Klavier

Густой пушистый снег валил с неба. Падал не переставая. Известно, что когда снег идёт, всегда тепло. Но немцы мёрзли. Они кутались во что попало и сидели, прильнув друг к другу, чтобы согреться. В Сталинграде была зима. Самая холодная и снежная зима за всю войну. А они сидели в окружении в разрушенном и сожженном ими же городе. Половина погибла после первых тяжелых морозов. Мертвецы лежали в сугробах, сваленные в кучу. Некоторые из живых, ничего и никого не стыдясь, снимали шинели с трупов и одевали на себя. "А что?— говорили они.— Им это всё равно не нужно!" Все разжигали костры из чего попало. В ход шло всё: какие-то журналы и тетради, поломанные ящики, заборы, полы и даже инструменты и чья-то одежда. Но тепла всё равно не хватало. Как и еды. Но надежда не таяла. Все наивно полагали, что Великий Гитлер о них позаботится и спасёт своих верных солдат. Но никто не спешил их спасать. ... Вчера ночью был очередной обстрел. Один из снарядов попал в здание бывшего городского клуба. Из большой дыры в стене был виден совсем новый рояль, заваленный осколками кирпичей и остатками половиц. Кристиан Флаке Лоренц, патрулировавший эту улицу, не мог ходить мимо этого инструмента спокойно. До войны он обучал детей искусству игры на рояле. Надо признать, что Кристиану с детства нравился этот инструмент, звуки которого завораживали мальчика. Родители были не особо богаты, поэтому до покупки пианино он играл на нарисованых на подоконнике клавишах. Учился он с трудом: пальцы поначалу не слушались, а руки путались меж собой. Но Лоренц не сдавался. Прошло несколько лет. Кристиан выучился, завоевал множество наград, наконец появились деньги. Его стали приглашать в богатые дома, чтобы он учил детей игре на рояле. И пианисту это нравилось: он нашёл работу, к которой лежит его душа. Но вдруг началась война. Его призвали на фронт. Пришлось забыть о любимой работе и единственном друге— рояле, и взять в руки оружие. И вот он в Сталинграде. Холодном пустом разрушенном мёртвом городе, где, казалось, и не может быть ничего светлого. Кристиан отчаялся. Пока не увидел своего давнего и горячо любимого друга. Сердце Лоренца сжалось при виде этого инструмента. Такого брошенного на произвол судьбы, такого жалкого и беспомощного. Вот он стоит в развалинах, накрытый обломками здания, и словно молит, чтобы на нем сыграли. Кристиан долго смотрел на рояль. Пока не выдержал и не крикнул: — Я так больше не могу! Давайте вытащим его! Все посмотрели на него, как на сумасшедшего, но вытащили. Оставили посреди улицы. Практически сразу после этого все начали ходить вокруг него и стучать по клавишам. Да, не каждый же день случается такое, чтобы рояль оказался прямо на улице. Тем более в военное время. Снег в тот день совсем завалил инструмент и Лоренц любовно сгребал его с поцарапаной крышки. А потом несколько минут настаивал рояль. Пока это происходило, со всех концов улицы сюда стекались выжившие немцы. Кто-то нашёл одеяла и раздал тем, кто сильно мёрз. Тем временем снег прекратился. Когда рояль был настроен, Кристиан оглянулся. Около сотни немцев собралось вокруг него. Одни сидели на остатках стены, другие на ящиках или поломаных машинах, третьи просто на снегу. Те, кто был в одних шинелях, грелись друг об друга. А другие закутались в найденные где-то одеяла или чью-то одежду. Все глазами просили его сыграть. И Кристиан начал. Снова пошёл снег. «Аппассионата» была первой мелодией. Ближе к её концу, завыла сирена, оповещающая всех об очередном обстреле. Но ни один немец не тронулся с места. Все слушали игру. Даже когда мелодия закончилась, никто не хотел уходить. Так же не обращая внимания на вой, Кристиан начал играть "Лунную сонату" Бетховена. Снаряды взрывались в такт музыке. По крайней мере, так всем казалось. Снег продолжал падать. Тоже в такт. А Лоренц играл. Играл так, как никогда в жизни. Его длинные музыкальные пальцы были практически отморожены, не смотря на то, что они находились в тёплых перчатках. Но чем больше он играл, тем теплее становилось ему. И не только ему. Соната кончилась. И Кристиан сразу же начал другую. Все слушали его внимательно, не сводя глаз с пианиста. Никто не решался нарушить молчания. Даже для того, чтобы похлопать Кристиану. Около сотни солдат сидели в шинелях, завернувшись в одеяла, стоял грохот разрывов, но никто не обращал внимания, — слушали Бетховена в Сталинграде, может быть, и не понимая его. Может быть, последний раз в жизни.