Странности

      — Тодороки-кун, ты свободен завтра? — вдруг задает вопрос Мидория. Обычный вечер в гостиной перед телевизором. Шото тихонько пьет ароматный зеленый чай (его выбирала Яойорозу, поэтому во вкусе и качестве чая сомневаться не приходилось), периодически подогревая его, когда напиток начинал остывать. Мидория лежит рядом, удобно устроив вихрастую голову на его коленях, и периодически переключает каналы.       Сейчас каникулы, поэтому общежитие почти пустое: кто-то уехал к родителям на пару дней, кто-то решил смотаться на тренировки, кто-то просто уехал отдыхать подальше от академии. Тодороки ни одна из этих идей не приглянулась: домой к отцу он по доброй воле ни за что не вернется, тренировки тоже осточертели, а ехать куда-то не хотелось, потому что любая вылазка за город с Мидорией всегда заканчивалась какими-то удивительными приключениями, найти которые мог только неусидчивый и проблемный Деку. То, что преемник Всемогущего обязательно присоединился бы к нему, было таким же ясным, как солнечный летний день, когда на небе нет ни единого даже сизого облачка. Поэтому Тодороки заявил, что намерен остаться в общежитии, чтобы прийти в себя после годовых тестов и получше подготовиться к следующему году. Мидория (как и ожидалось) поддержал его решение и остался вместе с ним.       Когда суть вопроса доходит до полусонного сознания, Шото отрывается от чашки и какое-то время тупо хлопает глазами, смотря на зеленоволосую макушку у себя на коленях. Вопрос вроде как обычный, вполне себе приемлемый. В конце концов, Изуку спрашивает это каждый раз, когда ему в голову приходит какая-то идея, и он хочет воплотить ее в жизнь вместе с огненно-ледяным парнем. Его огненно-ледяным парнем.       — Да, — коротко отвечает Тодороки и прикладывается к чашке, чтобы сделать еще один глоток чая. Удивляется на секунду и смотрит внутрь пузатой чаши. Пусто. Одна только капелька тоскливо катается по дну, когда чаша накреняется в сторону. — Что у тебя на уме?       Тодороки слышит смешок, чувствует, как подрагивают от смеха плечи Деку. Прошло почти два года с тех пор, как они познакомились, и около полугода с того дня, когда они начали встречаться. Случилось это неожиданно, прямо во время спортивного фестиваля. Традиционные битвы один-на-один, полуфинал. Шото разминает руки, покачивается на пятках, вставая в более удобное и устойчивое положение. Напротив него стоит Мидория. Он ярко улыбается и вдруг расстегивает толстовку. С трибун раздаются восхищенные вздохи (Изуку, который вечно доводил себя до грани бесконечными тренировками, набрал мышечную массу, окреп и даже немного подрос, почти поравнявшись ростом с самим Шото). Сущий Мик оглашает начало боя, и Тодороки, уже придумавший вполне годную тактику против своего противника, вдруг теряется, потому что все происходит слишком быстро. Его на секунду ослепляет вспышка зеленой энергии, которая через мгновение уже оказывается перед глазами. В эпигастрий, точно в желудок, прилетает мощный удар кулаком. Благо он не успел поесть, не то быть его обеду сейчас прямо на арене вперемешку с желчью и желудочным соком. За секунду он успевает создать за своей спиной преграду изо льда, но еще один удар (на этот раз ногой) заставляет Тодороки вылететь с арены, проломив толстый лед, и впечататься в стену стадиона. Орущий что-то Мик, оглушительные крики ликующих фоном. Шото соскальзывает вниз по стене и неловко разваливается на траве.       Проиграть спустя пару секунд после начала матча. Шутка ли?       В лазарете к нему прибегает Мидория и начинает дико извиняться. Он чуть ли не кланяется в пол и почти плачет, пока Шото неуверенно и неловко пытается его успокоить. Проиграл и проиграл, что ж теперь поделать? Мидория стал гораздо сильнее после всей этой заварушки с Лигой злодеев и каждодневных тренировок. Он ничего толком не объяснял, природа его силы так и осталась для всех загадкой (почти всех, ибо Бакуго был подозрительно осведомленным в этом вопросе и постоянно препирался по этому поводу с Деку), но факт остается фактом — показатели силы, ловкости и скорости Мидории возросли почти в четыре раза, и в тесте причуд, который они проходили еще на первом году обучения, он занимал уже одно из первых мест, хотя еще год назад был последним. Он заслужил эту победу по праву, заслужил блистать на первом месте пьедестала.       — Я не хотел причинить тебе вреда, — слезливо прохныкал Изуку, старательно вытирая выступающие слезы рукавом толстовки спортивного костюма. Неважно, насколько уверенным в себе он станет или насколько сильным, от привычки заливаться слезами по поводу и без он не сможет избавиться ни-ког-да.       — Ничего страшного, — продолжает успокаивать его Тодороки. — Это бой, очевидно, что травмы были неизбежны. Это нормально.       — Ненормально! — возмущенно тянет Изуку, поднимая на друга влажные жалобные глаза. — Это ненормально, что мне приходится причинять вред тому, кто мне так дорог!       Веснушчатый резко затыкается, смотрит на лежащего на кушетке парня так испуганно, как будто перед ним не Тодороки, а целая армия Ному. Он поспешно зажимает свой рот ладонью и выбегает из лазарета. Шото наблюдает, как исчезает в дверном проеме его одноклассник, и захлопывается громко за ним дверь.       Дорог? Ну, конечно, дорог. Деку обожает весь этот мир. Ему дорого все, что есть вокруг: его друзья, семья, цветочки, насекомые, животные, все живое, что существует в принципе. Он в лепешку готов расшибиться ради незнакомого человека, будет рваться помочь, даже лишившись рук и ног и вгрызаясь зубами в землю. Альтруист в чистом его проявлении, он без доли сомнений принесет в жертву самого себя, если понадобится. И он, скрепя сердце, выступает против своих друзей, старается победить, нанеся как можно меньше травм противникам, потому как желает оправдать чужие ожидания. Тодороки не раз называет его глупцом за это, но продолжает в тайне восхищаться.       За последним боем фестиваля Шото наблюдал с трибун. В финал ожидаемо вышли два лидера их класса — Бакуго Катсуки и Мидория Изуку. Они оба скалятся, говорят что-то друг другу. Бакуго наверняка рычит очередные оскорбления (все уже давно перестали воспринимать их всерьез, а Деку и вовсе считает это чем-то хорошим). Изуку отвечает ему скорее всего чем-то ободряющим и пафосным, как делал это всегда. Бой начинается.       В отличие от все остальных битв, этот раунд был настолько зрелищным, что во всем стадионе еще долго стоял ор болеющих за своих любимчиков зрителей. Сущий Мик разорался еще громче, активно комментируя происходящее, Айзава вставлял свои короткие пояснения, но тоже наблюдал за своими учениками, не отрывая глаз. Уворот, удар, еще один уворот, контратака, блок. Катсуки выжимает из себя все, чтобы быть максимально быстрым и не давать противнику времени на раздумья. Он делает мастерский финт, вынуждая Деку повернутся к себе спиной, быстро разворачивается, используя взрывы помощнее, и замахивается правой рукой. Настолько же постоянный в своих привычках, как и любимчик Всемогущего, он явно не учитывает того, что не только он стал сильнее и быстрее. Мидория тоже многому научился, в том числе он научился быстрее думать.       Мгновение, и Мидория уворачивается, перехватывает его руку и с силой швыряет Катсуки за пределы арены. Стадион ликует, Изуку стоит на месте, уперев ладони в колени, и тяжело дышит. Бакуго, сокрушенный и явно не понимающий, что же только что произошло, лежит на траве и бездумно смотрит в небо. Сущий Мик продолжает орать во все горло, зрители на трибунах ревут.       — И победителем выходит Ми-до-ри-я И-зу-ку! Кто бы мог подумать?!       Да все, если честно. Почти весь 2-А класс подтвердит. Все они наблюдали за его ростом и развитием, за тем, как улучшаются его навыки, и потому сомнений в его успехе не было. На всех таблоидах стадиона выскакивает фото Мидории с выведенными угловатым огромных шрифтом «Winner!». На фото он как всегда нервный, как будто ему к голове приставили пистолет и угрожали кровавой расправой (как и на всех фото до этого; Шото до сих пор не может сдержать тихую усмешку, когда он в тайне разглядывает временную лицензию героя Деку). Тодороки смотрит на трибуны, выискивает места для профессиональных героев. Там он находит взглядом Всемогущего (в прошлом Символ мира вскакивает с места, его руки сжаты в кулаки, а на лице такое выражение триумфа, как будто это он вышел победителем спортивного фестиваля), а чуть подальше от него — Старателя. Половинчатый не сводит взгляда с отца еще долго, смотрит на него даже во время награждения, пытаясь уловить хоть каплю презрения на объятом огнем лице. Не находит. Только легкое раздражение из-за ни разу не закрывшего рта своего Ястреба, который удобно умастился рядом с огненным героем и методично поглощал куриные нагетсы.       Медалями их награждает Всемогущий, как и в прошлом году. Он мягко улыбается Тодороки, хвалит за отличную работу и полную отдачу своему делу. Тот благодарит его, смиренно принимая бронзовую медаль из рук величайшего из героев. Третий, так третий. Ничего с этим уже не поделаешь.       Вторым идет Бакуго. Тошинори весело замечает, что тот в этом году гораздо спокойнее, и это как нельзя лучше идет ему, как будущему герою. Катсуки фыркает, как злобный кот, но позволяет надеть на себя серебряную медаль.       — В следующем году она снова будет золотой, — говорит он, указывая на медаль, и обращается уже к победителю. — Я обойду тебя и растопчу, чертов Деку.       И это, на удивление многих, все. Больше Бакуго не произносит ни слова, засунув руки в карманы спортивных брюк и отвернувшись в сторону. Следующим идет Мидория. Он стоит на вершине пьедестала, размазывает по лицу слезы и кивает на все слова Всемогущего. Громко шмыгнув и вытерев раскрасневшееся лицо рукавом спортивки и ярко улыбнулся.       — Я буду первым! — восклицает Изуку, поднимая медаль вверх. — И буду спасать людей с улыбкой на лице, как и вы!       — Вот это дух! — поддерживает его Всемогущий.       Они стоят там еще какое-то время, пока все камеры направлены на них, и отовсюду их слепят вспышки фотоаппаратов. После они направляются в раздевалку. Все порядком устали, жалуются друг другу на что-то, поздравляют Деку с победой. Тот неловко улыбается, благодарит всех за теплые слова и похвалу, а потом вдруг оказывается рядом с Тодороки и хватает его за плечо.       — Я хотел бы поговорить с тобой, — говорит он. Он выглядит таким уверенным, его глаза горят ровным пламенем решимости, которое, впрочем, очень скоро тухнет, возвращая место прежней неловкости и смущению. — Если т-ты не против, конечно! Я вовсе не наста!..       — Не против, — перебивает его Тодороки (если он не сделает это сейчас, то слушать ему это прерывистое лепетание еще лет двадцать) и идет вперед, призывая следовать за ним.       Они находят более-менее уединенное место в комнатах ожидания. Соревнования уже почти окончены, поэтому все студенты спешат отдохнуть немного и повеселиться на самом фестивале. Тодороки упирается задом в стол и скрещивает руки на груди в ожидании, когда же мнущийся Мидория начнет говорить. Это выглядит даже немного нелепо. Изуку почти одного с ним роста, но выглядит немного крупнее и крепче, потому как перенес гораздо больше силовых тренировок и придерживался определенной диеты. Сам Тодороки не счел такие тренировки подходящими для себя — его сила не столько в ближнем бою кулаками, сколько в его причуде.       — Ты помнишь, что я сказал тебе в лазарете? — спрашивает он, чуть сгорбившись и смотря исподлобья, словно провинившийся ребенок, который интересуется у матери, заметила ли та его косяк.       — Помню.       — Это не то, что я хотел сказать, т-то есть, это могло показаться тебе странным…       — Это не странно, — мотает головой двупричудный. — Ты сказал, что я тебе дорог, и это не странно. Урарака, Иида, Асуи, Яойорозу — все, даже Бакуго. Все они тебе дороги. Поэтому это не странно.       — Ты прав, но… — Деку заметно успокаивается. Он сосредоточенно смотрит в пол, будто решается на что-то очень рискованное (такое же лицо у него было, когда они придумывали план по спасению Катсуки из лап Лиги злодеев). Потом он резко мотает головой и продолжает. — Ты дорог мне немного не так, как Урарака-сан, Иида-кун и остальные. Ты мне нравишься, Тодороки-кун.       Лицо Шото медленно вытягивается, руки ослабевают и медленно опускаются вниз. Ему кажется, что он ослышался, и очень хочет переспросить, но со слухом у него никогда проблем не было (хотя он вполне мог слишком сильно удариться головой, когда его в стену впечатало около часа назад). Они молчат какое-то время, и он все-таки переспрашивает.       — Нравлюсь?       В общем, как-то так и начались их немного странные отношения.       Мидория, который и раньше постоянно пытался вытащить Шото в люди и носился с ним, словно курица с яйцом, стал еще больше беспокоиться о нем. Он постоянно звал его гулять, предлагал потренироваться вместе или подготовиться к зачету. Ничто, конечно, принципиально от прежнего не отличалось, но Тодороки стал замечать за собой… странности. Вот, прямо как сейчас. Мидория всего лишь лежит рядом, положив голову к нему на колени, но его волосы выглядят такими привлекательными? Ему хочется запустить пятерню в его мягкие локоны (кудри такие нежные и мягкие, почти не путаются), растереть их между пальцами, погладить, попытаться уложить в забавную прическу.       Странности распространялись и на все остальное. Внезапное желание убрать прилипшую к уголку растянутых в улыбке губ рисинку (языком, но Шото в этом не признается никогда в жизни), вдохнуть запах шампуня еще влажных после душа волос или геля для душа на чистой, покрытой веснушками коже, придвинуться чуточку поближе, чтобы соприкасаться плечами и бедрами, пока они вместе штудируют лекционный материал к зачету. Все эти странности оставались невоплощенными желаниями глубоко внутри Тодороки в самом дальнем ящичке с пометкой «Совершенно секретно». Исчезать они категорически отказывались — слишком сильно было влияние Мидории на него, который чуть ли не клещами пытался вытащить из него его желания.       — Ничего особого, — отвечает Мидория, повернувшись к Шото лицом. Он кладет свою теплую ладонь на живот Тодороки и чуть царапает его через одежду. Это щекотно, это приятно, но на лице половинчатого это никак не отразилось. — Просто думаю о том, чем мы можем заняться.       — Пробежка? — предлагает Шото. Совместные пробежки тоже стали небольшой традицией, на время позабытой из-за каникул.       — Звучит неплохо, — кивает Деку, еще раз легонько царапая живот своего парня. Похоже на то, как кошки мнут своими лапками что-то, когда их гладят. Если бы он еще и мурлыкать начал… Это сравнение подбивает сына Старателя на очередную «странность», которая мгновенно отправляется в тот самый ящичек глубоко в его подсознании. — Хотя, я вчера весь день провел в бассейне и немного перестарался. До сих пор все мышцы ноют. Вообще я подумал, что мы могли бы побыть вместе.       — Мы и так целыми днями вместе.       — Нет, я не об этом.       Деку поднимается с теплых родных коленей, садится рядом. Он долго собирается с духом, сжимая в ладонях жестковатую ткань джинс.       — Тодороки-кун, х-хочешь заняться чем-нибудь со мной? Ночью?       Тодороки заливается краской, как и Мидория, чашка чуть ли не выпадает из его дрогнувших рук. Изуку сидит перед ним такой смущенный, но и уверенный одновременно, это сбивает с толку, смущает, аж кончики ушей горят. Шото хочет сказать что-то, но не размыкает губ, и в итоге получается какой-то непонятный мычащий звук, и это смущает еще больше.       — Это… — он садится прямо, лихорадочно пытается найти единственно верные слова и в итоге выдает первое, что приходит в голову. — Нужно помыть посуду.       Двупричудный встает с места и ровным быстрым шагом покидает гостиную, оставляя Деку одного.       Ночью они спали отдельно, хотя уже привыкли ночевать в одной комнате, а на следующий день все-таки вышли на пробежку. Преемник Всемогущего никак не намекал на то, что произошло накануне, и это было просто прекрасно для Тодороки. Инцидент казался исчерпанным и забытым.       Зря он думал, что этим сможет отвязаться, конечно.       

***

      После пробежки они завалились в душ, чтобы смыть пот и усталость (Шото неосознанно выбрал кабинку подальше от Изуку, и понял это только тогда, когда первым вышел из душа). После– сытный обед. Холодная соба, токояки, рисовый пудинг и холодный зеленый чай с жасмином. Отобедав и помыв посуду, они завалились в комнату к Деку, чтобы найти диск с каким-то «очень классным супергеройским аниме, который должен посмотреть каждый уважающий себя фанат героев». Не то чтобы Тодороки было интересно, просто Изуку настаивал на этом так, будто от этого зависела его жизнь.       Впрочем, после это уже перестало казаться хорошей идеей, потому как даже через час поисков диск обнаружен не был.       — Ты уверен, что он здесь? — в очередной раз спрашивает Тодороки. Он уже в третий раз перебирает коробку со всеми дисками (а она огромна), которые есть у Изуку, и в четвертый раз лезть туда ему не хотелось от слова совсем.       — Я не уверен, но он должен быть здесь! — уверяет его копающийся в шкафу Мидория. — Можешь посмотреть под кроватью? Там тоже есть пара коробок, которые я еще не разобрал.       Тодороки тактично промолчал о том, что они живут в общежитии уже больше года, и не найти времени разобрать оставшиеся коробки попросту глупо, и полез под кровать. Там действительно обнаружилось несколько небольших коробок. Каким-то образом Изуку умудрился сложить их друг на друга так, что они идеально вписались в пространство и заняли минимум свободного места. Половинчатый еле-еле дотянулся до одной из них и попробовал пододвинуть к себе. Не получилось.       Коробки не хотели вылезать ни в какую и через некоторое время, изрядно раздражая Шото. Громко цыкнув, он лег на пол, потянулся за ними обеими руками и попытался вырвать эти чертовы коробки. Когда одна из них, наконец, решила поддаться ему и покинуть свое место, сзади вдруг раздался какой-то звук. Двухцветный вылезает из-под кровати и смотрит на Мидорию. Тот стоит у шкафа, у его ног валяется коробочка с диском (не та ли самая?).       — Что с тобой? — спрашивает Тодороки, а потом хмурится. Изуку закрывает нос и рот ладонью, и поспешно отворачивается, явно пытаясь что-то скрыть. — Тебе плохо?       Он быстро встает с пола и отнимает руку Мидории от его лица. Ничего такого, о чем Шото подумал изначально, не было, но лицо у Мидории красное-красное, сравнимое со спелым томатом. Лихорадка? Наверняка из-за того, что перезанимался в бассейне, а ведь на днях было немного прохладно. Как всегда, ни капельки себя не жалеет.       — Все в п-порядке! — лихорадочно оправдывается веснушчатый, резко отстраняясь от парня и размахивая перед собой руками. — П-просто я… Мне… Мне захотелось дотронуться до тебя?       Он краснеет еще сильнее, даже его уши и плечи краснеют, но Тодороки все еще не понимает.Дотронуться? Так ему никто и не запрещает, разве не так? Вот они стоят рядом, протяни только руку и сможешь ощутить приятное чужое тепло. Что уж говорить, если они обычно так и делают.       — Я не понимаю? — хмурится Тодороки.       — Дотронуться. Поцеловать. П-погладить. Я хочу все это, — лепечет веснушчатый, отворачиваясь от парня и скрывая свое алое лицо в ладонях.       Тодороки все еще не понимает и решает не заморачиваться на этом (забивание головы всякой ерундой — это прерогатива Изуку, а не его) (ему очень хочется прямо сейчас погладить эти горящие щеки, чуть подморозить их своей причудой, но он быстро отгоняет от себя эти мысли). Он обращает внимание на упавший предмет и, присаживаясь на корточки, подбирает диск с пола. Прочитывает про себя название, убеждаясь, что этот тот самый диск, а не какой-то другой, и показывает его Изуку.       — Так мы собираемся смотреть или нет? — тот поспешно кивает в ответ. — Тогда идем.       Деку смотрит вслед своему парню, и взгляд его медленно соскальзывает по ровной, скрытой тонкой футболкой спине ниже, на крепкую задницу. Он мгновенно вспоминает недавнюю картину. Тодороки стоял на четвереньках, прогибая спину и повиливая задом, когда он пытался дотянуться и подцепить коробку одной рукой, а потом лег на пол и потянулся за коробками обеими руками. Вроде как обычная ситуация, Мидория сам туда так же лез за коробками, но это ведь Шото, это его Шото, и такая обычная ситуация превращается в необычную, заставляющую кровь прилить к щекам.       Виной ли тому дурацкие гормоны и подростковый возраст или какие-то собственные наклонности, о которых он никогда не подозревал, но в последнее время ему хочется чего-то большего. Постоянная болтовня девчонок 2-А класса о крашах и прочем (нет, он не подслушивал, просто не услышать их разговоры было невозможно) заставляла его думать о всяком таком, о чем он раньше и не думал. Например, что будет, если они захотят заняться этим? Каким будет его любимый Тодороки? Как он будет вести себя? Внутри что-то неприятно ноет от осознания того, что они так полноценно и не поцеловались ни разу. Шото всегда смущается, деревенеет, как только дело подходит к поцелую, старательно прячет от него свой шрам и целовать себя разрешает только в правую щеку. Комплекс неполноценности или что-то другое? Аргх, как все сложно!       Изуку резко мотает головой и старательно выкидывает сладкие образы из головы. Нет-нет, Тодороки не должен узнать, о чем он сейчас думает.Тодороки не должен знать о том, что Изуку поддается таким низменным желаниям, потому что он всегда такой хладнокровный, такой спокойный, этого наверняка не оценит. Назвав себя идиотом и ужасным человеком, он зашагал в гостиную.       

***

      Под конец недели Тодороки не понимал, что происходит с его Изуку. Казалось, что тот уже окончательно сошел с ума. Он вечно краснел и смущался, когда Шото делал что-то, постоянно оправдывал это чем-то непонятным, сам начал предлагать спать отдельно, хотя раньше при любом намеке на это именно он первым начинал канючить и любыми способами добивался того, чтобы спали они вместе. Прежде открытый и спокойно делящийся всеми своими сомнениями и мыслями Деку начал закрываться от него и что-то утаивать.Он как будто бы постепенно отдалялся от него, и это Шото не нравилось от слова совсем. Он много думал о причине такого его поведения, но все его мысли в конце концов сводились к тому, что Изуку стал разочаровываться в нем, не получая полноценного ответа на свои чувства.       Нужно делать с этим что-то, причем срочно, ибо каникулы кончатся через пару дней, и одноклассники вновь вернутся в общежитие, а при них подобные проблемы решать будет тяжело. Преисполнившись решимостью, Шото обращает внимание на сидящего рядом с ним Изуку. Тот сегодня какой-то задумчивый, бубнит что-то изредка, но слишком тихо, чтобы что-то расслышать. Тодороки касается его плеча, но тот не обращает на это никакого внимания, продолжая тупить в тетрадь.       — Мидория, — зовет его двухцветный. Веснушчатый продолжает пялиться застывшим взглядом в собственную тетрадь. Он ведь даже не читает! — Мидория.       — А? — откликается Деку, роняя тетрадь. Он чертыхается, тянется за ней и, подумав немного, откладывает ее в сторону. — Ты что-то хотел сказать?       — Ты ведёшь себя странно, — высказывает свои опасения Тодороки, закрывая книгу. Верно. Учеба сейчас на втором плане. Пока они не разберутся со всем тем, что творится между ними, продуктивно позаниматься все равно не смогут. — Я тебе больше не нравлюсь?       — Ч-что ты такое говоришь?! — Мидория чуть ли не подскакивает на месте, поворачиваясь всем корпусом к парню. — Как ты мог подумать об этом?       — Ты ведешь себя странно, — повторяет Шото. За прошедший год тесного общения Мидория приучил его к искренности. Нет места недомолвкам между хорошими друзьями (а между влюбленными тем более), и он был с этим согласен, поэтому старался быть в меру своих возможностей откровенным. Со временем это превратилось в привычку, поэтому Тодороки не может (и не пытается) себя сдержать. Его ладонь мягко скрывает правую сторону лица, и от этого становится немного легче.– Молчишь, держишься на расстоянии, что-то скрываешь, не смотришь на меня. Я много думал об этом и решил, что это из-за меня.       — Тодо…       — Я — не лучший вариант для отношений, я понимаю. Ты наверняка устал от меня и всех моих заскоков. Наши отношения начались и продержались так долго благодаря тебе, и за это я тебе благодарен, потому что был счастлив. Поэтому, если ты хочешь ра…       — Даже не думай об этом! — Изуку резко схватил парня за плечи и притянул к себе. На таком близком расстоянии Шото мог хорошо рассмотреть каждую крапинку в ярких радужках зеленых глаз, каждую даже самую светлую веснушку на чуть смугловатой коже. — Я люблю тебя, Тодороки-кун, и это никогда не изменится. Даже и думать не смей о чем-то другом!       — Тогда в чем проблема? — продолжает допытываться Тодороки. В душе что-то приятно расцветает от таких теплых слов, но это не отменяет того факта, что проблема все еще не решена.       — Я… Ничего особенного, честно, — улыбнулся Мидория и прижался щекой и груди Шото. — Я просто слишком много думал о всяком. Прости меня. Может ляжем спать?       — Тогда я пойду.       — Нет! — Мидория удержал парня на месте и силой уложил его на свою кровать. — Поспим сегодня у меня?       Прежние излучающие почти физически ощутимое тепло глаза, легкая обнадеживающая улыбка, розоватые щеки с россыпью веснушек на них. Шото чувствует, как внутри него что-то дергается. Очень-очень ему вдруг захотелось провести по этим солнечным пятнышкам пальцами, соединить их в созвездия, вывести из них свое имя. Еще одна странность. Тодороки кивает и послушно укладывается на постели Деку, попутно задушив эту странность на корню. Чувствуя на своих волосах чужое глубокое дыхание, он задумывается о том, что у Мидории тоже могут быть свои странности, и это нормально, поэтому давить на него из-за этого и требовать от него чего-то глупо. Пообещав себе впредь относится к Изуку внимательнее, он медленно засыпает, комкая в руках мягкую ткань чужой пижамы.       Предпоследний день каникул и последний день, который они могут провести вместе наедине от всех остальных. И, как назло, Мидория снова ведет себя немного странно. Они сидят в комнате наследника Одного за Всех и пытаются подготовиться к тестам, которые обещал устроить им Айзава в самый первый день учебы после каникул. Сначала все шло вполне себе хорошо. Изуку улыбался ему, говорил о всяких глупостях, жаловался, что философия, достаточно простая для большинства учеников, немного сложновата для него. А потом он как-то поменялся в лице. Шото очень хочет поинтересоваться, что же такое произошло, но молчит до тех пор, пока ситуация на начинает напрягать его слишком сильно.       — Мидория, — решив сделать перерыв, говорит Тодороки. Учебники отправляются на рабочий стол. Штудировать их содержимое почти каждый день порядком поднадоело. — Ты не голоден?       Изуку поворачивается к нему лицом, и взгляд его сейчас какой-то странный. Нет, даже не так. Он весь сейчас какой-то странный. Совсем не такой, каким был хотя бы минуту назад. Он медленно закрывает тетрадь и кладет ее к сложенным на столе учебникам.       — Нет, — он мотает головой. Молчит немного, а потом вдруг начинает говорить. — Я хочу кое-что другое. Уже давно хочу и не могу больше этого скрывать, потому что это несправедливо по отношению к тебе, да и скрывать это с каждым днем становится сложнее, поэтому…       Тодороки косится на своего парня с подозрением, он еле-еле давит в себе порыв отсесть подальше, когда Изуку придвигается к нему, касаясь коленом чужого бедра. Горячее дыхание опаляет кончик уха, когда он, шумно сглотнув, томно шепчет: «Давай займемся сексом?». Кровь мгновенно приливает к лицу половинчатого, он чуть отшатывается от парня. Глаза Деку прищурены по-кошачьи, сверкают хитро, а губы изогнуты в… улыбке? Улыбка такая милая, такая интригующая, легкая.       — Я… — Шото чуть сглатывает и все-таки отстраняется от парня, упираясь спиной в изголовье кровати. Такой Мидория не привычен, и это уже не столько странно, сколько страшно. — Я не уверен, что готов к такому.       Мидория чуть опускает голову, скрывая свои шальные глаза за длинноватой челкой. Он прикладывает указательный палец к губам и вдруг начинает смеяться. Смех такой же легкий и чарующий, как и улыбка и… Когда Изуку, вечно стеснительный и такой чистый, невинный, успел стать таким?!       — Да что ты говоришь? — тянет он таким тоном, как будто Шото поймали на самом неумелом и очевидном вранье. Мидория тянется рукой к заднему карману брюк, и достает что-то, что подозрительно шуршит. Блестящая на свету шуршащая упаковочка оказывается зажатой между его указательным и средним пальцами. Это… презерватив? Шото словно загипнотизированный наблюдает за тем, как Изуку мягко прикусывает зубами краешек упаковки и тянет ее, надрывая. Кусочек упаковки остается зажатым между его губ, и это выглядит соблазнительно. Настолько соблазнительно, что все странности Шото мгновенно поднимают бунт и начинают вырываться из того самого ящичка.       — Я буду нежным… — томно произносит Деку, наклонив голову вбок, и это оказывается контрольным выстрелом в упор по сознанию Шото. Он весь красный от смущения, даже кончики ушей и плечи покраснели, и это забавляет Изуку, который с ногами забирается на постель и наваливается на половинчатого всем телом.       То, что произошло после, Шото не сможет объяснить никогда в жизни. Прикосновения Мидории приятные, теплые, такие сладко-сладко нежные. Он мягко очерчивает линии перекатывающихся под кожей мышц, чуть царапает вмиг ставшую чувствительной кожу. Места, где его суховатые, но теплые губы прикасаются к коже, горят, зудят, и хочется попросить прикоснуться туда еще раз, чтобы унять этот зуд. Это все странно, страшно, еще раз странно, но Тодороки боится даже пикнуть, пока его любимые руки и губы так умело (почему интересно?) ласкают его тело. Странности, подавляемые все это время желания, мощной волной смывают все здравые мысли и толкают на странные поступки.       Шото вдруг обнаруживает, что одна его ладонь уже запуталась в мягких зеленых кудрях, поглаживает их, потягивает иногда, когда ощущения становятся слишком приятными. Другая рука почему-то залезла под футболку Изуку и невесомо массирует напряженные мышцы под смуглой покрытой веснушками кожей. Потом, когда они начинают целоваться по-взрослому, в губы, мокро, но медленно, чтобы не столкнуться носами и зубами и прочувствовать вкус друг друга, он почему-то отвлекается на веснушчатые щеки и плечи и полностью сосредотачивается на них, теряя любую инициативу. Большая медведица, рядом с ней малая, весы, ворон. Пара случайных плавных линий, Тодороки Шото. Его имя просто прекрасно вписалось в эти солнечные пятна на любимых плечах.       Внезапная сладкая дрожь по всему телу и внезапное осознание того, что его штаны уже приспущены вместе с бельем. Мидория касается губами его эрекции (черт, нет, это точно Изуку?!), целует мягко головку, облизывает пару раз медленно, чуть надавливая языком. Тодороки на грани, он очень хочет скинуть с себя Мидорию и побежать в душ, но в то же время с губ почти уже срывается постыдный звук. Тодороки поспешно зажимает себе рот ладонью, но Изуку мягко перехватывает ее и прижимает к изголовью кровати.       — Расслабься, Шо-то, — горячий шепот у уха снова сотрясает сознание, пробуждая все странности, которые не проснулись сначала. Изуку чуть отстраняется, его шальные глаза пьянят, и половинчатый наконец-то сдается на милость своим желаниям. Он не сдерживается, позволяя тихому-тихому полустону слететь со своих губ, и, чтобы не дать Мидории времени понять этого, притягивает его к себе за грудки и начинает целовать. Ему почему-то кажется, что даже сквозь поцелуй он чувствует улыбку на чужих губах.       

***

      — Тодороки-кун…       — Шото.       — Шото, — поправляется Изуку, чувствуя, как нежные пальцы скользят по его плечу, вырисовывая неведомые узоры на пигментных пятнах. — Я и не думал, что ты… Я честно думал, что ты сбежишь.       — Я хотел, — задумчиво выдает Тодороки. Он смог найти в веснушках любимого уже десять созвездий и намеревается найти еще (а потом снова вывести на них свое имя, раз пять примерно). — Мне было немного страшно от того, как ты себя вел.       — Мне вообще-то тоже было страшно! — возмущенно заявляет Изуку, теснее прижимая к себе все еще розового от удовольствия и смущения Шото. — Я не мог решиться на это почти неделю, а, когда ты посмотрел на меня тем самым взглядом, я подумал, что ты меня сейчас заморозишь или испепелишь.       Шото фыркает в шею парня, и сам ластиться к нему. Тело ощущается немного непривычно, как будто оно и вовсе не его — слишком легкое, расслабленное, изнеженное. Сколько он себя помнит, ему никогда не удавалось расслабиться настолько, разве что во время сна. Мидория улыбается, зарывается носом в красно-белую макушку и вдыхает аромат его шампуня.       — А еще это было странно, — признается Тодороки. Если уж откровенничать, то до конца. — Я всегда сдерживал себя, когда мне хотелось сделать что-то подобное, потому что это казалось постыдным, и остальные бы не одобрили такого.       Он замолкает, когда Изуку начинает смеяться. Громко и ярко, как и всегда, а не легко, как это было немного ранее. Деку крепче стискивает двупричудного в своих объятиях, трётся щекой о мягкие, немного влажные волосы.       — Это не странно, — говорит он, и Шото вдруг ощущает себя маленьким ребенком, несмышленышем, которому сейчас раскладывают по полочкам какую-то до ужаса банальную и очевидную вещь. — Это нормально. Когда ты любишь кого-то, ты хочешь быть с ним всегда. Я люблю тебя, поэтому я хочу проводить с тобой все свое время, помогать тебе во всем, быть твоей опорой и поддержкой, спасать тебя от всех бед и всегда иметь возможность взять тебя за руку. Вот так.       В доказательство своих слов Деку находит его ладонь, переплетает с ним пальцы. Тодороки наконец-то начинает понимать, поэтому он обессиленно опускает голову на подушку и закрывает глаза. Он сдается. Если Мидория, тот, кто никогда не обманывал его, самый хороший, добрый и надежный человек в мире, говорит, что все эти его спонтанные желания, которые он подавлял и душил в зародыше, — это вовсе не странности, а самые что ни на есть нормальные вещи, то он сдается. Шото вздыхает и тянется к исцелованным чужим губам, срывая еще один кроткий поцелуй. Просто потому, что так ему повелела очередная внезапно возникшая странность.