном столе в его доме всегда имелось место для небольшой, но грозной тыковки, наполненной свечками и возле которой всегда находилась небольшая посудина, до верха набитая конфетами в случае, если к ним пожалуют дети. Родрик не особо то и любил детей, за исключением Джессики, ведь холостяцкая жизнь давно забрала у него чувство умиления и снисходительности, что так часто вызывали в родительских сердцах их чада, но на Хэллуин он хоть и не признавался, всегда ожидал детей у порога. Джессика с тоской вспоминала прошлый Хэллоуин. Особенно ярко воспоминания явились прямо ей перед глазами, стоило ей выглянуть из окна и увидеть атмосферу, буйствующую на улице. Казалось, всё было украшено настоящими свечами, несмотря на ясный день, люди, похоже, тоже обожавшие почитать старину, уже нарядились в несвойственные для повседневности наряды и, закинув пакеты со сладостями на плече, шли в неизвестном для Джонс направлении. На глаза предательски выступили небольшие слёзы, которые Джеймс, ожидавший кружку чая, даже не заметил. Она снова вспоминала Родрика. Джессика считала, что пора бы начать жить настоящим, но просто не могла отогнать ранящие воспоминания. Конечно, она с тоской вспомнила прошлый Хэллоуин. Вспомнила, как они с Родриком провели вечер 31 октября — среди смеха и таинственной музыки, пили чай, говорили о жизни. Она вспомнила, какими живыми тогда казались холодно-серые глаза дедушки и какой теплотой был пропитан тот вечер. Несмотря на все, что с ней случилось, Джонс оставалась всё той же испуганной девочкой, которая нашла Родрика мёртвым. Она жаждала умиротворения, ей необходима забота и внимание. Эти мысли больно отдались у неё в грудной клетке и она немедля села, вспоминая, что Джеймс Поттер сейчас вошёл в её номер и раскинулся на кухне. — Эй, с тобой всё нормально? — Поттер обеспокоенно посмотрел на девушку, внезапно поменявшеюся в лице и отмахнувшеюся. — Порядок, выключи чайник пожалуйста, — Джонс продолжила снова пялиться в одну точку, как почувствовала теплое касание около своего плеча. — Вспоминаешь прошлый Хэллоуин, верно? — Как ты… — Логика, Джонс. Не буду просить рассказывать, знаю, что, должно быть, не очень то и приятно. Могу немного успокоить тебя тем, что ты не одинока в своей беде. — С чего бы это? — Поттер теперь овладел её вниманием. Интересно, что ещё шокирующего он мог рассказать из своей биографии и какой миф о безупречности его семьи он сможет развеяться ещё раз. — Мы Хэллоуин не празднуем вообще. Не скажу, что я очень огорчился, или вообще кто-то из нас. Такой себе праздник для нашей семьи, если честно. Даже, сели бы мне предложили, забыть о прошлом, я всё равно не стал бы есть конфеты и заниматься прочей ерундой. — Почему же? — 31 октября умерли мои бабушка с дедушкой, пожертвовали своими жизнями, так сказать, чтобы сохранить жизнь моему отцу. Грустная история и всё такое, — конечно! Как Джессика могла забыть, ведь не зря же в учебниках истории пишут о том, что в вечер убийства Лили и Джеймса Поттеров заканчивается Первая Магическая Война. Джонс даже стало как-то стыдно. — Да, понимаю. — Отец никогда не праздновал Хэллоуин и в этот вечер его лучше вообще не трогать лишний раз. Мы обычно идём на кладбище к их могилам, отец задумчиво шепчет что-то себе под нос, а Лили кладет цветы. Мы молча возвращаемся домой, ужинаем и расходимся по комнатам. Хоть Альбус и не понимает и половины того, что происходит и почему мы так почитаем 31 октября, но я всё понимаю.  — И что же? — Альбус не понимает того, что сделали Лили и Джеймс, тоесть бабушка и дедушка. Они не только спасли жизнь отцу, героически защищая его, они спасли весь мир. Я очень горжусь, что являюсь их внуком. Жаль, что отец не похож на деда. — Почему ты так думаешь? Гарри Поттер тоже герой. — Был им, сейчас даже не знаю, Джонс. Не хочу об этом думать, вот правда. Но что я знаю точно, то это то, что Джеймс Поттер, в честь которого я назван, пожертвовал собой, выйдя даже без палочки, на верную смерть, чтобы дать шанс на жизнь своей любимой женщине и сыну. Это геройство в высшей степени. — В тебе сейчас говорит обида на отца, а не здравый смысл, — как можно более снисходительно попыталась поправить парня Джессика, он, как всегда, с присущим живым интересом взглянул на Джессику пытливым взглядом. Если честно, то он всегда так на неё смотрел, когда она выдавала что-то поистине вызывающее в нём недоумение. И понять был ли этот взгляд раздражением или же наоборот — восхищением, становило большую трудность — Ты и сам, я думаю, понимаешь, что в честь твоего отца не просто так воздвигают памятники, называют детей и пишут все те, пусть и скандальные и иногда бредовые, статьи в Пророке. Поттер, он герой и герой, не менее, чем твой дедушка. — Он был бы и продолжал быть бы им, если бы не показал своё настоящее лицо — трусливое и лицемерное. Кембридж тому лишнее доказательство, — раздраженно фыркнул Джеймс, откинувшись на стуле. — Но одна ошибка не делает его абсолютным мудаком и одна ошибка не может перечеркнуть всего того, что он сделал для того, что бы победить Волан-де- Морта. Внезапно в Джеймсе вскипело абсолютно всё: начиная от малейших клеточек его тела и заканчивая руками, сжавшимися в кулак и глазами, без того карыми, почерневшими от злости. А может и от осознания того, что Джонс, возможно, и была права. — А как же ошибка Стива? — Джессика, которая оперлась на кухонный шкаф, скрестив руки, резко поменялись в лице. Не было больше в глазах и толики доброты, тревожности о Поттере, не стало и легкой улыбки, замеченной ласково Джеймсом. Она вся внезапно похолодела, расправила плечи и теперь её тёплые ранее глаза стали горящими злостью. Конечно, она поняла к чему клонил Поттер. Она не знала, специально ли Джеймс хотел вызвать в ней боль и огорчение, но точно знала, что в этой теме следует расставить все точки над и и уж точно нужно уверить Джеймса в том, что он слишком переоценивает свою осведомленность касательно жизни Джессики — Она тоже не делает его мудаком? Я считаю, что даже одна, но такая огромная ошибка может перечеркнуть все заслуги. — Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о Стиве, Поттер. Ты не имеешь ни малейшего понятия, как это — существовать буквально одной, осужденной обществом по поводу деяний своего отца- аклоголика, который к слову, бросил меня ещё младенцем, не пережив смерть моей матери. Ты не можешь представить и я понимаю, тебе это не нужно, как это: когда ты понимаешь, что человеку, который имеет к тебе непосредственное отношение и который обязан быть рядом на эти вещи плевать. Вместо того, что бы видеть мои первые шаги, отвести меня в садик, посадить в первый раз на Хогвартс-Экспресс и дать напутственный совет, Стив предпочел компанию своих дружков. Тебе может показаться, что он — абсолютное зло, но ты будешь не прав. Раньше я верила, что он любил меня, когда я была ещё мелкой. Дедушка не хотел расстраивать меня, потакая внезапным приступам внимания Стива. Ведь он навещал меня только тогда, когда ему становилось скучно. Так что, Поттер, если ты посчитал, будто Стив оступился только один раз — ударив меня, то нет. Он всю жизнь только и делает, что ошибается, совершенно отвергая весь тот опыт своих ошибок и раз за разом повторяя их. Он всегда делает вид, будто не замечает, как мне больно и вчерашняя ночь — это последнее, что я прощу ему. — Я совсем не это хотел сказать, — поставленный тирадой Джессики в ступор и абсолютный шок, удивленный подлинностью своих догадок, Джеймс не мог выдавить из себя и слова, зато с Джессики они лились, будто не заканчиваясь. — Поэтому я больше не хочу слышать о том, как сильно ты ненавидишь отца. Ведь твоя проблема только в том, что Гарри Поттер — человек, не правда ли? — Что ты… — Да ладно, Поттер, ты не привык, что люди могут ошибаться? В твоём идеальном мире, все соответствуют тебе? Твой отец — тоже человек, он имеет право на ошибку и ты, как никто другой, обязан наставить его на правильное решение поставленной перед ним задачи, потому что ты его сын и он любит тебя, больше всех на свете и никогда бы не променял ни на бутылку огневиски, ни на партию карт. Знала бы Джессика что вызвала в Джеймсе! Да какое там вызвала! Что она продолжает вызывать в нём до сих пор. Почему никто так не способен постыдить, отсчитать Поттера и одновременно наставить на правильное решение, как Джонс? Почему он воспринимает все упреки только из её уст и только под таким напором и давлением? Что ещё больше удивляло Джеймса так это то, как горели её глаза, как разметались волосы и какой взбудораженной она казалась ему. И даже сейчас, стоя посреди кухни, которую Джеймс при любых других обстоятельствах посчитал бы скромной и убогой, он был готов выслушать её и слушать до конца своей жизни, потому что Джонс, как всегда, в большинстве случаев была абсолютна права. — Тебе кто-нибудь говорил, насколько ты красивая, когда злишься? Похожа на вздутую темную кошку, — Джессика поспешила отвесить ему удар по голове. Она поняла, что Джеймс, кажется, понял её и в привычной для него манере просто отшутился. Вторая половина дня ребят в обществе друг друга прошла быстро и незаметно. Солнечное утро быстро сменил дождь, вынудив Джессику и Джеймса остаться в номерах. Точнее в номере  Джессики. И знали бы вы, люди, с каким усердством Джонс пыталась прогнать Поттера, проклиная его за всё, за что только можно. Казалось, если бы не закон о совершеннолетии и использовании магии за пределами Хогвартса, в Поттера устремилось бы неимоверное количество проклятий, которых, Джеймс не сомневался, Джессика знала очень много. Порой, к удивлению обеих, они находили общие темы для разговоров. Так, Джессика узнала, что Поттер просто ненавидит аромат роз и пестрящий, розовый цвет — цвет губной помады Изабель (как про себя отметила Джессика). Она увидела что-то другое, совсем иное в поведении Поттера, будто он не притворялся, не начинал высмеивать её, Томаса, не взлохмачивал свои дурацкие волосы и не придирался к ней так, как делал это в Хогвартсе. Наблюдая за такой шокирующей трансформацией из одного человека в другого, у Джессики сорвался нелепый вопрос, на что Поттер тихо, задумчиво ответил: — У всех свои способы, Джонс. Я действительно очень часто использую свою внешность, связи, родство с известными личностями и обаяние, чтобы добиться желаемого — признания общества и внимания. Я хочу, черт возьми, чтобы мной восхищались, — возникшая в голове дилемма Джеймса, словно в последующих словах ответила на всё то, что он произнес ранее и без дурацких вопросов Джонс — Может, я просто не верю, что кто-то может полюбить меня за той, какой я внутри.   И после этих столь печальных, на взгляд Джонс слов, Джеймс снова начал шутить о обычных вещах, доставая Джессику и смеясь, будто сам не осознавая всю абсурдность того, кем он является и является ли он по настоящему хоть кем-то, помимо звёздного, популярного мальчика? «Конечно является. Он такой же запутанный комок разноцветных нитей, как и я. И рано или поздно, ему, как и мне, предстоит отсортировать каждую нить согласно определённому цвету» — раздумывала Джонс.   Неприязнь к Поттеру сменилась на пассивное, но понимание его морали и внутренней конституции. Она видела в нём того испуганного, жаждущего внимания и одобрения мальчика, зависящего от одобрения окружающих, а в частности своих сверстников, о чём свидетельствует и резкая смена его поведения, и то, как его тянуло к Джонс — такой смелой в высказываниях и искренной до мозга костей, потому что, возможно, он и сам понимал, кем он должен быть и кем он является по-настоящему. А пока, он просто смеется, хотя где-то понимает, что настоящим собой он бывает только с Джессикой — единственной говорящей ему всю правду в лицо, хотя вся та путаница в его голове никак не может вызывать ничего, кроме скупого, мужского плача.  «Он несчастен. По-настоящему несчастен и ни богатые родители, ни положение в обществе не смогут залечить эти раны» На часах пробило 8 вечера, когда Джессика убедила Поттера в том, что остаться в номере одной — не представляет никакой для неё опасности. Поттер, управляемым чем-то и самым неизвестным для него, поклялся, что будет ночевать у двери, поэтому, когда Джонс поспешила победить нелепое и ленивое сопротивление, захлопнула двери, Джеймс словно просиял, не от радости, конечно, но он резко переменился, случайно запустив по привычке руку в карман и обнаружив там ни что иное, как скомканную записку, небрежно засунутую в карман, и найденную в двери номера. А далее последовало следующее: Поттер, что силы, после пяти минут молчания за дверью, принялся колотить эти же двери, а Джессика, уже тем временем, сидящая в кресле, вздрогнула и с испуга, уронила чашку чая, с дребезком упавшую на пол и разлетевшуюся по осколкам. Негодуя, что силы на Поттера и мечтая разодрать его так, как разлетелась на осколки чашка, она снова открыла двери, накидываясь на Поттера, пока тот не успел проговорить: — Стой!.. Джонс, погоди! — удар последовал за ударом, а Джеймс делал вид, будто ему действительно больно, хотя признаться, было немного не приятно. — Записка… Черт побери, прекрати сейчас же! Ты же всю гостиницу поднимешь! Смотри! — он указал на свою руку, предварительно помахав запиской, но это никак не могло остановить гнева Джессики, бьющуюю кулачками Поттера. — Я нашел это утром в дверном проёме и кажется, это тебе. Агрессию Джессики будто рукой сняло. Она забыла о том, как Поттер напугал её второй раз за день и даже о той красивой разбитой чашке с чаем. Все ещё избегая ударов девушки, Поттер протянул ей записку, на которой, нервным, корявым почерком значилось несколько предложений, которые Джонс поспешила прочитать: — Здравствуй, Джессика. Если захочешь узнать о себе что-то из разряда «нового», то приходи в 17:00 четверг, паб « У Фрэнка». Я очень наслышан о тебе и твоих умственных способностях и не сомневаюсь, что в них ты не уступаешь Стиву Джонсу и поступишь правильно. Советую не брать с собой Поттера. С уважением к твоему положению, Патрик.