true colors

      — Ты не справилась с заданием. — говорил Акутагава.       — Ты не справилась с заданием… — повторяло эхо.       В окружении мёртвых тел они стоят друг напротив друга, отражаясь в лужах подсыхающей крови. Акутагава смотрит строго, но по его лицу никогда не поймёшь, что испытывает он на самом деле. Его голос прохладен и ровен, и только по растущему вокруг них напряжению Кёка понимает, что это злость.       Почему, она не спрашивает.       Акутагава смотрит испытывающе, но Кёка выдерживает. Мало на этом свете вещей, которые Изуми не в состоянии выдержать.       Взгляд девушки нечаянно соскальзывает и останавливается на распластавшемся по полу из тёмных керамогранитных плит тело мужчины, которого случайно, но так некстати занесло сюда. И теперь из-за этой дурацкой случайности половина его лица развёрнута наружу, как цветок. Работа Кёки и не Кёки одновременно.       Так выглядит смерть. Изуми не привыкать видеть подобное, ведь десять убитых человек — всего лишь один пункт из длинного списка. Но сегодня в её голове что-то сигналит красным.       — Он толком ничего не видел, его незачем было убивать.       Ей не стоило этого говорить.       Портовая мафия не знает таких слов.       Хватило секунды, чтобы Изуми почувствовала, как чужие цепкие пальцы сомкнулись на её шее, а рука с такой силой, с такой злостью вдавила её в бетонную стену, что от удара затылком в ушах зазвенела тысяча колокольчиков.       И сквозь этот звон она выхватывает:       — У тебя есть приказ, и ты должна его выполнять. — пальцы сдавливают всё сильнее и сильнее, и Изуми кажется, что всего одно их неловкое движение, и её хрупкая девичья шея сломается. — Больше тебя ничего волновать не должно. Или тебя даже на это не хватает?       Кёка не боится. Ни боли, ни смерти, ни Акутагавы не боится. Всё самое страшное в её жизни уже успело произойти, и больше ей бояться нечего.       И Изуми с достоинством ответила бы ему «Я больше не хочу никого убивать», но лишь плотно стискивает губы. Она не в той ситуации, чтобы перечить Акутагаве. За такие слова ему ничего не стоит прихлопнуть её, как бабочку.       Хотя, она уже всё равно сказала лишнее. Какой теперь смысл молчать?       Горло с трудом пропускает воздух, у Изуми остаётся только тоненькое отверстие, через которое она еле втягивает достаточное количество кислорода, чтобы не потерять сознание. Но Акутагава вот-вот лишит её и этого — за спиной уже шевелится плащ.       Ей бы очень не хотелось умирать такой глупой смертью. У неё ещё есть, ради кого жить, но и сделать она ничего не сможет. Вернее, может, только за один свой удар получит пять смертельных.       — Ты оказалась слаба и ничтожна. — звенит чужой голос. — А слабакам здесь нет места.       Кёка ещё пытается сопротивляться, но отчётливо понимает, что битва давно проиграна. Что это конец. Ей не успеть позвать на помощь, даже Снежного демона ей не успеть призвать. Всё произойдёт слишком быстро, чтобы быть правдой. Ведь Рюноске ни секунду не медлит, когда речь заходит об убийствах.       За его спиной вытягивается плотная чёрная лента, которая становится на конце всё объёмнее и объёмнее, и вот она уже приобретает чёткую форму огромной пасти.       Это конец.       Система выдаёт фатальную ошибку.       Кёка чувствует дыхание — прерывистое, немного хриплое, и снова сталкивается с чужим взглядом — прямым, направленным на испытание. И жмурится, но не от страха. Просто перед смертью ей меньше всего хочется видеть именно эти глаза — серые и жестокие. Глаза, в которых всё кричит об опасности. Глаза, в которых нет места для радости и жизни.       Ей бы очень хотелось увидеть напоследок глаза ясные и живые, горящие надеждой, пышущие счастьем. Жёлто-фиолетовые. Глаза Ацуши Накаджимы.       Изуми не может увидеть их, и солнечной улыбки Ацуши она тоже не может увидеть. Зато может вытянуть из памяти и представить — с закрытыми глазами это легче всего.       Вдохнуть немного жизни в воспоминания. Вспомнить те тёплые наполненные радостью и вкусом клубники, дни, когда незлое весеннее солнце путалось в серебристых волосах. И позволить разлиться живому теплу на душе вопреки тому, что вдохнуть немного кислорода больше не получается.       Наверное, она не дышала уже целую вечность. Наверное, пасть монстра уже раздвинула свои челюсти и устремилась прямо к ней, чтобы оставить здесь ещё одну лужу крови, но Изуми уже как-то и забыла про это. Ведь сейчас есть только она и глаза. Жёлто-фиолетовые.       Но тут стальные пальцы, пережавшие ей трахею, ослабляют хватку, и она падает. Падает на что-то твёрдое и холодное, и это оттуда идёт прохлада, которой Изуми позволяет себя окутать.       И даже никакой боли. Значит, так выглядит конец?       Кёка больше не шевелится. Кёка думает, что смерть уже настигла её, а сама она попала в забытье — лёгкое и очистительное. Туда, куда человеку положено попадать после смерти. И теперь уже точно со смертью нет смысла бороться, нет смысла сбегать.       Где-то там, будто с соседней улицы, тянется какой-то шум. Изуми даже не пытается понять, что это за возня, пока откуда-то издалека, но в то же время над головой, не пробивается:       — Кёка-чан?       До Кёки даже не сразу дошло, что к ней кто-то обратился. Погружённая в самые лучшие воспоминания своей жизни, она бы так и продолжила лежать на чём-то холодном, если бы не лёгкое дуновение чего-то знакомого…       Почти родного…       И понимание накатывает океанской волной уже в следующую секунду. Изуми быстро распахивает глаза и отчаянно моргает, вглядываясь. Силуэт перед ней почти не плывет, но фокусируется момент-другой, и это…       — Кёка-чан, с тобой всё хорошо? — наполненные тревогой жёлто-фиолетовые глаза смотрят прямо на неё.       Это…       Это Ацуши?       Изуми заморгала, в замешательстве пытаясь осмыслить, разобрать, распознать. И даже не сразу поняла, что она не умирала и в забытье не падала, а по-прежнему находилась здесь и, вообще, сейчас лежит на полу. Похоже, она так глубоко провалилась в свои мысли, что даже ничего этого не заметила. И как, и куда пропал Акутагава, ещё пару секунд назад стискивавший её шею, тоже не заметила.       Но Акутагава волнует её не так сильно, как волнует Ацуши. Откуда он здесь взялся? Кёка знает, как сильно Накаджима волнуется за неё каждый раз, когда грядёт новая миссия. Именно поэтому она редко заводит об этом разговоры, а уж детали утаивает и подавно. Как же он смог найти её?       Может, она до сих пор лежит в отключке от внешнего мира, и Ацуши это не Ацуши вовсе, а очередной мираж из её сознания?       Но это не забытье и даже не мираж. Ацуши со всей своей определённостью находится прямо перед ней, аккуратно гладит её по голове своей тигриной лапой и не отводит взволнованного взгляда. И столько в этом взгляде нежности, такой нелепой, неловкой нежности, что на щеках против воли вырастают розы.       Кёка не выдерживает и отводит взгляд.       — Я подумал, что тебя неплохо было бы подстраховать. — Накаджима улыбается самой солнечной из своих улыбок, но как только он поворачивается к Акутагаве, выражение его лица, до того счастливое, вдруг становится мрачнее неба поздней осенью. — И, кажется, не ошибся.       Кёка смотрит в ту же сторону и понимает, что многое пропустила. В стене напротив пробоина такая мощная, что, кажется, она вот-вот рухнет, увлекая за собой весь подпольный цех. На полу, время от времени срываясь на кашель, поправляет свой плащ Акутагава, и теперь уже больше не сомневаешься, чьих это лап дело.       Понятно, без неё ещё и подраться успели.       — Если ты думаешь, что я не одолею двух таких никчёмных существ, то ты очень сильно ошибаешься. — Рюноске начинает сокращать расстояние. — И я не посмотрю на то, что мы партнёры.       Ацуши поднимается на ноги, вместе с тем поднимая с пола Кёку, затем, поставив её рядом с собой, обращается к Рюноске:       — Я думаю, что на тебя, Акутагава, хватит и меня одного. — и, обернувшись к Изуми, снова улыбается и собственническим, даже немного дерзким движением приобнимает её за талию. — Да, Кёка-чан?       Тепло, вдруг развлившееся по всему телу, немного вскружило голову и одновременно вдохнуло в Кёку решимости. Она до последнего касалась своими тонкими пальцами пушистой лапы, но всё же нехотя освободилась из объятий.       — Кёка-чан?       Освободилась, чтобы встать прямо перед Ацуши, искренне веря в то, что вместе со Снежным демоном она станет непреодолимой стеной на его пути к Акутагаве.       Кёка больше не хочет никого убивать.       Но ради Ацуши убьёт даже Акутагаву.