Все наши жизни... Я найду тебя в каждой...

— Илья?.. Как ты здесь… — Роман все еще озирался по сторонам. — У тебя дверь была открыта, — Илья предпринял слабую попытку убедить Зобнина в том, что ему все привиделось, — Я вошел и увидел тебя почти без сознания… — Врешь? Снова. — Ромка хмыкнул, выпутываясь их объятий Кутепова, — Давай, продолжай. Расскажи, что у меня просто едет крыша. — Он подошел к раскрытому окну, присел на подоконник и поднял взгляд на Илью, тот стоял, не двигаясь, опустив глаза в пол, — Только не молчи, прошу. Кутепов все еще не мог решиться посмотреть на Рому. Боялся, что встретится с ненавидящим, а еще страшнее, что с равнодушным взглядом человека, которого любил больше жизни. Он суматошно перебирал в уме слова и объяснения, которые мог бы сказать Роману, но так и не находил подходящих. Молчание затягивалось и грозило перерасти в глухую стену из тишины и недопонимания, но Зобнин снова пришел на помощь. — Значит все это правда? — свежий воздух окончательно привел в порядок его чувства и мысли, голос окреп, — Илья, ответь мне. — Правда, — Кутепов, наконец-то, решился оторвать глаза от пола и посмотреть на Романа. Вздох облегчения с шумом вырвался из его груди, когда, вопреки всему, в темных бархатных глазах он не увидел ни ненависти, ни равнодушия, только лишь легкое сожаление и еще что-то… что-то, напоминающее нежность?.. — Ром, прости, я наверно должен был сам тебе все рассказать. — Он еще раз вздохнул, — И я действительно собирался, но он опередил меня… все сделал по-своему. И я даже не знаю, что он успел тебе показать?.. — Все! Он показал мне все. — Зобнин продолжал, не отрываясь, смотреть на Илью, — Это действительно были мы. Теперь я помню… — он чуть подождал, но поняв, что Кутепов снова ничего не скажет, продолжил: — Значит, что бы мы не делали, конец будет один и тот же? И этот круг никак не разорвать? — Никак. — Илья с трудом разлепил непослушные губы. — Путь наверх «заказан» нам обоим, а твоя душа никогда не опустится до Преисподней. Остаются только бесконечные перерождения, но и они, как ты уже понял, с ограничениями. Во взгляде Романа мелькнула боль, и Илье больше всего на свете сейчас захотелось просто прижать его к себе, успокоить, но ноги словно приросли к полу. Они просто продолжали смотреть друг на друга, не в силах преодолеть пары метров, разделявших их. Сейчас эти метры были огромнее любой пропасти, и никакого намека на мост, который был бы способен соединить две одинокие души. — Я думаю, ты ошибаешься. — Ромка, после некоторого раздумья, снова первый прервал молчание. — Возможно, выход есть. — Он уловил вопросительный взгляд Ильи и улыбнулся, — Скажи, самоубийство — это тяжкий грех? — и, не дожидаясь ответа, резко отклонился назад, падая спиной из открытого окна. Его действия были молниеносны, как и принятое им решение, но, не успев в полной мере ощутить эйфорию свободного падения, Зобнин вдруг почувствовал, как его обхватывают сильные руки, а два черных, как смоль, крыла окутывают его словно кокон, и он снова оказывается стоящим посреди своей квартиры в теплых объятьях. — Не смей, Ромка! Ты что удумал? Не смей, слышишь меня! — Илья судорожно прижимал к себе подрагивающее тело и, как ему казалось, орал прямо в ухо Роману, но на самом деле с его губ срывался лишь хриплый шепот, а Ромке до сих пор казалось, что его всего окутывают мягкие темные крылья. — Как тебе только в голову такое пришло? — Кутепов уже немного успокоившись, держа Ромкино лицо в ладонях, смотрел ему прямо в глаза, — Зачем? — Возможно мне до Преисподней ближе, чем ты думаешь, — Зобнин уткнулся носом в теплое плечо и уже совсем тихо, почти на выдохе произнес: — Любить тебя — это ведь тоже грех?.. — Дурак, ты Ромка, — Илья улыбнулся, крепче прижимая к себе Романа, — Любовь не может быть грехом. Если бы сейчас здесь был мой дед, то он бы сказал, что… Постой! — Кутепов чуть отстранился от Зобнина и вопросительно посмотрел ему в глаза, — Что ты только что сказал? Вместо ответа Ромка только смущенно улыбнулся, подался вперед и резко прижался губами к губам Ильи. Он даже не целовал, а просто вжимался в сухие кутеповские губы в каком-то жесте отчаяния и уже собирался было отстраниться, но Илья не дал ему этого сделать. Он быстро перехватил инициативу, превращая это касание в настоящий поцелуй. Ромкины руки уже проникли под футболку Кутепова и жадно изучали каждый изгиб, каждый мускул желанного тела. Не выпуская Илью, продолжая впиваться в его губы, Зобнин попятился, увлекая его за собой, пока не уперся ногами в край кровати. Илья опомнился только тогда, когда оказался лежащим сверху на Роме. — Ромка, что мы творим? Нам нельзя… — прошептал он, но вопреки своим же словам, продолжал оглаживать тело мужчины, стаскивая с него ненужную майку, чтобы получить больше доступа для рук и губ к горячей коже, — Я ведь уже все решил… не приближаться к тебе ближе, чем… я хочу, чтобы ты жил, Ромка… жил долго и счастливо… — Решил? — Зобнин резко перевернулся, подминая Кутепова под себя. Он навис над ним, сверля бешеным взглядом, — А меня ты спросил? Спросил, чего хочу я? Нужна ли мне такая жизнь, в которой не будет тебя? — с пламенем, бушующем в Ромкиных глазах мог посоперничать, разве что, адский огонь, — Так вот, Илюх, не получится «долго и счастливо», мне не нужна такая жизнь! Без тебя… пусть не долго, но вместе. Слышишь меня? Вместе. Илья молчит, прикусив нижнюю губу, но Рома уже знает ответ, ждет почти с удовольствием, предвкушая его. И для ответа не нужно слов. Все происходит быстро и просто. Они тянутся друг к другу — решительно, без колебаний. Но сейчас они не могут не ощущать, что в происходящем есть что-то правильное. Что-то неизбежное. Илья долго и терпеливо ласкает Ромкино тело, выцеловывая все до чего только может дотянуться своими ненасытными губами. Их напряженные члены соприкасаются, и громкий стон пополам с хриплым тяжелым дыханием вырывается из легких — и Илья прижимается лбом ко лбу Романа. И в этом жесте, пожалуй, больше интимности, чем в том, как их бедра трутся друг о друга. Они оба хотят большего, но так сильно боятся разрушить момент, что на некоторое время просто замирают, вглядываясь в глаза друг друга, ища в них подтверждения того, что так и должно быть. Первым не выдерживает Рома. Он резко приподнимает бедра, впечатываясь своим возбуждением в пах Ильи и шепчет, лихорадочно хватая воздух: — Ну… давай же… Кутепов из последних сил старается сохранить остатки разума, он понимает, что должен быть осторожен. Зобнин делает выдох, расслабляясь, и пальцы Ильи, наконец, проскальзывают внутрь. Внутри Ромы узко и горячо. И этого цепкого и теплого обхвата на пальцах почти достаточно, чтобы он перешагнул через край — воображение слишком старательно дорисовывает остальное. Илья кусает губу чуть ли не до крови, осторожно вытягивает пальцы и снова проталкивает их обратно. Ромка запрокидывает голову, и на мгновение Кутепов пугается, что это от боли, но Роман приподнимает бедра навстречу его руке, давая понять, что тот все делает правильно. Он еще раз повторяет движение, и хриплый стон срывается с губ Зобнина — очень тихий, едва слышный, но от него Илья почти готов сойти с ума. На каждое движение пальцев Рома отзывается судорожным вдохом. Илья видит, как движется его кадык, как пальцы комкают простыню, а тело становится влажным от пота. Ему хочется бесконечно целовать его, хочется заставить его умолять, хочется, чтобы он кричал от наслаждения. Ромкина голова мотается по подушке в такт движениям руки, волосы намокли и прилипли ко лбу, он то и дело облизывает пересохшие губы, что-то беззвучно шепча ими. Внезапно он приподнимается, смотрит на Илью затуманенным взглядом. — Пожалуйста… — Что? — Хочу тебя... мне нужен ты… От такой откровенности у Ильи кружится голова. Он тянет пальцы обратно, и Рома инстинктивно пытается свести ноги, как будто не хочет выпускать их из себя. Илье кажется, что это бесконтрольный и неосознанный жест, но какой же он пьянящий и чарующий в своей непристойности. Ему едва хватает сил смочить слюной свою ладонь, провести ею по своему члену. Он приподнимает Романа под ягодицы и одним сильным толчком входит в него. Ромка вскрикивает слишком громко. Илья испуганно замирает, а Зобнин лишь виновато улыбается. — Илюша… — шепчет он. И от того, как он произносит его имя, словно молитву, крышу сносит начисто. Илья выходит почти полностью — и снова вонзается, с силой, с влажным, шлепающим звуком, под аккомпанемент своего дыхания и тихих, прерывистых стонов Романа. Кутепов вновь выходит полностью и жадно впивается в Ромкины губы. Он долго и страстно целует его, спускаясь все ниже и ниже, вылизывает ключицы, лаская болезненно напряженные соски, нежно пробегаясь длинными пальцами по ребрам и напряженному прессу. Наконец, он обхватывает рукой член Романа и накрывает его ртом, грудь Зобнина лихорадочно вздымается, его вздохи уже больше походят на рыдания, он почти захлебывается стонами. Губы Ильи движутся то вверх, то вниз по члену, а ладонь скользит вслед за ними. Ромка извивается, требуя большего, глубже погружаясь в его рот. Ему так легко доставить удовольствие — и Илья безумно хочет этого. И когда он принимает его еще глубже, Рома начинает метаться по постели, выгибаться дугой, его дыхание срывается, становясь совсем беспорядочным, он вздрагивает, замирая на мгновение, а потом расслабляется, падает обратно на постель, и рот Ильи наполняется густым горько-соленым семенем. Ромка мелко дрожит и снова, как молитву повторяет бесконечное колличество раз любимое имя. Некоторое время Кутепов просто смотрит на Рому, любуясь им, таким открытым и доступным, потом подтягивается вверх и снова входит в уже полностью расслабленное тело, почти не встречая сопротивления. Зобнин судорожно цепляется за его плечи и сам подается вперед, принимая его всего. Илья протяжно стонет и срывается на бешеный темп, неизбежно и неумолимо приближаясь к собственному освобождению… … — Сколько ты еще будешь испытывать их? — Отец с укором смотрит на стоящего рядом мужчину. — По-моему, они заслужили свое маленькое счастье. — Я ошибся, прости меня… — Князь Тьмы смущенно перевел взгляд на Создателя. — Я давно простил тебя. Как можно иначе, ты же мой сын. Люцифер улыбается, и его лицо вновь обретает свою неповторимую красоту, отчего отец сразу вспоминает, почему дал своему сыну такое имя — «Свет Несущий». — Даже в своей любви к сыну я был эгоистом. Этого я уже не исправлю, но постараюсь хоть как-то загладить свою вину перед ними. — И что ты сделаешь? Владыка Преисподней только улыбнулся в ответ… … За окном начинает светать, но ни Рома, ни Илья так и не сомкнули глаз. Они почти не разговаривают — просто лежат, обнявшись, чуть невесомо поглаживая друг друга. — Сколько нам еще осталось? — голос у Зобнина спокойный, словно он спрашивает не о смерти. — Не знаю, — честно отвечает Илья, слегка прикасаясь к щеке Романа губами. — Я хочу, чтоб ты знал, — Ромка приподнимается и нависает над Ильей, сверля его лихорадочно-горящим взглядом, — Я ни о чем не жалею. И если… — он чуть запинается, но упрямо мотнув головой, продолжает: — Ты же найдешь меня в следующей жизни? — Я найду тебя в каждой… Илья улыбается, утягивая Ромку в очередной поцелуй, ни на секунду не выпуская его из своих объятий. Они пока еще не знают, какой подарок вручила им судьба от лица двух древних прародителей, но он уже у них в руках. Они выстрадали свое счастье, заслужили этот дар, называющийся Вечность.