Charlotte

Её звали Шарлотта. Шарлотта, Шарлотта, Шарлотта, Шарлотта… Твоё имя крутится у меня на языке, оно до боли родное и с каждым днём будто становится всё красивее и мягче. Имя, которое оставляет приятное послевкусие, оно как шоколадная конфета с ликером, сладкая, но алкоголь приятно горчит, разливаясь теплом на языке. Однако я редко произношу это имя вслух, мне хочется оставить его себе, как и твою фотографию в серебряном кулоне в виде сердца. Серебро от времени потемнело, а черно-белая фотография немного выцвела, но этот кулон все еще висит у меня на шее, нагретый живым теплом моего тела. Ты всегда считала эту вещицу дикой пошлостью и смешно закатывала глаза, цедя через зубы:"Убери это позорище, не хочу чтобы кто-то видел», — когда я доставал его и начинал вертеть в руках в гостях или ресторане. Шарлотта, Шарлотта, Шарлотта, Шарлотта… Знаете это чувство, когда вы находитесь в людном месте, и тут вам в нос ударяет потрясающий запах чьих-то духов. Как запах сладкого пончика с присыпкой, когда хочется есть. Ты сразу начинаешь искать источник этого аромата и готов идти за ним, лишь бы он побыстрее заполнил лёгкие. Может быть даже в другой день в магазине парфюмерии это были бы последние духи, на которые вы обратили внимание, но именно в этот момент вы поглощены этим запахом и хотите в нем раствориться. Я уверен, что хоть раз каждый из вас это пережил. Так вот этот запах — прекрасное олицетворение Шарлотты. Прекрасное мимолетное видение, умопомрачительное и затягивающее. Нужно сказать, что и сама она так пахла. Приторно, но не достаточно приторно, чтобы хотелось открыть окно, делая глотки свежего воздуха. Шарлотта никогда не была постоянным человеком, наверное, лучше даже сказать, что она была совершенно непостоянной и последний человек, от которого можно ожидать хоть какой-то стабильности — это она, но она всегда шла в бутике к полке именно с этими духами. Всегда радовалась им так, как будто это абсолютно новая находка, и она в жизни не слышала такого запаха, хоть добросовестно пользовалась только этой туалетной водой на протяжении трёх лет. Шарлотта Шарлотта Шарлотта Шарлотта… Когда я увидел тебя на вечеринке у Джона, я подумал о том, что ты последний человек, который вписывается в это общество. Ты сидела на диванчике, подложив под себя одну ногу и откинувшись назад, вытянув на спинке одну свою руку и курила сигарету. Эта поза и твоя тонкая изящная рука на спинке этого старого потертого кожаного дивана смотрелись так, будто ты неотъемлемый элемент этого предмета мебели. Будто всё и вся должно исчезнуть из этой комнаты, а ты на этом диване должна остаться. До сих пор думаю о том, что у вас, как бы это глупо не звучало, с этим диваном схожая судьба. Ты, как и он, была потрепана временем, но не утеряла своего шарма. Господи, ты выглядела так же, как и все, но в то же время все были никем по сравнению с тобой. Мне кажется, девушки это чувствовали. Даже Мия, которая отличается своей легкостью, беспечностью и полным равнодушием к внешности других представительниц прекрасной половины человечества, тогда жутко мерзко и натянуто улыбалась тебе, кидая время от времени лестные фразы, а обернувшись, недовольно кусала губы и зло ухмылялась. Не знаю, видела ли ты это, Лотти, но мне кажется, что даже если бы ты увидела, то ты бы не придала этому никакого значения. Будь я девушкой, я бы тоже позавидовал твоей красоте... Темные короткие локоны, тонкие губы, на которых всегда была красная помада (кажется, помадой ты всегда тоже пользовалась одной и той же), изящный стан, длинные холодные пальцы и худые плечи. Твоя кожа была такой бледной и тонкой, что казалось, что лишь легко сжав твое запястье, останутся синеющие розы синяков. Шарлотта, Шарлотта, Шарлотта, Шарлотта… Шарлотта, боже… Вот ты смотришь на неё и думаешь только о том, что вся трагедия любви к ней — это то, что она никогда не будет твоей. Она никому не принадлежит кроме самой себя. Ты можешь жить с ней в одной квартире и придя домой никогда не знать наверняка, придет ли она сегодня и придет ли теперь вообще. Но когда она приходит, хлопая входной дверью и звонко смеясь чему-то своему, ты все равно прощаешь такое отношение к себе. Прощаешь, когда она на цыпочках заходит в комнату, еще не понимая, что ты не спал, а ждал ее, прощаешь, когда маленькая сумочка летит на кресло возле окна, но не долетает и остается одиноко лежать на ковре, прощаешь, когда с ее худых плеч соскальзывают тонкие лямки платья и, уже по праву присвоивший себе звание лишнего, предмет одежды спадает на пол, прощаешь, когда она ловким движением нацепляет тонкую шелковую ночную рубашку, которая не прикрывает ее тонких лодыжек с хрупкими косточками, прощаешь, когда она аккуратно ложится на кровать тебе под бок, пригреваясь и начинает еле ощутимо выводить узоры указательным пальцем на груди и животе, прощаешь, когда она обжигает своим дыханием ухо, как бы невзначай задевая губами мочку и шепчет о том, что знает, что ты не спишь. Прощаешь за то, что она то недосягаемое, к которому тянешься руками, как к звездам, прощаешь за то, что она тебя не любила и не полюбит, прощаешь за ее неспособность и нежелание испытывать самых нежных и светлых чувств… Хотя она не считала, что кто-то вообще ее должен за что-то прощать, она может делать всё, что ей самой угодно, не утяжеляя себе жизнь лишними обещаниями, которых она, впрочем, никому и не давала. Шарлотта, Шарлотта, Шарлотта, Шарлотта… Шарлотта, в твоих темных омутах глаз был океан грусти и непреодолимой тоски, в этих же глазах играл азарт, но одна спичка против огромного потока воды, захватывающего тебя с головой — ничто. Шарлотта, твоя вселенская печаль даже в улыбке. Будто бы это та печаль, которая была дана тебе с рождения. Будто ты знаешь то, чего мы все никогда не узнаем. Шарлотта, ты говорила что сложно тебя полюбить, но, Лотти, сложнее разлюбить тебя. Прошу прости меня, мне жаль, что я могу лишь так хорошо говорить о тебе, когда ты каждому своему поступку, хоть в тайне, но находила абсолютно негативное объяснение и критический комментарий. Твои прикосновения до сих пор горят на моем бренном теле, даже спустя столько времени. Ты не помнишь ничего... Как ты поцеловала меня напоследок, быстро упорхнула в другую комнату и тут же забыла об этом. А твой поцелуй остался на моих губах, он запечатан в моей памяти навеки, как и ты. Шарлотта, ты хоть вспомнила бы обо мне, если бы я не пришел в один день? Нет, не уверен, что ты вспомнила бы и мою фамилию. Шарлотта, Шарлотта, Шарлотта, Шарлотта… Хочу ли я знать почему, зачем, как… Нет, не хочу. Но знаю только, что ты была глубоко несчастным человеком. Кажется, ты не любила жизнь и всегда завидовала героиням Ремарка из-за того, что они стремились жить, хоть им была предначертана смерть. Ты вот не боялась ее с самого начала. Ты с ней дружила. Помню, ты назвала ее не старой женщиной с косой, ты сказала, что смерть — это и есть ты сама. Смерть — это твое отражение в зеркале. Шарлотта, Шарлотта, Шарлотта, Шарлотта… Шарлотта, ты не на небесах, нет, ты улетела птицей к морю и живешь там как белеющая в синеве чайка. У тебя появились крылья, Шарлотта.

***

— Марк, пожалуйста, позови Карла в 224, если он рядом, пациент с шизофренией снова себе содрал все до крови и начал писать что-то на стенах, — сказала обеспокоенно Мэг своему напарнику по телефону, который зажимала между ухом и плечом, склонив голову для удобства набок при этом вкалывая успокоительное буйному пациенту, у которого по щекам текли соленые слезы, но глаза были пустые, как стеклышки. — Снова Стэн Пирси разошелся? Что на этот раз? — Видимо новый приступ. Пишет на стенах только одно имя. Имя Шарлотта.